Когда я после обеда подошел к дяде Нику, он мрачно сказал:

— Пойдем-ка лучше ко мне. Здесь и поговорить не дадут. Не следовало снимать комнаты в этом обезьяннике. В «Паласе» все, конечно, в полном порядке? Да, варьете они здесь вести умеют.

Его комната была обставлена громоздкой мебелью, пригодной совсем для другого помещения. Но кресло было всего одно, дядя опустился в него, а так как день был жаркий, то он снял с себя пиджак и галстук. Я сел на край кровати и почувствовал, что после морского воздуха и плотной еды глаза у меня слипаются.

— Инспектор Крабб, конечно, вцепился в тебя, малыш?

— Да. — И я рассказал обо всем, что произошло между мной и инспектором.

— Надо бы выбить молодчика из седла, не то он будет чертовски досаждать нам. И вообще, пусть сам делает свое дело. Он за это деньги получает. Кстати, он весьма толков, ты не смотри, что у него такие усы. В Лондоне я его часто видел и много о нем слыхал. Конечно, нам-то нечего бояться, малыш. Мы, во всяком случае, не виноваты.

— Но кто же, дядя?

— Не знаю и, по правде сказать, не очень-то интересуюсь. При этих словах он вынул изо рта сигару и начал ее разглядывать. — Да, вот еще что, чуть не забыл. — Он говорил с нарочитой небрежностью, но я-то видел, что ничего он не забыл: — Ты помнишь карлика, которого я выбрал в тот день у Джо Бознби? Его звали Филипп Тьюби.

— Припоминаю, такой серьезный солидный парень.

— Именно. Так вот, сегодня утром я послал Питтеру телеграмму и сообщил, что если Тьюби свободен, то он мне нужен.

— Вы придумали фокус с двумя карликами?

Очень ему не хотелось признаваться, что это не так.

— Нет, малыш, дай срок. Это ведь будет классом выше, чем твой трюк с картинами. Очень сильный номер. Но сейчас мне просто для страховки нужен еще один карлик. Он сможет взять на себя некоторые обязанности Барни.

— Вот Барни взбесится. С ним и так-то сладу нет…

— Знаю, — отрезал он раздраженно. — Что говорить о Барни? Я знаю его дольше, чем ты, малыш. Но если рядом будет другой, и куда более надежный карлик, Барни придется смотреть в оба, верно?

— Пожалуй, — сказал я с сомнением. — Только я не совсем понимаю…

Он снова не дал мне рта раскрыть:

— Да ты просто засыпаешь, малыш. Иди-ка вздремни немного, — ты ведь сегодня встал чуть свет, — а мне вовсе ни к чему, чтобы ты вечером зевал. Нам надо быть в лучшей форме.

Я только успел положить голову на подушку, как сразу заснул и вплывал в этот сон сквозь причудливую фантасмагорию блэкпулских толп, аллей и террас — фантасмагорию Тауэра, Зимних Садов, девушек из эстрадного оркестра, Крабба и карликов; все перепуталось в одном клубке, бессмысленном и неожиданно зловещем…

В тот же вечер, в конце первого представления, Дорис Тингли сидела у меня в уборной, нервно и судорожно вязала и рассказывала об Арчи, который уехал в Бирмингем. В дверь постучали, и вошел инспектор Крабб.

— Добрый вечер, мистер Хернкасл. А это, очевидно, та молодая леди, которая исчезла из ящика?..

— А хоть бы и так? — сказала Дорис, всем своим видом показывая, что он ей неприятен.

— Это мистер Крабб из Скотленд-Ярда, — поспешил объяснить я.

— Ничуть не удивляюсь, — сказала Дорис, вставая, и бросила на него один из своих сердитых взглядов. — Только не вздумайте беспокоить меня. Меня не было в труппе, когда эту девушку убили.

— Это верно, миссис Тингли. И все же нам есть о чем поболтать…

— О чем же?

— У вас может быть свое мнение о других членах труппы, я говорю, конечно, о мужчинах.

— У меня нет своего мнения. Так что не тратьте попусту время.

Невзирая на костюм покорной индийской девы, глаза Дорис метали молнии и голос звучал резко; хлопнув дверью, она выскочила из комнаты.

— Это из-за меня, или она всегда такая? — спросил Крабб.

— Всегда. Сначала это обескураживает, но теперь она мне нравится. Вы смотрели нашу программу?

— Да, мистер Хернкасл. Ваш номер, бесспорно, лучший. Очень, очень хитроумно. Как же она все-таки умудрилась исчезнуть из ящика? Может, расскажете?

— Нет. Это не полагается.

— И правильно. Что ж, могу только порадоваться, что ваш дядя в ладу с законом. Если бы он работал против нас, то наделал бы нам хлопот. Правда, их и сейчас хватает. Главное, что тревожит, — это найти неопровержимые улики. Я могу назвать имена шести убийц, которые в эту самую минуту преспокойно гуляют по Лондону. Мы знали, что они виновны, но доказать этого не в состоянии. И ваше дело может обернуться точно так же. Подчеркиваю — может. Но пока еще рано так говорить, мы ведь только приступаем к нему. Я с вами откровенен, мистер Хернкасл.

— Я не уверен, что хочу этого, инспектор.

— А вы не забыли, что я говорил сегодня утром. Мне нужен оселок, чтобы точить инструмент… Но я не могу говорить свободно, если вы не дадите слова, что дальше это не пойдет. Погодите, дайте мне кончить. Я прошу вас об одном одолжении. Я и вправду хочу, чтобы вы были на моей стороне. — Тут он понизил голос. — Одна из причин этого в том, что ваш дядя, мистер Оллантон, избрал на мой взгляд очень плохую тактику. Конечно, это его право, если только он не утаивает улики. Но если он не желает говорить, я не могу заставить его. Именно поэтому я и чувствую себя вправе просить вас о помощи. Например, я прошу, чтобы вы дали слово молчать о наших разговорах. Согласны?

— Хорошо, инспектор.

— Отлично. Теперь о Даффилде, каково ваше мнение о нем?

— Я мало его знаю. И не люблю его, потому что он всю работу валит на сестру, а сам только принимает аплодисменты.

— Совершенно верно. Хотя она ему не сестра. Это старая погасшая звезда. Идти ей некуда. Любит собак. Вот если бы убили его, тут мы бы знали, где искать виновного. Он уже однажды попался на том, что сбывал поддельные чеки. Но он всегда находит женщину — такие это умеют. Зачем ему душить какую-то девицу?

— Не знаю. Я вообще не понимаю, зачем это кому-нибудь нужно.

— А с вами не бывало такого, что девушка доведет вас до белого каления, а потом насмеется, так что действительно захочется ее убить?

— Нет. Мне никогда не хотелось никого убивать.

— Верю.

— Благодарю вас. Кстати, — пусть это покажется глупым, но я только что вспомнил, — а как насчет самих Кольмаров?

Крабб сокрушенно покачал головой.

— Это было бы так просто и мило. Еще бы: иностранцы, и убили свою же. Мы с Фарнессом задали им жару. Но у них алиби, не хуже вашего. И никаких мотивов. Двое молодых — пустые пижоны, а тот, что постарше — ее дядя, — чуть с ума не сошел от горя и гнева. Он много говорил. Обвинял всех подряд, в том числе и вашего карлика.

— Барни? Что за чепуха! Он же просто дурачок.

— Так я и понял. И в тот вечер он ушел рано, с двумя другими парнями из вашей группы. Теперь Мерген, пианист Лили Фэррис. Вы его знаете?

— Да. И недолюбливаю. Как и ее, впрочем.

— Правильно, мистер Хернкасл. До меня докатились кое-какие слухи. И за Мергеном тоже числятся грязные делишки. Но я не допускаю, чтобы он задушил эту девушку.

— Я тоже. Он слишком елейный и мягкий.

— И осторожный. А тот, кто это сделал, внезапно обезумел от ярости. Вы можете вообразить Берта или Тэда Лаусонов обезумевшими от ярости? Они, кстати, не родные братья, а двоюродные. И оба обручены, хотя это, конечно, ничего не доказывает. Но я не представляю себе, что это дело рук одного из них, а вы как считаете, мистер Хернкасл?

— Нет. Я даже рассерженными вообразить их не могу. Они оба страшно скучные — и на сцене, и в жизни.

— Я того же мнения. Далее, как насчет трех молодых американцев?

Тут в комнату заглянул дядя Ник.

— Ричард, ты мне нужен.

— Добрый вечер, мистер Оллантон, — сказал Крабб. — Очень мне понравился ваш номер. Лучший во всей программе.

— Рад слышать, — коротко ответил дядя Ник. — Не копайся, Ричард, ты мне нужен немедленно. — И он большими шагами пошел по коридору — внушительная фигура в одеянии Гэнги Дана.