Орвехт, Нинодия и преобразившаяся в Талинсу Булонг Хеледика по-домашнему угощались горячим шоколадом и кондитерской выпечкой. Песчаная ведьмочка так и не отучилась от своей детской привычки сосредоточенно разламывать кексы с сахаристыми лиловыми ягодами лимчи внутри, а бывшая воровка, вжившись в роль матери, одергивала ее наставительным тоном: негоже воспитанной девице так себя вести за столом.

Сердце у Суно екнуло и пропустило удар. Опасность. Для Хеледики. Из-за ягод лимчи. Что там конкретно, определению не поддавалось, но ей надо поберечься. Да, она ведь рассказывала, что ее вещая бабка в мадрийской деревне предрекала ей то же самое.

К его предостережению и Нинодия, и Хеледика отнеслись с должной серьезностью.

– Я не стану есть их в Овдабе, не беспокойтесь, не стану, – заверила песчаная ведьма. – И настойку из них пить не стану, и конфеты с ними в рот не возьму. Все будет хорошо!

Орвехт никак не мог уловить, в чем заключается опасность. Что-то расплывчатое, но грозное… То, чего никто не сможет предусмотреть? Пожалуй. Потом это пророческое ощущение отступило.

– Береги, Нинодия, мою девочку, – попросил он на прощание. – И себя тоже береги.

– Не боись, где наша не пропадала, – залихватски подмигнула стареющая авантюристка.

А новоиспеченная шпионка Ложи улыбнулась, чуть сощурив сияющие глаза с приподнятыми к вискам уголками. Она была и здесь, и не здесь, ее уже пьянил ветер приключений.

Покидая загородное поместье Шеро, где они проходили подготовку, Суно почувствовал, что на сердце у него стало одним камнем больше.

– Не поступай, как зложитель, который делает добро только затем, чтобы пристыдить людей своим благодеянием, – боги свидетели, Зинта уже осипла, увещевая Эдмара. – Тебе ж сколько лет, если считать со времен Марнейи? Тебе давно пора стать просветленным и всем подавать хороший пример! А ты за старые обиды собрался считаться, не лучше Дирвена, который даже Милосердную вконец допек. Не отягощай достойное дело местью, не швыряй ему это лекарство, как подачку оборванцу. Лучше отдай по-доброжительски, с приветливым лицом, и учтиво выслушай слова благодарности, какие он захочет тебе сказать.

– Нет уж, не стану я слушать его «спасибо». Швырять ему лекарство не буду, это и вправду мальчишество, просто положу перед ним и немедля уйду, храня ледяное молчание. Я его лишним взглядом не удостою, не дождется.

– Нехорошо это будет! Совесть свою послушай, что она тебе говорит?

– Молчит, зараза, – ухмыльнулся Эдмар. – Я пошел.

Суно обмолвился, что любопытно было бы посмотреть, как древний маг будет открывать Врата Перехода, и Зинта упросила последнего сделать это в его присутствии. Есть постоянные Врата, их стерегут, чтобы незаконники туда и обратно не шныряли, с контрабандой или забавы ради, и чтобы нечисть из чужих миров в Сонхи не лезла. Бывают спонтанно возникающие Врата, которые то появляются, то исчезают в пределах некой территории – истинная головная боль для местных властей, потому что, когда они в очередной раз откроются и что оттуда вывалится, даже боги вряд ли ведают. Кроме того, Врата Перехода могут открывать маги, если соберутся числом не менее сотни – либо же в одиночку, если это кто-то вроде Эдмара.

Посреди крохотного внутреннего дворика с запущенным цветником прорисовалось в воздухе зыбкое подобие арки, затянутое пеленой в перламутровых переливах, маг шагнул туда – и все растаяло.

– Впечатляет… – пробормотал Суно, который явно сумел увидеть больше, чем Зинта, и после паузы добавил: – Ты бы еще попробовала усовестить мою кошку, когда она стащит котлету со сковороды у матушки Сименды.

Они наблюдали за уходом Эдмара с крытой галереи и, досмотрев до конца, отправились в гостиную.

Домик на тихой улочке неподалеку от сурийских кварталов Зинта сняла всего два дня назад и не успела еще ни прополоть сорняки, ни прибраться в комнатах, ни обзавестись новой мебелью. Суно звал жить у него, но она решила обосноваться поближе к общине беженцев из Суринани, где было много ее прежних пациентов. Населения там убавилось, из зачинщиков и участников весенних беспорядков кого отправили на каторгу, кого выдворили из Ларвезы, но разгонять всех остальных, хвала богам, не стали, и те, кого Зинта лечила, – главным образом женщины с детьми и пожилые – никуда не делись. Теперь она сможет принимать больных у себя дома, как практикуют многие ларвезийские лекари, и в свободное время продолжит учиться танцам у Джеманхи, а у Суно будет гостить каждую восьмицу. За время олосохарской экспедиции Зинта научилась более-менее объясняться и по-ларвезийски, и по-сурийски, так что языковой барьер ей больше не мешал.

В залитой солнцем комнате без занавесок, с рассохшимися оконными рамами, пыльными плинтусами и паутиной по углам они вскипятили чайник на магической жаровне и заварили зеленый сиянский чай. Устроились на полу: нарядный ковер с подушками для сидения – подарок сурийских старейшин на новоселье. В гостиной, в придачу к ветхому обеденному столу, было полдюжины стульев, но они, едва тронешь, скрипели, словно прощаясь с жизнью, а потом и впрямь разваливались. Два стула уже лежали в углу кучкой деревяшек.

На середине чаепития их отвлекли: соседка позвала Зинту к деду, страдающему прострелом. Люди знали, что рядом с ними поселилась лекарка под дланью Тавше, хотя приколотить вывеску над дверью она тоже пока не успела.

– Скоро от пациентов отбоя не будет, – заметил Орвехт, когда она вернулась.

– На то я и служительница Милосердной.

Она схватила свою чашку и с жадностью допила остывший чай.

– Ночевать поедем ко мне, у тебя здесь и кровати-то нет.

– Я могу и на полу. Пока путешествовали, и не к такому привыкла, – она улыбнулась. – Тут хоть ночью не холодно, не пустыня. Но поехать к тебе ночевать я совсем не против.

Подумалось: к лучшему вышло, что с Суно у них все сложилось не по велению Госпожи Развилок, а само собой, потому что они оказались нужны друг другу. Правильный она тогда сделала выбор.

– Тогда поехали, вечереет уже.

– Сперва чашки сполосну. Это быстро, здесь водопровод есть, мне же без воды не обойтись… Ты что?

Орвехт замер, словно прислушиваясь к чему-то особенному, и в ответ пояснил:

– Врата открылись, на том же месте. Эдмар вернулся.

– Вот замечательно, сейчас он все расскажет! Давай тогда еще чайник вскипятим. – Окна гостиной выходили на улицу, но половицы внутренней галереи уже скрипели, предупреждая о том, что гость вот-вот появится. – Хорошо, что дождались его, сразу узнаем, отдал он противоядие или нет. И еще я хотела спросить… – Зинта осеклась, глядя на остановившегося в дверях Эдмара как на привидение.

Тот стоял, держась за косяк. Вокруг левого глаза набух лиловый фингал, нижняя губа рассечена, подбородок испачкан кровью. Отороченная изысканными кружевами рубашка из серебристо-белого китонского шелка тоже в крови и вдобавок порвана. Кто может так отделать могущественного древнего мага? Разве что другой маг, равный ему по силе… Или Эдмар при переходе из мира в мир с демонами подрался?

После первого шока от его вида Зинта обратила внимание на то, что, несмотря на следы побоев, выглядит он скорее довольным, чем удрученным, и в глазах пляшут насмешливые искорки.

– Ты хотя бы отдал зелье?

– Разве по мне не видно?

– Вот, теперь-то понял, что я тебе дело говорила?! Надо было по-доброжительски… А если ты бросил ему это лекарство, как важный господин кидает в грязь монету для нищего, и потом вышел с надменной миной, нечего удивляться, что он следом за тобой выскочил, догнал и отволтузил. Хотя, конечно, боги свидетели, он тоже поступил нехорошо.

– Да что ты, Зинта, все было вовсе не так, – Эдмар запустил пальцы в свои спутавшиеся длинные волосы, и на пол посыпались мелкие стеклышки, похожие на зерна. – Извольте, небьющееся квазистекло! Одно название, что небьющееся. Еще и за шиворот попало… Это когда мы в стенку с мониторами вписались. Мониторы казенные, ему за них теперь отчитываться, просто прелесть, вот пусть и отчитывается, зложитель несчастный.