Боевая ярость понемногу отступала, и меня начинало трясти. Я не убила ту мужеподобную женщину в темнице, потому, что некий внутренний запрет не давал мне этого сделать. Но я лишь отсрочила неизбежное. Вот он — мой первый труп. Точнее, не мой, а получившийся при моем активном споспешествовании. Лежит, уставившись стеклянными глазами в просвечивающее сквозь кроны деревьев голубое небо… И я — все еще кашляющая, тяжело дышащая, стою, склонившись над трупом, все еще не в силах поверить, что это — моих рук дело.
И убивать, оказывается, просто. Я была в ступоре, меня мутило, и я никак не могла отвести глаза от трупа. Вопроса: «как я могла?» передо мной не стояло. Потому что в какое-то решающее, почти судьбоносное, мгновение поняла, что своя жизнь гораздо дороже.
Меня с детства готовили к тому, что у политика не может быть чистых рук и кристальной совести. А потому и понятия о жизни и справедливости у меня несколько отличались от общепринятых. Однако, в политике убирать врага предписывалось тонко, и с далеко идущими последствиями. Все та же игра в шахматы, когда каждый следующий ход должен быть просчитан. Неугодных травили, заказывали наемным убийцам, подставляли, но почти никогда не опускались до вульгарного топора во все доступные части тела. Учителя были бы мною недовольны…
Дух-Хранитель, о чем я думаю? Я же убийца…
Видно, организм не выдержал моральных терзаний, и меня стошнило. Как ни странно, после этого я смогла мыслить более четко и ясно. К тому же, пришло некое сожаление о так некстати покинувшем меня завтраке. Я так радовалась, что наконец-то поела вдосталь… Вообще, я старалась думать о чем угодно, кроме трупа злополучного мужика. Кажется, это называется боевым шоком. Насколько я знала, в батюшкиных войсках давал молодому бойцу оплеуху, а после поил до скотского состояния. Оплеух мне и так за последнее время хватило, а голову следовало держать в трезвости. Значит, оставалось лишь смириться со свершившимся фактом: я — убийца.
И прочь все терзания, мне предстоит еще долгая борьба за свою жизнь и свободу!
Место преступления я покидала хоть и в спешке, однако не в такой, чтобы забыть о воде и провизии. В итоге, буквально чувствуя, как преступный мир затягивает меня все глубже, ниже падать уже некуда, и здраво понимая, что терять тоже нечего, я вернулась в избушку и нашла там небольшую котомку, в которую и уложила кусок вяленого мяса, пяток яиц, пару огурцов, баклажку с водой, веревку, трут и огниво. Естественно, нашла и забрала почти уже свои ножны с кинжалом. Стараясь не представлять вольготно расположившийся позади избушки труп, я подумала, и прихватила с собой грубое одеяло, которым меня укрывали прошлым вечером. Здраво рассуждая, хозяину оно уже не понадобится, а я, если не хочу стать вторым таким же веселым мертвецом, должна хоть немного побеспокоиться о своем здоровье. Ночевки под открытым небом на холодной земле оное явно не укрепляли.
Надо сказать, что, выскочив из избушки, я испытала натуральное облегчение. А то все казалось, что злосчастный труп с явным неодобрением следит за моим самоуправством, и видит, что я делаю, даже сквозь стены. Нескоро, ой как нескоро забуду я этот день. Но сейчас все мысли были вытеснены другими и куда более насущными: куда идти и как выжить?
То, что я совершенно не умею ориентироваться в незнакомой местности, я поняла тогда, когда попала на уже знакомую полянку с обильно цветущим малинником с одной стороны, и трухлявым пнем — с другой, в третий раз. Уж не знаю, как я умудрялась, стараясь идти строго по прямой, делать большой круг и каждый раз возвращаться на одно и то же место, однако факт оставался фактом. Стараясь не поддаваться недостойному порыву шумно и сквернословно выразить свое неодобрение ситуацией в целом, я предприняла еще одну попытку самостоятельно выбраться из порядком надоевшего мне леса.
Иллюзий, что меня не будут преследовать, я не питала, поскольку прекрасно понимала, что подал лесник сигнал, или нет, а сбежавшую пленницу, коей я сейчас являлось, ловить все равно надо. Так что, помимо хищников, которые неизъяснимой милостью Древа мне еще не повстречались, по лесу наверняка бродит злющая ловчая бригада. А я все никак не могу выбраться с этой почти что заколдованной полянки. Впрочем, чего зря на колдовство пенять, если сама виновата? Чувствуя, что если еще пару раз попаду на это злополучное место, то начну сама активно призывать своих врагов (лишь бы пришли, и вытащили меня отсюда!), я старалась идти по прямой, надеясь если на найти тропу, то хотя бы выйти из леса.
Видно, Дух-Хранитель, или же Короед (тут пока непонятно), все же сжалились надо мной. Как ни странно, но с четвертой попытки мне действительно удалось выйти в какую-то часть леса, где я еще не была, или мне так казалось. После непродолжительных раздумий, я высокопарно нарекла это «путем к свободе», и принялась его исследовать. Надо сказать, что отсутствие хищников, преследователей и иже с ними изрядно меня нервировало. Не сказать, чтобы я так уж мечтала быть загрызенной, пойманной или убитой, однако отсутствие явной угрозы расхолаживает и заставляет забыть об опасности. Которая, увы, я в этом совершенно уверена, не забывает обо мне.
Спустя еще какое-то время я решила остановиться и немного перекусить. Как говорят в северных землях: «война-войной, а кушать хочется всегда». У них там вообще сложные отношения с продуктами. В том плане, что у северных жителей к ним односторонняя любовь. Помнится, меня даже вернули батюшке раньше запланированного как раз потому, что еды на мою кормежку у них категорически не хватало. Впрочем, у меня до недавнего времени с едой дела обстояли не лучше.
Отыскав небольшой овражек, буйно поросший травой и кустами, я решила устроиться там. Облегчать врагам жизнь и располагаться на поляне, я не собиралась. Овражек же давал мне шанс заметить преследователей первой и остаться незамеченной самой. Отобедав, я решила немного отдохнуть, поскольку избитое тело немилосердно болело, а непривычные к долгой ходьбе ноги уже просто не ощущались. Кажется, я даже немного задремала. Потому что раздавшийся невдалеке звук заставил меня испуганно подпрыгнуть. Замерев, я настороженно прислушалась. Как-то выбивалось то, что заставило меня проснуться, из обычного лесного шума. Вскоре, однако, я была вознаграждена повторением: громкий волчий вой и жизнерадостное тявканье ясно дали мне понять, кто тут скоро будет главным блюдом.
Как, оказывается, мало знает о себе человек! Еще недавно я едва переставляла ноги, и искренне верила, что не смогу пройти и нескольких шагов. Это у меня просто правильной цели не было. Одно дело: идти по довольно спокойному лесу и знать, что опасность вроде бы есть, но не сталкиваясь с ней нос к носу. И совсем другое: бодро удирать от далеко не теоретических волков, кои явно настроились на плотную трапезу. Откуда только силы взялись? Вообще, если вдуматься, какой смысл убегать от волков на их же территории, если бегают они куда быстрее человека?
Ладно бы еще на моем месте был могучий летописный богатырь Карп Тынович — могучий воин всевозможных и невозможных добродетелей, — который в свое время оказался в похожей ситуации. Некие злокозненные враги заманили его в темный и дремучий Чудинов бор (огромный лес, начинающийся от западной границы княжества, и доходящий почти до столицы) — главное место обиталища разнообразной нечисти, откуда оная зачастую лезет к людям. Впрочем, неизвестно, что там было на самом деле, может и сам Карп завел тех безымянных супостатов в бор, ибо в свободное от подвигов время подрабатывал проводником. Как бы то ни было, а неизвестные враги сыграли свою единственную роль в этой истории: помогли герою оказаться в лесу. Больше о них ни слова не упоминалось, потому как для сюжета они несущественны. Оказавшись в бору, и даже поняв, в каком именно, Карп, по обычаю всех богатырей, сел на камень и принялся кручиниться. Делал он это самозабвенно и со всей полнотой души. Вообще, мне иногда кажется, что в базовых знаниях для подготовки богатырей и героев есть и такой курс, как: «Грусть, тоска, кручина. Место, время и способы применения». В общем, когда герой вдруг понял, что что-то тут не так, и кто-то гнусно мешает ему предаваться любимому занятию со всей прилежностью, он увидел, что полукругом вокруг него расположилась волчья стая, чутко внимающая прочувствованным завываниям. Что по логике должен быть сделать герой? Вытащить меч, и вести заранее неравный бой, коий покрыл бы его неувядающей, но, увы, посмертной славой? Как бы ни так! Вожак лишь успел коротко рыкнуть в знак приветствия, как герой устроил потрясающую по художественной силе истерику. Завелся он сразу же, и в течении долгого (в летописи так и было сказано) времени терзал несчастную стаю, уже давно раскаявшуюся в том, что вообще наткнулась на этого героя, рифмованными куплетами собственного сочинения. О, здесь было все: трагическое заламывание рук, рыдающие завывания и трепещущие всхлипы, описание будущих мук в лапах и клыках монстров, и даже бурчание в желудках оных. Все плакальщицы княжества должны были посыпать голову пеплом собственноручно сожженных волос, и дружным строем пойти топиться в Слезе-реке. Само художественное выступление героя занимало больше половины аршинного свитка. Однако, описания красочной победы я так и не дождалась. Дословно приводилось следующее: «И победил сей муж, достоинств неописуемых, поганых волков всех до единого. По возвращении же, отомстив супостатам, зажил он, как и прежде: в веселье и радости». Столь скромная концовка всегда наводила меня на нехорошие подозрения о том, что достославный Карп Тынович настолько надоел несчастным волкам, что они просто решили не связываться с ним, побоявшись заразиться…
