– Боже мой, ну что ты плетешь? Когда вот так злишься, голос у тебя вдруг делается безумно сексуальным! – Тут он сам издал эротический вздох, дразня и заводя меня. – Наверное, у меня такой фетишизм! Ты когда-нибудь слышала со стороны, как говоришь сама?

Я в каком-то смущении отвела трубку подальше от уха, поглядела на нее, как на предложенное в гостях чужестранное экзотическое блюдо, что надобно непременно съесть, дабы не обидеть гостеприимных хозяев. Иногда я спрашивала себя: все те слова, что иногда произношу, это именно то, что слышит мой собеседник, или сама не понимаю, как и о чем говорю? С непредвзятостью самозваного врача-диагноста отметила, что мои пальцы, сжавшие телефон, побелели от усилия. Видимо – следствие стресса. Сделав глубокий вздох, попыталась расслабиться и снова прижала трубку к уху.

– …весь трясусь, как только мне стоит услышать твой голос, – продолжал давить на мозг скучным, занудным тоном мой бывший. – Слушай, а тебе сейчас не хочется увидеть, в чем я одет, и что делаю? Если не готова приехать, то может – ты зайдешь, наконец, в Скайп и запустишь свою веб-камеру? И тогда устроим небольшой сеанс?

Что ж за день-то такой сегодня такой, а? Да, я тупая ограниченная баба. Это правда, чего уж там, но мужики, которые давно в теме, ну какого ж хеника вы лезете? Неужели давно не понятно, что я не фея? Потом латаю нервы после образного раскатывания вас по асфальту, а вы обижаетесь. Уж очень напористо он меня соблазнял, и просто слышалось, как его дыхание становилось все более и более учащенным. Еще немного и не выдержу. Совсем озверею. Мужик – единственное животное, которое может заниматься сексом по интернету. Я прикрыла рукой трубку, сделала еще несколько глубоких вздохов, убрала руку и сказала:

– Слушай, радость моя, – как можно спокойнее и холоднее проговорила я, – у меня сегодня был сложный утомительный день, и я устала просто зверски. Сейчас еще уйма срочной работы на вечер, и как бы мне ни нравились наши маленькие игры, в настоящий момент ну никак не смогу составить тебе компанию. Мне очень жаль, но ничего не получится.

– В смысле – не получится? Ты о чем?

– Устала, вот о чем. Отвали! – грубо и недипломатично пояснила я. Недаром политики говорят, что дипломатия – это искусство насрать кому-нибудь в душу так, чтобы у объекта во рту остался легкий привкус лесных ягод. Никогда вот не умела быть дипломатом.

– Обожаю, когда ты грубишь! Знаешь, – снова заворковала трубка, – у тебя сейчас такой драматический голос, особенно когда ты сказал свое «устала»! И дико сексуальный! Аж прет всего! Ну почему мы расстались? После твоего ухода у меня вся жизнь пошла наперекосяк. Разреши снять с тебя нервное напряжение, а? Давай? Мне плохо без тебя. Поиграем в нашу любимую игру, расслабимся! Ты же понимаешь, что потом тебе станет только приятней. И работать будет легче. Ведь отлично знаешь, что тебе со мной лучше всего. Сейчас я твой, и для нас здесь нет ничего невозможного и ничего запретного. Сначала приеду к тебе, и мы начнем с того, что заведем самый развратный, самый похабный, самый горячий разговор, а потом…

Вот тут уже был явный перебор, это он зря так сказал. Здесь вся моя злость прорвала сдерживающие барьеры и вырвалась наружу неконтролируемым мутным потоком, как при наводнении в южной Европе. Мой бывший, упившийся до зелёных ящериц, не имел никакого основания звонить ночью своей бывшей мне, и допрашивать, почему я разрушила всю его жизнь. А он звонил. Правда – не более чем три раза за загул. Также он мог впадать в мою дверь и блаженно засыпать на коврике, но не чаще двух раз в год. Взамен он был должен по первому моему велению и по моему хотению во всякий момент приезжать с дрелью и отверткой, дабы выполнить нехитрую мужскую работу. Кстати, в понятие «нехитрой мужской работы» секс вовсе даже не входил.

– Слушай, отвянь, радость моя, – зло выговорила я. – Как-нибудь после, в другой раз, ладно? В другой раз.

– Погоди. Может ты…

– Достал, блин! – жестко перебила я и бросила трубку с такой силой, что аппарат рисковал разбиться или как-то по-другому испортиться.

Почти сразу телефон зазвонил снова, но я даже не шелохнулась, только зажмурила глаза с такой силой, что в темноте сомкнутых век появились светящиеся узоры. Почему-то вдруг вспомнилось, что этот эффект называется – фосфен. Когда, после установленного времени включился автоответчик, звонящий ничего не сказал – молча повесил трубку. Я с отвращением посмотрела на телефон, и скорчила ему рожу. Потом взяла мобильник, проверила заряд батарейки, и выключила совсем. Сегодня уже совсем не хотелось вспоминать собственного далеко еще не старого любовника.

– Вот ведь сучка, – со злостью прошипела я в пространство. – Похотливая вредная тварь. Я же работать сегодня больше уже не смогу, а вроде как собиралась.

Я почти рассталась с ним примерно год назад, а не встречалась около месяца. Он был чудесным, но не сложилось. Почему? Не знаю, просто надоело и все. Отношение изжили себя, и мы приелись друг другу. Это бывает, бывает со многими, и вот случилось с нами. А теперь надо успокоиться и взбодриться. Еще принять бы нужные таблетки, а я не могу. Побочное действие антидепрессантов – головные боли и бессонница. Побочное действие транквилизаторов – слабость, вялость и всеобщая лень моего организма. Если принять и то, и другое, то получим боль в башке вместе со сплошной организменной ленью. Ненавижу лень. Терпеть не могу это гребаное состояние. Не могу уже заставить себя что-то делать, а на улице холод собачий.

Так от всего этого устала, что не хотела уже ничего. Состояние – общая мизантропия. Как однажды коряво выразился один русский классик устами своего персонажа: «чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц».

Когда телефон позвонил опять, я не очень-то и удивилась: пришлось включить – ждала важного звонка, а позвонить могли как по мобильному, так и по домашнему телефону. Номер опять не определялся, но я почти не сомневалась, что опять звонит мой бывший.

– Привет, ты опять? – сказала вместо обычного своего «Алло?».

У меня сразу же возникло какое-то противное ощущение, что на сей раз звонок неким образом связан с делом, которое только что поручил шеф, с тем романом, будь он трижды неладен.

– Доброго здравия, – пробасила трубка густым мужским голосом. – Вы ждали звонка?

– Извините. Думала, что это один мой знакомый. Слушаю вас.

– Вы прочитали роман – «Икона царя Бориса»? – сразу же, без всякого предисловия, спросил бас.

– У меня его и нет даже. А надо читать? – недовольно переспросила я.

– Вам – обязательно. Есть где записать?

– Что записать-то? – не поняла я.

– Продиктую. Возьмите карандаш-бумагу.

Я нашла клочок бумаги и пишущую ручку.

– Да?

– Готовы? Записывайте. Завтра пойдете на улицу Садово-Каретная восемь, строение четыре, фирма – «Индивидуальные услуги», зал абонентных ящиков.

– Так и называется?

– Да. Зал абонентных ящиков, ящик номер сто девяносто три. Шифр – три, два, ноль, девять, четыре пять, восемь, один, ноль. Записали?

Ручка вдруг перестала писать, я ее зашвырнула в угол и судорожно нашарила на столе другую.

– Погодите… восемь, один, ноль. Записала.

– Прочитайте все, что записали, – повелел голос.

– Улица Садово-Каретная восемь, строение четыре, фирма – «Индивидуальные услуги», зал абонентных ящиков, номер – сто девяносто три. Шифр – три, два, ноль, девять, четыре, пять, восемь, один, ноль.

– Все верно. Там вы найдете книгу и необходимые пояснения. Вы поняли?

– Поняла. Извините, а с кем я говорю? Все это очень хорошо и даже интересно, но с какого перепугу я должна…

Но трубка уже издавала короткие гудки – неизвестный собеседник отсоединился.

На другой день я послушно отправилась по указанному адресу и, как это ни удивительно, нашла все там, где и сказал неизвестный телефонный собеседник. В толстом и плотном пакете, усиленном пузырчатым полиэтиленом, лежало четыре предмета: конверт с безымянным CD-диском, две книги и клочок бумаги в четвертушку листа.