Однако стихотворные занятия Салтыкова имели и свои важные последствия, приобщив его к журнальным кругам Петербурга сороковых годов. Недаром сам сатирик, хотя и с оговоркой, утверждал впоследствии «Я в литературе состою с 47 года… или даже с 43 года, когда печатались в плетневском «Современнике» мои первые стихи» (письмо к M. M Стасюлевичу от 7-19 октября 1881 г.).

При жизни Салтыкова не публиковалось. Впервые напечатано в газете «Русские ведомости!», 1914, 27 апреля, № 97, стр. 5.

Автограф (черновой) хранится в Пушкинском доме. Рукопись не озаглавлена и не датирована.

В настоящем издании воспроизводится по тексту рукописи.

Набросок возник, по-видимому, в связи с работой над повестью «Противоречия». В напечатанном тексте этой повести находим приведенное в наброске рассуждение о контрасте между богатством воображения и жизнью в комнате с видом «прямо на помойную яму» и характеристику лакеев, «чмокающих губами и рассуждающих… про себя». Возможно, набросок является фрагментом неизвестной нам в полном виде первоначальной редакции «Противоречий». В таком случае он должен быть датирован 1847 годом. Эта дата подтверждается содержащимися в тексте параллелями между предстоящими горестями бедняка, который отваживается иметь семью, и бедствиями Ирландии. С начала 1847 года «ирландский вопрос», в частности вопрос о быстром росте ирландского народонаселения, оживленно обсуждали в русской журналистике в связи с выходом в свет двухтомной монографии Густава де Бомона («De l’Irlande sociale, politique et religieuse», Paris, 1846). Так, в февральском номере «Отечественных записок» за 1847 год была помещена вторая статья В. Л. Милютина, из цикла «Пролетарии и пауперизм в Англии и во Франции», почти целиком посвященная Ирландии. В мартовском и апрельском номерах того же журнала на «страшное положение рабочего класса в Ирландии» указывал В. Майков[148]. О «бедности ирландского народа» говорилось и в третьем номере «Современника» (см. «Современные заметки», стр. 50–55).

Набросок интересен также тем, что в нем появляется «предусмотрительный» Николай Иванович, рекомендующий другу вначале «обсудить положительно, принесет ли вам известное действие пользу, и какую именно». Этот образ был развит Салтыковым в повести «Брусин».

…Клико… но Редерер лучше… — марки шампанских вин.

При жизни Салтыкова не публиковалось. Впервые напечатано в Полном собрании сочинений Салтыкова-Щедрина, т. I, М. 1941, стр. 369–373.

Автограф (черновой) хранится в Пушкинском доме. Рукопись не озаглавлена и не датирована.

В настоящем издании воспроизводится по тексту рукописи.

Первые строки наброска <«Будь добронравен…»> и повести «Запутанное дело» почти совпадают, отличаясь лишь мелкими стилистическими деталями. И тут и там повествование ведется об одном и том же герое — Иване Самойлыче Мичулине.

Набросок можно рассматривать и как раннюю, более распространенную редакцию начала «Запутанного дела», и как этюд, имевший самостоятельное значение и лишь потом использованный для нового замысла.

Стиль наброска выдержан в типично гоголевских патетико-иронических интонациях. Вместе с тем здесь проступает и воздействие романа Гончарова «Обыкновенная история». Влияние Гончарова ощущается и в сцене прощания Мичулина с родителями, и в описании родительских наставлений, перекликающихся с советом Анны Павловны Адуевой «смиряться перед господом богом» и надеждами ее на блестящую женитьбу сына, и в повествовании о романтических грезах Мичулина, напоминающих иллюзии Александра Адуева[149].

Мичулина из наброска <«Будь добронравен…»> Салтыков отнес к разряду юных Дон-Кихотов, заявив о намерении рассказать о них «довольно курьезную повесть». Это заявление было повторено и в заключительной фразе, впоследствии вычеркнутой. Вслед за словами: «Но здесь занавес опускается…» — Салтыков писал: «Когда-нибудь автор расскажет похождения своего юного Дон-Кихота, но когда придет это «когда-нибудь» и придет ли оно когда-нибудь — неизвестно, тем более что обстоятельство это требует, чтобы об нем много и сильно подумать…» Возможно, что замысел такой повести был связан с выступлением Белинского против многочисленных «русских Дон-Кихотов», которые «умны, но только в сфере мечты», «способны к самоотвержению, но за призрак», которым «все доступно, кроме одного, что всего важнее, всего выше, кроме действительности»[150].

При жизни Салтыкова не публиковалось. Впервые напечатано в Полном собрании сочинений Салтыкова-Щедрина, т. I, М. 1941, стр. 377–379.

Рукопись, хранящаяся в Пушкинском доме, представляет собою беловой автограф третьей сокращенной редакции повести или рассказа «Брусин». Рукопись, по-видимому, была подготовлена к набору. Подпись: «М. С». Дата не проставлена. По сходству с автографом «Прошлых времен» (см. «Губернские очерки») Н. В. Яковлев относит работу над третьей редакцией «Брусина» к 1856 году. О первых двух редакциях см. выше. Перерабатывая вторую редакцию «Брусина», Салтыков изменил имя главного героя, назвав Брусина Дмитрием, значительно сократил повесть за счет полемики Николая Иваныча с молодежью, внес некоторые стилистические изменения и устранил фигуру рассказчика.

В настоящем издании воспроизводится по тексту рукописи.

…в среду Б*** будет развивать такой-то экономический вопрос… — Имеется в виду, вероятно, лицейский товарищ Салтыкова В. П. Безобразов, известный экономист и публицист пятидесятых — семидесятых годов. Накануне ссылки и после нее Салтыков поддерживал с ним дружеские связи и жил в одном доме (см. С. Mакашин, Салтыков-Щедрин, стр. 140, 512).