Я очень нуждался в отдыхе и смене впечатлений и потому был рад, когда в пятницу, в антракте, в дверь моей уборной заглянула Дорис Тингли — индийская дева с гневными синими глазами.
— Арчи уже здесь. Если у тебя нет ничего более интересного, приходи познакомиться и поболтать с ним о ваших мужских делишках.
Арчи был из тех писаных красавчиков, которых рисуют на слащавых открытках, там под сенью роз они прижимают к сердцу девичью руку. У него были карие глаза, какие бывают у собак, волнистые волосы и великолепные усы, а одет он был так, что я просто не припомню, чтобы кто-нибудь одевался лучше.
— Рад познакомиться, дружок. Как известно, ваш дядюшка меня недолюбливает, по-видимому, из-за того, что я похитил у него Дорис.
— Может, и поэтому, но ты ему и вообще не понравился. Я сама диву даюсь, что я в тебе нашла.
Арчи пропустил ее слова мимо ушей.
— Но с вами, Дик, мы обязательно подружимся. Хотите чего-нибудь выпить?
— У нас ничего нет, — сердито сказала Дорис.
— Ну что ж, дорогая, я могу слетать за бутылкой…
— Я тебе слетаю!..
— Дорис, Дорис, — сказал он с упреком и улыбнулся ей нежно и печально, — вспомни, ведь я проехал больше двухсот миль…
— Чтобы встретиться с одним человеком, как ты сказал.
— Нет, дорогая, тут я ошибся. Он живет в Карлайле, а не в Престоне. И вообще это был только предлог. Я приехал, чтобы повидать тебя. Я по тебе страшно соскучился, детка, и вот теперь, когда я хочу по-дружески выпить…
— Ну ладно, ладно, купи бутылочку. И немедленно домой.
Он погладил ее по плечу, подмигнул мне и выскочил из комнаты.
— Ну и тип, — фыркнула Дорис. — Как с ним справиться, ума не приложу. Конечно, он лучше большинства из вас. И всегда старается услужить, не то что другие: ведь мужчины чаще всего считают, что уже облагодетельствовали нас, если зевнули или пустили в нос дым. Он, кстати, занят теперь не турецким табаком и не велосипедами, а лодками, — добавила она раздраженно. — Лодки! Как тебе это нравится!
Виски Арчи пил один, так как мы с Дорис помнили, что нам еще вечером выступать. Выпив немного, он сказал:
— Чем бы я действительно занялся, так это — синематографом. Фильмами… У него большое будущее. Вот Дорис не верит…
— Да уж конечно, — негодующе вмешалась Дорис. — Показывают какую-то дурацкую муть, и всегда такое впечатление, что на экране идет дождь.
— Это у тебя предубеждение, детка. Ты ведь их даже не видела.
— А сам-то ты? А если и видел, то с кем? Ведь всем известно, для чего служат залы, где показывают картины…
Дик, дружок, может, пойдете с нами, поужинаем?
— Вот еще! — ответила разъяренная супруга. — Совершенно ни к чему, раз в берлоге заказан и оплачен ужин на двоих. И вообще, ты где находишься, в Париже, что ли? Ты бы еще вздумал шампанское пить из моей туфли.
— Как она эффектна в этом индийском костюме, вы не находите, дружок? Ей уже здесь оказывали знаки внимания, в виде цветов, например?
— В Престоне? — накинулась на него Дорис. — Арчи Тингли, приди в себя! Ты, по-моему, вообще не соображаешь, что происходит вокруг. Ну ладно, Дик, отправляйся восвояси! Ты с ним познакомился, и теперь знаешь, каково мне.
— Не верьте ни единому ее слову, старина. Она меня обожает. И я ее — тоже. Идеальный брак.
— Да будет тебе!
— Послушайте, — сказал я. — У меня была такая отвратная неделя. Давайте завтра пообедаем вместе в верхнем зале большого ресторана, там, на углу. Я вас приглашаю.
— Нет уж, извините! — в сердцах выкрикнула Дорис. — Сам еще мальчишка и зарабатывает вдвое меньше моего. Никогда. Приглашаем тебя мы. Арчи, ну скажи хоть слово, что ты стоишь, как столб. И хватит тебе пить.
Мы договорились встретиться в верхнем зале в час дня. Я немного опоздал и нашел Арчи внизу, в баре, где он пил розовый джин.
— Извините за опоздание… — начал я.
— Ничего, дружок. Ну-ка, выпьем по маленькой. Два розовых джина, голубушка, — сказал он барменше, потом повернулся ко мне и понизил голос: — Мы были наверху, но потом я спустился сюда. И не только ради выпивки. Дело в том, что официантка — грубая пожилая северянка — решила нам показать, кто здесь главный. Но если ей захотелось покуражиться, то, конечно, она выбрала для этого самую неподходящую женщину во всей Англии. Ну, Дорис ей показала… От бедняги пух и перья полетели, а я сделал вид, что иду в туалет, и ретировался. Ну, будем здоровы.
День был субботний, погода — теплая, и в верхнем зале почти никого не было. Мы прошли мимо пожилой официантки, она стояла вся красная, возбужденная, и Арчи толкнул меня локтем.
— Никак не может опомниться и сообразить, что случилось, — прошептал он.
Дорис сидела за столиком у окна и резким голосом отдавала распоряжения молодой официантке. Блузка на ней была сердитого пунцового цвета, и даже птица на шляпе гневно сверкала глазами.
— Я заказала всем, нравится не нравится, а есть придется. — Она повернулась к официантке: — Каждого по три порции. И не вздумайте врать, что какое-то блюдо кончилось. Я сама спущусь на кухню.
В результате мы получили вкусный обед, а я добавил еще бутылку бургундского, не обращая внимания на сердитый блеск синих глаз. Во время обеда Арчи становился все развязнее, несмотря на воркотню жены. На нем был красивый светло-серый костюм, бледно-розовая сорочка и галстук в горошек: вылитый опереточный герой-любовник. Я так и сказал ему.
— Счастлив слышать это, дружок. Хотя никогда не пытал счастья на сцене…
— Кажется, это единственное, чем ты не занимался, — сказала Дорис. — И еще не нырял в морские глубины. Кстати об оперетте: один из наших добрых друзей, — хотя я его всегда терпеть не могла, — занят в новом спектакле «Девушка в оркестре». Да, да, Чарли Пирс, собственной персоной. Где «Эра», которую мы принесли?
— У меня, — ответил Арчи и зашелестел страницами. — Вот, пожалуйста, «Девушка в оркестре», ближайшая премьера в театре «Риджент». Том Боуэн, Герти Мэй, Нэнси Эллис, Чарльз Пирс — да, это он.
— Вы сказали, Нэнси Эллис? — У меня даже голос дрогнул.
— Да, Нэнси Эллис. Вы ее знаете?
— Конечно, знает, — сказала Дорис. — Ты только взгляни на него!
— Ха-ха, ха-ха-ха!
— Прекрати, Арчи! Что ты блеешь, как баран. Ну, Дик, кто же эта несравненная Нэнси Эллис? Голубая мечта твоей юности или… Тебе что, плохо?
— Все в порядке, спасибо, Дорис, — ответил я сдержанно. — Мы ездили вместе в турне до Плимута, а там они с сестрой перешли в театр. Я все время хотел узнать, что с ней.
— А она? Она тоже хотела знать, что с тобой?
— Трудно сказать. — Но голос выдал меня.
— Если не хотела, то зря, — возмутилась Дорис. — Ты наверняка стоишь десяти таких, как она. Бьюсь об заклад, что она из тех крашеных блондинок, которые играют субреток и давно забыли, когда им стукнуло тридцать пять.
— Ей не больше девятнадцати. И если б она была здесь, вы не стали бы биться об заклад.
— Оставь Дика в покое, детка, — сказал Арчи, закуривая огромную сигару. — Где твоя женская интуиция?
— Она забастовала в тот день, когда я встретилась с тобой, — отпарировала Дорис. — А где ты взял эту кочерыжку?
Арчи не ответил на вопрос и предпочел заняться сигарой, а затем обратился ко мне тоном театрального миллионера, беседующего со своим скромным наперсником:
— Видите ли, Дик, вам не мешает узнать меня чуть-чуть получше.
— Мы уходим, — сказала Дорис.
— Интересы у меня широкие, даже очень, хотя и неглубокие.
— Уж насчет этого можно руку дать на отсечение, — сказала Дорис.
— Я пробую силы то тут, то там, — как ни в чем не бывало продолжал Арчи, словно не замечая жены, которая строила ему рожи — полусердитые, полушутливые. — И все почему? На это есть две важных причины: во-первых, я вбираю ценнейший опыт, который помогает… ну, скажем, глубже проникать в суть вещей…
— Каких вещей? — снова подала голос Дорис.
— …во-вторых, я поджидаю благоприятного момента, чтобы заняться синематографом. Конечно, фильмы ставить я не собираюсь, нет, нет и нет. Это пусть делают другие.
