Дополнительно внесли еще семнадцать кресел. Дато с удивлением оглядел переполненный зал. Почему столько народу нагнали? Уж не замышляется ли измена? Дато нащупал под куладжей тонкий нож, но успокоился, столкнувшись взглядом с Анта Девдрис: «Нет, тушины не допустят кровавого праздника… Их пять, и нас трое… жаль, с собой Гиви не взял… больше без него не поеду, скучаю…» К нему склонился Мирван:

– Царь собрал князей и азнауров Северной и Южной Кахети; думаю, на важное решился…

– Может, отделить Кахети?.. Что? Что? О чем говорит Чолокашвили?.. С ума сошел…

– Тише, тише! Царский указ читает князь.

Надменно выставив правую ногу, Чолокашвили с наслаждением отчеканивал зловещие слова:

– «Уступая мольбе служащих мне перед богом чистым сердцем кахетинских, а также картлийских, князей и верных трону азнауров, я, Теймураз, царь Иверии, повелитель Грузии, согласился возглавить войско наше, как царское, так и княжеское, дабы твердо и решительно пресечь доступ врагу в священные пределы царства».

Бурное «ваша» прогремело по залу. Безмолвствовали картлийцы, безмолвствовали тушины. Пробовали говорить светлейший Липарит, Мирван Мухран-батони, – тщетные старания, их даже не слушали. Сыпались язвительные шутки, намеки на Кайхосро, скучающего в Мухрани, на Саакадзе, ожидающего лаврового венка. Даже Дато не ответил на дерзость Зураба, подавленный мыслью о грядущем.

Вдруг Анта Девдрис ударил по тулумбасу и вышел на середину. Он смотрел так прямо на царя, как привык смотреть на камень и дерево. Не стараясь посеребрить слова, он выразительно напомнил, каких усилий стоило Саакадзе изгнать персов, восстановить царство, вовлечь другие княжества в военный союз. Он говорил долго, приводя мудрые доводы, почему необходимо поручить ведение войны полководцу Георгию Саакадзе, изучившему шаха и его сардаров, как собственного скакуна…

Джандиери с надеждой поглядывал на Теймураза, а в голове стучало: «Не вразумится – тогда… в лучшем случае опять Гонио».

– А без Моурави некому будет возвращать его на царство, – шепнул старый Чавчавадзе.

Джандиери испуганно оглянулся: неужели вслух думал?

Многие кахетинские князья согласились с Анта, но молчали, боясь мщения приверженцев Теймураза, боясь гнева царя, опасного для замков. Заговорили и цихисбери и другие тушины, убеждали следовать разуму, – но не помогли мудрые советы хозяев гор. Царь Теймураз запальчиво упрекал Анта Девдрис:

– Не царь ли, возжеланный вами, должен положить счастливую руку на меч и возглавить бой? Мы благоумыслили, а подданные не покоряются нам… И еще, уповая на святой крест, жду из Русии посланцев наших: архиепископа Феодосия и архимандрита Арсения. Пришлет Русия помощь, и уста наши будут полны радостных возгласов, и язык наш воздаст хвалу.

– Русия помощи не пришлет, – запальчиво возразил Дато, – ибо ополчается на поляков и не хочет озлоблять шаха Аббаса! Я недаром был там и уже изложил правду царю, а сейчас могу ее трижды повторить!

Невообразимый шум заглушил последние слова Дато. Кричали и князья, и азнауры, и архипастыри. Дато понял, с какой целью были внесены дополнительные кресла: горло Картли стремились потуже затянуть кахетинским шнуром.

Митрополит Телави, потрясая крестом, обвинял Дато в передаче лживых сведений. Духовенство яростно поддерживало митрополита:

– Да посрамит бог вседержитель добытчика лжи!

– Да лишит его по скончании веков вечного блаженства!

– Аминь!

Свирепели и владетели:

– Не пристало нам забывать, что один может испортить славу тысяч!

– Русия помощь пришлет!

– За клевету пора предавать суду царства!

– Ваша!

Воинственное наступление кахетинцев из дворца перекинулось в город. Толпы горожан теснились у зубчатых стен, приветствуя царя Теймураза как витязя, бесстрашно принявшего под свою десницу войско.

Взлетали в воздух папахи, душистые ветки. Сверкали серебром роги, полные кипучего вина.

Какими путями – неизвестно, но тбилисцы узнали о гибельном для царства решении раньше, чем возвратились посланцы из Кахети. И уже никто не скрывал страха, поспешно отправляли семьи, как велел Моурави, в недоступные врагу горы. Более состоятельные снаряжались в Имерети и Гурию, куда Саакадзе направил посланцами Даутбека и Квливидзе с просьбой к царю и владетельному князю принять на время семьи доблестных мужей, оставшихся о городах и деревнях для борьбы с кизилбашами.

Вновь в дарбази дома Саакадзе внесли знамя – «барс, потрясающий копьем». На внеочередной съезд торопливо съехались азнауры. Что предпринять? – вот что тревожило их.

Асламаз кричал:

– Отсечь Кахети и защищать только Картли. Мы этим усилим свои дружины и сократим заботы.

Его поддержали азнауры Средней Картли. Квливидзе, при поддержке большой группы горийцев, требовал, чтобы Саакадзе взял власть в свои руки и провозгласил себя правителем Картли по крайней мере до конца войны с Ираном. Никто из кахетинцев не посмеет сунуться в Картли, а посмеют – сумеем успокоить. Разрыва требовали купцы и амкары, приглашенные на съезд в качестве совещателей. Невообразимый шум наполнил улицы Тбилиси. Толпами бродили амкары. Дабахчи и оружейники, ковачи и шорники, надрываясь, кричали, что не признают над собой никакой власти, кроме власти Моурави, и хором восклицали: «Веди нас, Георгий, хоть на самого черта!»

Снова приехали «старцы ущелий» – мтиульцы, пшавы и хевсуры; они также просили Саакадзе во имя спасения родных гор и долин отказаться подчиниться царю Теймуразу и самому возглавить защиту Картли.

Загудели колокола храмов. Перезвон перенесся в монастыри. Встревожился и Кватахевский монастырь. Трифилий спешно прибыл в Тбилиси. Он смело направился к католикосу, отчеканивая, словно воин, шаг. Тщетно пытался Трифилий убедить католикоса благословить Моурави на водительство хотя бы картлийского войска. Католикос слушал, положив руку на трактат о движении звезд и планет.

– Делить опасно, – отвечал католикос, – положение Марса на небе не благоприятствует этому, царство одно… Опять же Картли без царя может остаться, яко небо без путеводной звезды.

И вот приверженцы Саакадзе поскакали в Мухрани. Поборов гордость, старый князь Теймураз Мухран-батони отправился в Телави, но и он тщетно убеждал царя Теймураза поручить Моурави ведение войны, как давно разгадавшему тайну одерживать малой силой победу над многочисленным врагом.

– Мы пожелали и утвердили не вводить больше верного сына отечества нашего в соблазн захватить власть над войском. Моурави и так по божьему промыслу и по достоинствам своим всячески будет охранять нас от нечестивых врагов. И сердце мое возвеселится и усладится победой.

И хотя многие епископы втайне были согласны с настоятелем Трифилием и многие князья с Мухран-батони, но никто не рискнул противоречить всесильному католикосу и царю Багратиони.

Не успели замолкнуть восторженные крики, вызванные решением царя возглавить войско, как Телави вновь огласился криками, – правда, на этот раз не только восторженными, но и нетерпеливыми.

Ликование кахетинцев совсем не входило в план архиепископа Феодосия. Он предполагал въехать в Телави на рассвете и незаметно проскользнуть в палату Филиппа Алавердского, который сейчас находился здесь, посоветоваться и с игуменом Харитоном и, только когда замерцают на темном небосводе звезды, всем скопищем так же незаметно пробраться в царский дворец.

Но архимандрит Арсений по беспечности своей расстроил спасительный план Феодосия. Началось с последней остановки в небольшой базилике, откуда уже виднелась Алазани. Священник, не избалованный частым приездом важных гостей, обрадованно приказал псаломщику заколоть овцу и, желая угодить царю Теймуразу, а заодно и телавцам, немедля тайно послал звонаря в стольный город предупредить о скором прибытии духовных послов.

Священник не обиделся на сдержанность архипастырей, ибо знал, что раньше не подданные, а царь должен выслушать возвратившихся послов, но не скрывал радости, ибо помощь царю будет оказана, – недаром, благодаря за гостеприимство, преподобный Феодосий преподнес базилике кадильницу, вынув ее из груды подарков русийских обителей.