Старенький лекарь призвал силу Милосердной, и боль исчезла, тошнота отпустила. Дирвен задремал на койке, под надзором трех своих конвоиров, превратившихся в сиделок, а проснулся оттого, что невтерпеж чесалась голова. То место, куда кирпич прилетел. Он машинально поскреб, и пальцы наткнулись на что-то твердое, явно лишнее. Юные маги смотрели на него озадаченно, с профессиональной настороженностью.

– У тебя рог растет, – прокашлявшись, сообщил тот, которого звали Бельдо.

– Зачем? – хрипло спросил Дирвен, не до конца осознав, что ему сказали.

– Какое-то колдовство… Не беспокойся, старшие коллеги разберутся.

Увы, это оказалось не то колдовство, с которым могли бы разобраться маги Ложи. Вернувшийся с обхода лекарь, увидев торчащий возле правого виска Дирвена рог длиной с палец, вновь призвал силу Тавше, а потом, посуровев лицом, велел сторожам выйти за дверь и обратился к пациенту:

– Что ты натворил? Чем прогневал Милосердную?

– Я?.. Ничем…

– Твой рог – проклятие Тавше, он пошел в рост, когда тебя коснулась ее сила. Быть может, ты бесчинствовал в ее храме или взял без спросу то, что принадлежит богине?

– Нет, – по-детски испуганно возразил Дирвен.

– Ты не оскорблял ее жрецов или лекарей под ее дланью?

– Нет…

Зинте он не грубил, а с другими служителями Милосердной ему до сего момента не доводилось общаться.

– Я только… Мы с одним человеком, который меня обманул… В общем, один раз мы связали одну лекарку под дланью Тавше, но мы же не причинили ей никакого бесчестья, и я думал, это нужно, чтобы помешать негодяям, а перед ней я потом извинился…

Да, он тогда невнятно пробормотал извинения, а Зинта даже не глянула на него, словно не услышала. Неужели Тавше за это его так жестоко наказывает?

– Говоришь, ты знаком с ее служительницей? А не случалось ли тебе поднять руку на страждущего, которого Милосердная в лице этой женщины взяла под свое покровительство?

Боги великие, неужели ему за Махур-нубу так досталось?.. Но разве оно справедливо?!

– Суриец один… Я думал, он негодяй… Да он и был негодяем, хотя оказалось, что в тот раз он был не виноват. Я его ранил, и тут госпожа Зинта прибежала на «зов боли», она меня оттолкнула и стала призывать силу богини, а я в это время его добил. Не за это же…

– За это, не сомневайся, – сухонький лекарь смотрел на него строго и огорченно, как на провинившегося внука. – Эх, парень, парень, разве можно вытворять такие вещи? Будешь ходить с рогом, пока вину свою не искупишь. На твое счастье, это сделать недолго, неспроста нашу госпожу называют Милосердной. Другое дело, если бы ты навлек на себя гнев Акетиса или Зерл… Я думаю, и восьмицы не пройдет, как ты совершишь искупление, но запомни этот урок на будущее.

– Как я могу это искупить?

– Будет лучше, если я тебе не скажу. Когда оно произойдет, сам поймешь.

На уговоры старый лекарь не поддался.

Всю дорогу до Хаврая Дирвен с неприязнью вспоминал мерзавца Махура, из-за которого так чудовищно влип, и подозревал своих провожатых в том, что они усмехаются у него за спиной. Вернувшись в городок, заказал себе шляпу, а когда по истечении восьмицы рог так и не исчез, пошел к хаврайскому магу Хебмонгу, которого назначили его здешним куратором.

Учитель Хебмонг, невысокий толстяк с пышной седоватой шевелюрой, напоминавшей одуванчик, и брюзгливым выражением лица «ну что за чушь вы опять мелете?», делать тайны из способа искупления не стал.

– Ничего из ряда вон выходящего, ты должен совершить добрый поступок из добрых побуждений, и тогда рог сам собой отвалится.

– Всего-то? – с облегчением улыбнулся Дирвен. – Спасибо, учитель. Здесь нет нищих, а можно я завтра в Улабон съезжу? Там их полно, кину кому-нибудь серебряный четвертак или быстренько переведу слепца через площадь…

– Ты так и не научился внимательно слушать то, что тебе говорят. Сей поступок должен быть совершен из добрых побуждений. Если тобой руководит желание поскорее избавиться от проклятия, насланного богиней, – это уже не проявление сердечной доброты, которую Тавше Милосердная ценит превыше всего, а элементарный расчет. Не поможет.

Он понял, что условие ему поставлено не столь простое, как показалось на первый взгляд.

– Что же мне тогда делать?

Маг раздражительно вздохнул: торчит у амулетчика на лбу рог или нет – это его не интересовало, ибо на работоспособность ценного исполнителя никак не влияло, а разговор уже начал ему надоедать.

– Можешь кого-нибудь пожалеть от чистого сердца, хоть собаку бродячую или кошку накорми колбасой. Или защити девушку от нахала, но без всякой мысли о награде, по благородному душевному велению.

Ага, хорошо ему говорить… А Дирвен теперь каждый раз, когда что-нибудь такое подвернется, будет думать о роге.

– А с вами это когда-нибудь было? – поинтересовался он с непозволительной дерзостью.

– Со мной не было. Я, видишь ли, привык сначала головой думать, потом действовать. Тебе то же самое рекомендую. Ступай.

– Я кого-нибудь прибью… – пробормотал себе под нос Дирвен, взявшись за ручку двери. Его душила безнадежность, смешанная со злостью.

– Это тебе вряд ли зачтется как добрый поступок, – заметил вслед ему учитель Хебмонг, обладавший отменным слухом.

Орвехту удалось утаить свое истинное мнение о Накопителях, убедив доглядчиков в том, что его попросту мучают опасения, не повторится ли где-нибудь еще такая же беда, как в Мезре, – всего-навсего, почтенные коллеги, без каких-либо крамольных мыслишек, без непохвальных сомнений в том, что таковая практика является просвещенной и правильной.

Выйдя спустя восьмицу из Дома Инквизиции, он чувствовал себя ничуть не лучше, чем когда они с Эдмаром кое-как выползли из мезрийской пирамиды. Зато дома ему на шею бросилась Зинта. А потом старый друг Шеро, в виде особой поблажки, разрешил ему повидаться с Хеледикой – всего один раз и ненадолго.

Вместе с песчаной ведьмой на свидание пришла Нинодия Булонг – грузноватая дама с легкой порхающей походкой, с пышной копной завитых локонов шоколадного цвета, все еще миловидным, несмотря на второй подбородок, лицом и лукавым шаловливым взглядом густо подведенных глаз. Бывшая танцовщица, бывшая воровка. Втируша и махинаторша, каких поискать. Около десяти лет назад она попалась на горячем, и вместо тюрьмы ее завербовали работать на Ложу. Ну, а Суно еще раньше свел с ней знакомство, когда она была не последней ресторанной плясуньей в Аленде. Одна из его мимолетных пассий, стянувшая у него кошелек. При следующей встрече он сказал: «Можешь оставить деньги себе, но продолжать в том же духе не рекомендую». Нинодия приняла это к сведению и больше у него не воровала.

Одно время она была любовницей влиятельного овдейского магната из тех, что всячески поощряют и финансово поддерживают Ктарму. От их связи родилась дочь, которую Нинодия Булонг оставила у каких-то дальних бедных родственников в провинциальной дыре, и в двухгодичном возрасте девочка умерла. Сейчас ей исполнилось бы четырнадцать.

Тоненькая шестнадцатилетняя Хеледика вполне могла сойти за более юную отроковицу, а один из амулетов, подаренных ей Тейзургом, позволял слегка изменить внешность, не вызывая подозрений. Волосы песчаной ведьмы приобрели заурядный русый цвет, глаза стали просто серыми, без мерцающей лунной желтизны, черты лица как будто немного огрубели – это не лишало ее привлекательности, но делало обыкновенной, как великое множество других девушек. Морок, но чрезвычайно мощный морок, причем недоступный для выявления. Его поддерживал амулет в виде короткой булавки, вонзенный в плоть Хеледики над ключицей. Как она заверила, нисколько не больно. Головка волшебной булавки выглядела, словно бархатистая темно-коричневая родинка, слегка выступающая над кожей, точь-в-точь такая была на этом месте у родной дочери Нинодии Булонг.

Отставная танцовщица собиралась вместе с девочкой посетить Овдабу ради полезных для здоровья горячих источников, которыми славится Овдейский полуостров. Там ей предстояло случайно встретиться со своим бывшим кавалером, представить ему подросшую Талинсу – их дитя, напроситься в гости… Ну, и так далее.