Сомнений в том, что новое дело надо немедленно осваивать, ни у кого не было.

Но кого поставить на новый участок?

Можно бы, конечно, пригласить кого-то из специалистов-печатников (желающих хоть отбавляй), но как раз профессиональной зашоренности Дудинскас всегда боялся больше всего. Тем более что специфики работы с ценными бумагами никто из здешних полиграфистов все равно не знал...

Нет, тут нужен человек свежий, но проверенный и надежный. А разве бывают люди надежнее, чем друзья студенческих лет.

Тут и всплыл на горизонте, как старый спасательный вельбот, Гоша Станков.

В студенческие годы они устроили новогодний бал-маскарад. Сейчас не вспомнить, зачем это было нужно, но добились, чтобы из тысячи участников почти все были в костюмах. По сценарию Дудинскаса требовалось десять тысяч шестьсот наименований реквизита.

Гоше Станкову выпало доставать хлопушки. За два дня до маскарада он сообщает:

— Хлопушек нет.

— Что значит нет?!

— А то и значит, что их вообще нет, их больше не продают, они запрещены из-за взрывоопасности.

— Что значит не продают? Ты узнал, где их производят?

— В Ленинграде их производят.

— А ты съездил в Ленинград, ты побывал на заводе? Или ты совсем говно?!

Станков смотрел на Дудинскаса: «Что он несет? Если человек не съездил в Ленинград за какими-то хлопушками, то он говно?»

Они поссорились, причем навсегда.

Через тридцать лет Георгий Викторович Станков пришел в «Артефакт». Он успел отслужить офицером на флоте, поработать парторгом гигантского «почтового ящика», как называли военные заводы, потом в оборонном отделе ЦК партии, вырос, как тогда говорили, до руководящих постов:

— Тебе это покажется смешным, — сказал он, — но все тридцать лет я про те хлопушки вспоминал. Понимаешь, чем бы ни занимался, всегда не хватало людей, которые, если уж взялись, так чтобы сделать. Масштаб проблемы не важен, и ты был прав. Сделать!

К полному недоумению Вовули и, как потом выяснилось, к огромной его обиде, Виктор Евгеньевич назначил новичка директором Центра ценных бумаг «Артефакта» (сокращенно ЦЦБ).

— Команду набирай себе сам. Технологи, печатники, компьютерная группа, химики-физики, спецы по защите...

— Я же в этом деле совсем не волоку.

— В этом деле никто не волочет. На что и делалась ставка.

Во всем мире технология изготовления бланков, защищенных от подделки, засекречена. Никто никаким опытом не делится, хитростей не продает, тем более не дарит; учебников тоже нет — в лучшем случае Станкову удавалось раздобыть кое-какие требования и стандарты. И все эти фокусы, которые сейчас так поразили Лонга, приходилось изобретать самостоятельно.

Вот, к примеру, что делать, если в партии нумерованных бланков оказалось несколько бракованных? Такое случается даже при изготовлении денег.

Обнаруживается брак при просмотре контролерами еще не разрезанных листов. А что дальше? Как заменить купюры? Как отпечатать новые, если их качество прямо зависит от скорости печати, а чтобы раскрутить печатную машину, надо размотать десятки, сотни метров дорогостоящей спецбумаги? А как потом выставишь пропущенные номера?

Денег они печатать не собирались, но и с акциями, и векселями — та же проблема...

Ломали голову не один месяц, пока однажды все тому же Боре Пушкину, обычно не пьющему, не удалось «раскрутить» на откровенность директора спецфабрики в Польше, куда он приехал как бы размещать заказ. Ответ, полученный после опорожнения второго штофа «Зубровки», Борю Пушкина окончательно вырубил:

— А никак! Проше пана.

Бракованные бланки, оказывается, просто уничтожают.

— Даже деньги? — Борис потянулся к портфелю за третьим штофом, как бросаются на амбразуру. В каждом славянине тлеет готовность к подвигу, особенно если он еврей.

— Даже деньги. Ну, если крупные купюры, то, проше пана, мы просто актируем отсутствие в партии нескольких номеров.

Чего, казалось бы, проще, но поди дотумкай!.. И так — шаг за шагом. С миру по нитке.

— Скажите, а откуда у вас оборудование? — спросил Степан Сергеевич Лонг. — Насколько мне известно, вся эта специальная техника стоит больших денег. По расчетам Спецзнака...

Этого вопроса Дудинскас ждал. При слове Спецзнак он скривился.

— Спецзнак вам морочит голову, — сказал Дудинскас. — Вас втягивают в дурную авантюру с организацией в Республике производства собственных денег. Для этого нужно истратить сто миллионов долларов. Но зачем? Есть же мировой опыт, все давно подсчитано: в государстве, где живет меньше двадцати восьми миллионов населения, печатать свои деньги нерационально. К слову, даже в очень развитых странах, в той же Италии например, предпочитают заказывать деньги тем, кто их умеет делать. Выходит проще и дешевле. Это касается и производства государственных ценных бумаг.

— Но вы ведь создаете такое производство?

— Нет. Здесь надо разделять. Есть ценные бумаги на предьявителя. Это облигации, лотерейные билеты, некоторые виды векселей, по которым обязательства несет государство. А есть — и это совсем иное — именные ценные бумаги, то есть такие, в которых проставляется фамилия владельца. Тут требования к защите от подделки гораздо ниже: ведь у владельца можно потребовать паспорт... — Виктор Евгеньевич снова показывал образцы. — Видите, такую продукцию можно печатать даже на том простеньком оборудовании, что у нас есть. Дадите лицензию — еще закупим... Но поверьте, сегодня оборудование — не главная проблема. Сначала надо понять, что и как на нем производить.

— Специалисты Спецзнака считают иначе, — Лонг давно хотел докопаться до сути. — Они нас буквально завалили докладными и заявками, ссылаясь на тот же мировой опыт.

— Никаких специалистов в Спецзнаке нет, — отрубил Дудинскас. — А есть чиновники, которые только и рвутся в загранку. Но их интересуют не мировые достижения, а командировочные. При этом голубая мечта каждого — вытрясти из казны деньги, чтобы что-нибудь закупить... Я думаю, для вас не секрет, сколько процентов от стоимости проданного получает тот, кто устроил сделку?..

Степан Сергеевич Лонг смутился. Лично он взяток не брал. Про десять процентов комиссионных, разумеется, слышал, но, по скромности, старался ничего подобного как бы не замечать.

— Будет оборудование, построится фабрика, пойдет и работа, — сказал Лонг. Впрочем, не очень уверенно. Уж он-то знал, что давным-давно не все так складно получается.

— Нет, Степан Сергеевич, — дожимал собеседника Дудинскас, — сначала все же нужны специалисты.

Лонг усмехнулся. В недавнем прошлом партийный работник, уж этот-то тезис он усвоил, как «Отче наш»: «Кадры решают все».

— Не смейтесь. В нашем случае, когда нет опыта и традиций, это именно так. Процесс слишком тонкий и творческий.

Виктор Евгеньевич вспомнил разъяренное лицо Гоши Станкова. При всей его природной мягкости.

— Слушай, — говорил Станков, закипая, — Ты меня достал! Давай так. Или я, или твой... ху... худсовет, — стараясь вложить в ненавистное слово как можно больше фонетической «созвучности».

Все свои наработки и эскизы художники компьютерной графики несли прямо в кабинет Виктора Евгеньевича. Смотрел он обычно не очень внимательно, будто бы заранее зная, как это все бездарно. Сокрушенно вздохнув, рассказывал очередную байку из жизни глухой провинции.

Взвивалась и вылетала, хлопая дверью, главный художник Таня Нечай, вздорная, как и все таланты.

Когда она возвращалась, вокруг стола Дудинскаса уже пыхтели все, вызванные Надеждой Петровной: художники и компьютерщики, технологи, фотографы и операторы стола заказов (в полном составе), монтажеры и печатники-пробисты... К ужасу Станкова, производство надолго останавливалось и начиналась «мозговая атака». Это и называлось художественный совет, хотя на самом деле это был театр одного актера, потому что «советовал» обычно только Виктор Евгеньевич, и, даже выслушивая идеи (каждого по нескольку раз перебив, задев, покоробив и разозлив), в конце концов решение он принимал самостоятельно. После чего любой ценой заставлял его выполнять.