Но зачем? На кой им вообще нужен «Артефакт»? Чего прицепились?

Всплыла в памяти добродушно-лукавая физиономия Главного Завхоза Павла Павловича Титюни:

— А где остальное?

Делать нечего. Вопросов накопилось больше, чем ответов. И Дудинскас решился сунуть голову в пасть льва.

Набрав номер и услышав долгие гудки, Виктор Евгеньевич посмотрел на часы. Без четверти восемь. До такой поры на службе не засиживаются. Только старые дураки, которым все мало. Вроде Гоши Станкова...

— Слушаю?

— Павел Павлович, это Дудинскас. Я вот сижу и думаю: ну кому бы позвонить. Кто у нас может вкалывать с утра допоздна?..

— Ты давай прямо. В чем дело?

— Вы же хотели посмотреть главное. Чего ж не приезжаете? Сижу как дурак с вымытой шеей.

— А ты звал? Ладно, ладно, только давай чтобы не темнить.

Павел Павлович прибыл назавтра, еще до начала рабочего дня. С собой захватил замминистра Новика. Дудинскас поджидал у проходной. Александр Ничипорович вертушку повернул с видимым удовольствием — оттого что про допуск его не спросили. На Виктора Евгеньевича даже не глянул. Зато в кабинете огляделся по-хозяйски (производство они не смотрели, проследовали по цехам, не задавая никаких вопросов).

Кабинет им понравился, Павла Павловича заинтересовал паркет. Он даже потоптался, попрыгал, проверяя, не ходят ли паркетины. Остался доволен.

— На бустилат ложили?

— Нет. По старинке, на битумную основу.

— Лак московский?

— Нет, польский, с отвердителем. Лучше держится.

— Надолго, значит, устроились?

Виктор Евгеньевич промолчал. Посмотрел на Новика. Судя по всему, надолго ли они здесь, зависело теперь от него.

Но Титюня ответа не ждал. Присесть отказался. «Какой еще кофе? Был бы коньяк...» Движение Дудинскаса к сейфу остановил: «С ума спятил? Перед работой!..»

Посмотрев в упор, подвел черту.

— Значится, так. В пятницу тащи справку о доходах. И к концу следующей недели никаких проблем у твоей фирмы, как я думаю, больше не будет. — Здесь он посмотрел на оторопевшего замминистра, который, впрочем, тут же согласно кивнул: — А тебе, — обращаясь к Новику, — считай, что не обломилось.

Дудинскас остался один. В пустом кабинете и в полном недоумении. Может, впервые в жизни он абсолютно ничего не понял.

— Что это? — спросил Дудинскаса хозяин кабинета, кивком поздоровавшись и заглянув в положенную перед ним папку, как заглядывают в банку с червями.

— Справка о доходах, — сказал Виктор Евгеньевич, — вы просили. Здесь динамика наших доходов за последние полгода.

Павел Павлович Титюня отодвинул папку и посмотрел на Виктора Евгеньевича, как смотрят на шкаф. Даже любопытства не было в этом взгляде, да и взгляда не было, в том смысле, какой в это слово обычно вкладывают.

Больше Дудинскас его не интересовал. Павлу Павловичу позвонили из стоматологической поликлиники, ему нужно было что-то делать с зубами.

Потом позвонили с галантерейной базы, потом с лесопилки. Потом затрезвонили сразу три телефона...

Просидев минут пятнадцать, Виктор Евгеньевич поднялся уходить. Таким круглым дураком он себя еще не ощущал.

Титюня оторвался от разговоров, положил все три что-то щебечущие трубки на полированный стол:

— Со всеми вопросами...

Снова зазвонил телефон. Титюня поднял и тут же опустил трубку.

Дудинскас даже оглянулся: кому это он? У него никаких вопросов не было.

— Со всеми вопросами — к Капитану, — Дудинскас попятился, физически ощутив, как защелкнулись наручники. Титюня улыбнулся. Все-таки от природы он очень мягкий человек. — Это мой заместитель. Такая фамилия. Тебе позвонят.

Взяток Виктор Евгеньевич никогда не давал. Если не считать истории с Вовулиными телевизорами.

В это никто не поверит, но при Капусте Виктор Евгеньевич сумел протянуть сквозную цепочку заинтересованности от Дубинок до самого верха, упрямо не замечая, сколько сложностей влечет за собой эта его придурь.

На что ему однажды в одной из приемных и намекнули:

— Иногда, Виктор Евгеньевич, начинает казаться, что вам очень мешает ваша... — доброжелатель тяжело вздохнул, подбирая нужное слово, — ваша непосредственность.

А вздохнул он потому, что сложности-то Дудинскасом создавались, а смысла в том не было никакого. Никто ведь ни в чью бескорыстность давно не верил. И бескорыстно помогая Дудинскасу, даже Владимир Михайлович Месников не мог быть не заподозренным в мздоимстве — когда всем известно, сколько выкладывают только за то, чтобы попасть к нему на прием.

Обходиться без взяток Дудинскасу удавалось еще и потому, что «большие ребята» его всегда немножко побаивались. Хотя давно он уже не снимал и не писал, и с мегафоном на митингах не ораторствовал...

Но вот пришли новые люди, статей его они никогда не читали, фильмы, может, и смотрели, но титры не запомнили, фамилию вообще путали, историей давних схваток с номенклатурой не интересовались, как и вообще историей... Сразу выскочив, они ни с какими правилами не считались, потому что их не знали, про сопричастность слышали только в связи с Уголовным кодексом. Брали поэтому у всех, неловкости не ощущая. Потому и Дудинскасу без всяких обиняков предложили снять все его трудности до конца недели.

А он явился со своей дурацкой справкой о доходах.

Теперь вот жди, когда позвонят.

Позвонили даже раньше, чем он добрался до «Артефакта».

Едва Дудинскас вошел в приемную, Надежда Петровна доложила, что звонил заместитель Павла Павловича Титюни и потребовал к пятнице представить докладную записку с предложениями по развитию в государстве производства бланков ценных бумаг. Разумеется, при участии «Артефакта» — в качестве головного предприятия, что было особо подчеркнуто.

Выслушав Виктора Евгеньевича, его приятель Гоша Станков принялся заваривать кофе. Оставаясь на работе вечерами, кофе он заваривал в огромном дистилляторе и грохал обычно сразу по две большие кружки. На этот раз одну кружку он отдал Дудинскасу.

— Слушай, давай поговорим, а? С этим блядством все как-то не получается...

Дудинскас поднялся и вышел. Через две минуты вернулся с бутылкой какой-то сувенирной дряни и двумя стаканами. Молча разлил.

— Как я понял, нас приглашают к сотрудничеству, — сказал Станков. — И для того чтобы ты был сговорчивее, вот уже целых полгода тебя трясут, как грушу.

— Может, стоит попробовать? — сказал Дудинскас не очень уверенно. — В конце концов мы же хотели уйти под государственную крышу... Крыша другая, но хрен редьки не слаще.

— Ну да. И будет, как с Пашей Марухиным: сколько хочешь, воруй.

Воровать не хотелось. Им все время чего-то не хотелось. Не хотелось торговать, не хотелось халтурить, выпуская книжную порнуху и дешевые детективы, не хотелось печатать этикетки для спичечных коробков, не хотелось покупать оборудование, не хотелось быть собственниками... Последнего они просто не умели. Слишком рано для этого родились и слишком поздно пришли в бизнес.

Им не хотелось играть по новым правилам. Они никак не могли понять, что работать нужно ради денег и зарабатывать их нужно любыми способами, потому что только тем, сколько ты заработал, и оценивается результат.

— Иногда мне начинает казаться, — сказал Станков, — что Вовуля Лопухов был все-таки прав. В наших условиях не нужен никакой порядок. И никакое упорство... Иногда я даже завидую молодым. Дудинскас засмеялся.

— Ладно, давай будем, — Станков поднял стакан.

— Будем, — согласился Дудинскас. — За молодежь. Может, и зря я Вовулю выгнал.

— Я вот по сыну смотрю, — согласился Станков. — Они за все хватаются, у них сто дел. Схватился, не вышло, бросил. «Сникерсы», машины, компьютеры, теперь еще цветной металл... Но зато — независимость. Одно грохнут, за другое на них наедут... Здесь грохнули — пошел дальше. Но вот нечаянно что-то получилось, пусть из ста одно, и он уже победитель. А ты давишь до упора, прешь до победного конца, тут, в этом конце тебя, и прижимают. И все. Никаких вариантов, полный каюк... Может, они правы? Может, сегодня так и надо — хвататься сразу за все?