— Это я знаю, — сказал дядя Ник. — Но никак не думал, что вы принимаете все это всерьез.
— Если бы я принимал это иначе, — серьезно ответил мистер Прингль, — я не называл бы себя астрологом. Знаете, мне известны другие, более легкие способы заработка. Вообще-то я ювелир и часовщик и вполне сведущ в своем ремесле. Если надо, я и сейчас могу починить любые часы.
— Мистер Прингль — прелесть и очень умный, — сказала Пегги. — Сама я не слишком-то верю всем этим звездам и влияниям…
— Ты не смеешь так говорить, Пегги, — взволнованно прервала ее Мэйзи, — вспомни, как он был прав насчет… сама ты знаешь кого…
— Насчет него я тоже была права, — угрюмо сказала Пегги. — Подлый ловчила!
— Так вот, мистер Прингль, — сказал дядя Ник. — Как вы знаете, я сам имею дело с магией. И хочу заключить с вами сделку. Приходите в «Палас» и посмотрите, как я колдую, — выберите свободный вечерок, — а я поступлю как прикажете: либо попрошу у ваших звезд совета за полкроны, либо — полный гороскоп, как пожелаете.
Мистер Прингль важно кивнул и пристально посмотрел на дядю Ника поверх очков.
— Отлично, мистер Оллантон. Считайте, что сделка состоялась. А пока что я даром дам вам маленький совет. Полагаю, что вы Телец. Не важно, что вы думаете об этом. Завтра утром придите ко мне и скажите точно, где и когда вы родились. Но уже сейчас могу сказать, что вы собирались взяться за дело очень грудное и, возможно, опасное. И потому будьте осторожны. Но это вы и сами знаете, мистер Оллантон. Что, прав я?
— Может быть, и правы, — сказал дядя Ник, — а может быть, и нет.
Он говорил беспечно и небрежно, чуть ли не с презрением. Но если он мог обмануть девушек или мистера Прингля, то со мной, хорошо его знавшим, этот номер не прошел. И в его тоне мне послышался испуг и изумление. Я мог поклясться, что дядя Ник и вправду взялся за какое-то очень трудное и, возможно, очень опасное дело.
На следующее утро погода выдалась хорошая, но с моря дул свежий, сильный ветер, и когда я скорым шагом прошелся по главной аллее до Северного пляжа и обратно, то в воздухе, казалось, чувствовалась соль. К своему удовольствию я не встретил инспектора Крабба, однако на обратном пути, сойдя с главной аллеи, увидел его на другой стороне, возле кабачка, где он беседовал с двумя какими-то людьми. Я торопливо прошел мимо, но успел разглядеть, что это были Сэм и Бен Хейесы.
Из четырехчасового лондонского поезда высыпала куча народу, но я без труда отыскал Филиппа Тьюби, который был так похож и так не похож на Барни. Он пытался справиться с огромным чемоданом, никак не хотел уступить его мне, но согласился нести вместе. Мне показалось, что я иду рядом с чудесно преобразившимся Барни. Филипп Тьюби был человеком крайне серьезным, держался с большим достоинством и одет был очень аккуратно, не то что Барни, который всегда выглядел безнадежно обтрепанным и грязным. В борьбе за такси мы потерпели неудачу, но по дороге нам все же удалось поймать машину, чему я был рад, так как все прохожие скалили зубы и тыкали в нас пальцами. Я еще на вокзале прочел переданный мне дядей Ником адрес миссис Шурер и в пути завел с Филиппом Тьюби серьезный разговор.
— Пока я не забыл, мистер Тьюби, — начал я. — Мистер Оллантон просит вас быть у него завтра утром, в половине двенадцатого. — Тут я дал ему адрес нашего пансиона. — Приходите обязательно, дядя считает, что это очень важно.
— Если это важно для него, — серьезно ответил Филипп Тьюби, — значит, важно и для меня. — Он вытащил записную книжку и записал время и адрес. — Я с удовольствием думаю о работе с мистером Оллантоном, его хорошо знают и очень уважают среди людей нашей профессии. Вы имеете представление о том, что он хочет мне предложить, мистер Хернкасл?
— Нет, мистер Тьюби. Но дядя, без сомнения, все вам расскажет. Вы бывали раньше в Блэкпуле?
— Работал в цирке один сезон, несколько лет назад. Между номерами выбегал и падал вместе с коверными. Чтобы рассмешить детей… всех возрастов. Я обожаю малышей, люблю, когда они смеются, но не взрослых, мистер Хернкасл, только не взрослых. Города я почти не видел, ведь два представления в день, я часто очень уставал: двое из клоунов вели себя грубо. Но я, мистер Хернкасл, человек серьезный и считаю, что жизнь — дело серьезное, а когда целый большой город предается распутству и корысти, разве это полезно для страны, мистер Хернкасл?
— Вероятно, нет. Но надо видеть города, из которых прибыли эти люди, мистер Тьюби. Мы играли в некоторых из них. Неудивительно, что они съезжаются сюда и сорят деньгами.
Он обернулся и посмотрел на меня печальными, мудрыми глазами:
— Я не виню их, мистер Хернкасл. Но неужели все эти деньги необходимо расшвырять здесь? А что, если истратить их дома, чтобы улучшить родные места? У нас так много грязных, уродливых городов.
— Я знаю, мистер Тьюби. С тех пор как мы познакомились, я побывал в некоторых из них.
— То был не очень приятный для меня день, пока мистер Оллантон не спросил, как мое имя и где я работал, и пока я не понял, что, может быть, речь пойдет об ангажементе. Вы знакомы с этой миссис Шурер, мистер Хернкасл?
— Нет, но ее знает дядя. Город переполнен, и он наверняка выяснил, что у нее есть для вас место.
— Я весьма ценю это, мистер Хернкасл. Он очень внимателен, очень.
Я согласился с ним, но про себя удивился, так как дядю Ника трудно было назвать чересчур внимательным в таких делах. Но ведь странным и таинственным был и внезапный вызов Филиппа Тьюби, который для номера нам вовсе не требовался, и само поведение дяди Ника. В частности, почему он потребовал, чтобы завтра я убрался из берлоги задолго до прихода Тьюби.
Миссис Шурер жила в новых домах за Северным пляжем. Когда мы подтащили к входной двери чемодан Тьюби, изнутри послышались громкие голоса двух ссорившихся людей. На звонок вышла миссис Шурер: это была постаревшая, крашеная Дорис Тингли, и по ее лицу видно было, что она только что кричала.
— Входите, входите. Вы ведь племянник Ника Оллантона, не так ли? Рада познакомиться. Я раньше работала с Ником. А это…
— Мистер Тьюби, — поспешно вставил я.
— Здравствуйте. У меня осталась только комнатка на чердаке, но чистая и уютная.
— Это именно то, что нужно, спасибо, миссис Шурер.
Мы стояли в маленькой передней, в которой вдруг сразу стало тесно, так как сюда ввалился какой-то толстяк. Лицо у него было как пунцовая луна; ворот рубашки расстегнут, а штаны не желали сходиться на огромном брюхе; он пыхтел сигарой, точно рассерженный локомотив, короткими, гневными затяжками.
— А это мой муж, Макс. Вы, наверное, слышали нашу перепалку. Я покажу вам комнату, мистер Тьюби, багаж пока оставьте здесь. А ты, Макс, не дыми, когда беседуешь с молодым человеком.
Макс Шурер говорил по-английски бегло, но акцент у него был невообразимый. Он провел меня в гостиную, заполненную всякими безделушками, фотографиями актеров и бесконечным количеством всевозможных газет, английских и иностранных.
— Хотите пива? Нет? Тогда прошу извинить: после перепалки с женой я сильно хотеть пить.
И он одним глотком осушил полный стакан пива.
— Мы делать большой спор, — начал он, хватая сигару и с подозрением разглядывая ее. — Я сказать, уедем из этой страна — не в Германию или Францию — ни в коем случае, а в Голландию, Швейцарию, Данию или Швецию. Я — шеф-повар, я работать здесь, в «Метрополе»… Я найду работа любой место. Голландия, Швейцария, Дания, Швеция, — орал он, словно это были железнодорожные станции, на которые мы прибывали одновременно.
Я подумал, что он слегка не в своем уме.
— Почему вы хотите куда-то ехать? Чем вам плохо в этой стране?
— Когда-нибудь я рассказать вам все, что плохо в этой страна, — закричал он. — А пока я желайт уехать одно из этих мест, потому что скоро будет война. Да, да, да… Война, война! — Он сгреб лежавшие рядом газеты и стал размахивать ими перед моим носом.
— В Сараево убит эрцгерцог Франц Фердинанд. Вы видел?
