— А Барни знает, куда едет?

— Еще нет. Ты ему скажешь. Но он так напуган, что готов ехать куда угодно. Я уже написал в Роттердам одному знакомому, — я там играл, и он был моим агентом, — так что утром мне останется только послать телеграмму, которая, кроме него, никому не будет понятна. Барни я дам денег, десять — пятнадцать соверенов, он их поменяет в Роттердаме, а затем как-нибудь перебьется, пока не найдет работу: у них там много цирков в Голландии и Германии. Главное, что он уезжает, а это лучше, чем попасть на виселицу. Но тебе надо крепко держать его в руках: он умирает от страха, жалкая тварь.

Здесь я должен пояснить, что такое бегство из одной страны в другую было в 1914 году куда легче, чем потом. Кроме России и Турции, паспортов нигде не спрашивали. Только после нашей великой войны за свободное развитие демократии в мире нас всех зажали в тиски паспортной системы, тем самым дав некоторым государствам возможность держать за глотку своих граждан. (Отберите паспорт у рядового порядочного человека, и он окажется совершенно беспомощным. Эту систему умеют пробивать и презирать одни мошенники, к чьим услугам любые подложные паспорта.) Другое, менее важное обстоятельство заключалось в том, что имевшие тогда хождение английские золотые соверены можно было обменять в любой стране, так как их номинал соответствовал их фактической стоимости в золоте. Таким образом, без всяких паспортов и виз, с кучкой соверенов можно было отправиться куда угодно, не раздумывая. Но в ту ночь, когда мы с дядей Ником все это обсуждали, старая эра покоя уже двигалась к своей гибели.

— Значит, меня не будет на втором представлении, — сказал я дяде Нику.

— Ну, ты еще пока не из незаменимых, малыш, — ухмыльнулся дядя. — Придется обойтись без тебя. Я все продумал. Мы снимем «Исчезающего велосипедиста» и без ходуль не можем, конечно, показывать «Магов-соперников», только ты не забудь принести их обратно. С Тьюби все пойдет куда лучше, чем с Барни. У меня остается «Волшебный ящик» и «Летающая женщина», — Дорис куда надежнее Сисси, — кроме того, я включу несколько старых трюков. Справимся. Теперь, малыш, повтори все, что тебе надо сделать, чтобы не было ошибок. По сравнению с этим делом номер с суфражисткой в Лидсе — детская игра. Не забудь, один ложный шаг — и мы арестованы. Ну-ка, Ричард, не торопясь повтори все по порядку.

В четверг уже с утра у меня начало перехватывать горло от волнения и тревожного ожидания. Отвезти вещи к Тьюби и помочь ему одеться и загримироваться старым индийцем было довольно просто. Он походил немного на ходулях, которые добавили ему более полуметра роста, и в длинном халате его нельзя было узнать. Шагая по комнате, он слегка морщился от боли.

— Стараюсь к ним привыкнуть, — сказал он. — Но боюсь, что все равно будет больно, — угол наклона ремней не годится для моей ноги.

Высокий, с бородой, в тюрбане и длинном халате, он казался совсем незнакомым, только умные печальные глаза были все те же.

— Жаль, мистер Тьюби, но ничего страшного. Сейчас можете все снять, а вечером ждите меня около половины девятого. Когда мы выйдем из машины у артистического входа, вы обопретесь на мою руку, — ведь вы же слабый старик, — а там всего только и нужно, что войти в дверь и взобраться на несколько ступеней.

— Затем я переодеваюсь, меняю грим и участвую в представлении, следуя указаниям мистера Оллантона. Это понятно. Очень хорошо. У меня только один вопрос, мистер Хернкасл. Зачем все это нужно?

Этого вопроса мы с дядей Ником не предусмотрели. На минуту я растерялся и не знал, что ответить.

— Мистер Тьюби, — начал я медленно. — Вы просто выполняете то, что вам сказано. В чем дело, вы не знаете. И даже представить себе не можете. — Я пристально посмотрел на него. — Даже представить себе не можете, мистер Тьюби.

— Понимаю, мистер Хернкасл. — Он снял тюрбан и сел, чтобы отцепить огромные ходули. — У меня тут были интересные разговоры с мистером Шурером. Он все еще хочет уехать из Англии, как он говорит, пока не поздно. Он не понимает, что мистер Асквит, человек мирный, никогда не допустит, чтобы страну втянули в европейскую войну. Мистер Шурер и его друзья слишком легко выходят из равновесия. Да, еще один, последний вопрос, мистер Хернкасл. Если случайно полиция спросит, как давно я работаю с мистером Оллантоном, что мне ответить?

— Отвечайте правду, мистер Тьюби. С начала прошлой недели, со вторника, верно? Но вам не обязательно сообщать им, что вы делаете. Я заеду за вами, за старым индийским ученым доктором Рам Дассом из Бомбея, в двадцать минут девятого.

Обратно я шел пешком, хотя приехал в такси. Остаток утра и весь день я был так взволнован, тревога так томила меня, что захотелось еще раз выйти проветриться; но средь бела дня в водовороте курортной толпы мне стало казаться, что наше предприятие — все эти ходули и фальшивые бороды — совершенная фантастика, просто шутка или какая-то игра, не имеющая никакого отношения к полицейским и к тюрьме. А в другие минуты, когда тревога брала верх, призрачными вдруг становились курортная жизнь, толпа, краски и звуки, а реальной казалась лишь моя роль в последнем и величайшем номере иллюзиониста дяди Ника.

Он успел бросить мне всего несколько слов, когда я переодевался после первого представления.

— Я сказал швейцару, что ожидаю гостя из Индии…

— Это доктор Рам Дасс из Бомбея.

И я вдруг стал смеяться.

— Спокойно, малыш, спокойно. И не торопи события. Время еще есть. Все дело в спокойствии, Ричард. Кстати, парня, который поведет машину, зовут Стэн Браун. Он получит кругленькую сумму, знает, что к чему, и плевать хотел на всех.

Машина была большая, внушительного вида, и Стэн Браун вырядился в форменную шоферскую фуражку и куртку. Я сел рядом с ним, и, когда мы тронулись, он сказал, не поворачивая головы и еле шевеля губами:

— Как правило, я не натягиваю на себя эти тряпки, но сегодня они к месту. Когда бобби видит форменную фуражку, он понимает, что в таратайке сидит важная птица, это производит на него впечатление. Видишь тех двоих в штатском, что следят за артистическим входом? Неужели нет? Ну, удивил! Эти тупые бандитские рожи за версту видно! Если б надо было обдурить только их, просто стыдно было бы брать деньги. Так кого мы везем?

— Доктора Рам Дасса из Бомбея.

— Я-то тебе поверю, а другие — нет. А на чем он собаку съел, если кто спросит?

— На индийской магии.

— Ладно. Мне говорили, что во Флитвуде большой спрос на эту штуку.

У Шуреров некому было смотреть, как Тьюби в роли доктора Рам Дасса спустился с лестницы и, опираясь на мою руку, дошел до машины. Макс Шурер был на работе, а миссис Шурер получила от дяди Ника два билета на какое-то зрелище. Теперь я сидел сзади, рядом со знаменитым старым индийцем, но его присутствие не мешало Стэну Брауну болтать со мной через плечо.

— Он такой же знаменитый индиец, как я балерина, — сказал Стэн. — Конечно, он сделан лучше, чем наши рождественские деды, но если вглядеться попристальнее, да еще при дневном свете, то он не выдерживает критики. Я подъеду к двери как можно ближе, а ты не зевай, — сразу высаживай его и тащи в дом.

Если бы кто-нибудь остановил меня, когда я помогал Тьюби выйти из машины, он бы услышал, как колотится мое сердце. Но нас никто не остановил. У служебного входа как всегда толпился народ, и я слышал хихиканье и возгласы вроде: «Гляди-ка!» Когда я вел Тьюби под руку мимо швейцара, я сказал:

— К сожалению, доктор Рам Дасс, нам придется подняться на несколько ступенек. Но мы пойдем не спеша.

На ходулях взбираться на лестницу трудно, но выбора у нас не было; и хотя до уборной дяди Ника надо было пройти всего один марш, я весь взмок от напряжения и тревоги. Дело было в перерыве между представлениями, кругом ходили актеры, однако чрезмерного любопытства никто не проявлял. Актеров ничем не удивишь, разве что двухголовым человеком.

Наконец мы добрались до уборной и заперли дверь; карлики быстро обменялись костюмами и сменили грим; мне пришлось помочь Барни с ходулями, — он их ненавидел и боялся, — а дядя Ник чуть подправил на нем грим Рам Дасса. На часах было уже без пяти минут девять, как вдруг выяснилось, что Барни, трясущийся, почти в истерике, доставил нам новые хлопоты: он приволок огромный узел, который хотел взять с собой.