Котенку тоже было жестко и холодно.
И это случилось по ее вине…
Если бы она тогда не притащила этого котенка домой!
«Не делай добра, не получится зла…»
Она повторяла эту фразу, раскачиваясь. Это была ее мантра…
Молитва, унаследованная от матери…
Она снова услышала ее голос — совсем близко, и голос повторял эту же фразу.
Каждое повторение было ударом по щеке.
«Не делай добра… Не делай добра… Не делай добра…»
При чем тут Стык? При чем тут Костик?
Ах да… Стык сказал — ей надо показаться хорошему психиатру… Стык знал про нее слишком много. Потому что она здесь жила. Он слышал, как она кричит по ночам…
И Костик знал… Ах, Костик, Костик… Что ты мог понять?
Маленький, глупый клептоман, воображавший себя женщиной…
— Они оба были хуже моего котенка, мама. Если можно было убить котенка, то почему нельзя убить двух мерзавцев? Панкратов не женится на мне, если узнает, что я больна. Впрочем, если бы Панкратов узнал, что тот спор затеяла я, он тоже на мне бы не женился…
«Ты не сможешь выйти замуж. Все порядочные девушки должны выйти замуж, Ирина! И муж должен быть приличным человеком, Ира. Только мидл-класс! Я не могу краснеть за тебя всю жизнь…»
Теперь она уже не плакала. Она выла по-волчьи… Мать расхаживала по ее сознанию, как по собственной спальне. Она уже не была призраком. Она гремела кастрюлями — рассерженно, потому что больше всего на свете она не любила готовить. Она даже изобрела теорию о правильном питании. Легче всего готовились каши. И Ирина все детство и юность давилась кашами. Иногда она не выдерживала и чистила картошку. Тогда они ели вареную картошку.
Она вспомнила про картошку и завыла еще сильнее. Потому что она ее не почистила… Значит, сейчас мать будет вталкивать в нее проклятую овсянку…
Возражать бессмысленно.
Мать никогда ее не била. Просто сжимала губы и смотрела так, что лучше бы она ее избила.
Котенок…
Ирина не поняла, откуда он взялся в ее руках. Он лизал ее руки и смешно урчал. Как живой…
Если мать живая и ходит по кухне, почему бы и котенку не стать снова живым?
— Мы с тобой уйдем отсюда вместе, — прошептала Ирина, прижимая к себе маленькое тельце. — Потому что иначе нам придется снова расстаться… Мы вместе…
Она встала, прошла в ванную. Пустила воду.
Мать не обратила никакого внимания. Котенок вопросительно посмотрел на нее, задрав мордочку.
— Все будет хорошо. Просто я выхожу замуж, чтобы мама не сердилась, — объяснила ему Ирина.
На секунду она задумалась.
Она должна попрощаться.
Написать маме правду.
— Сейчас, — сказала она, вернулась в комнату, нашла листок бумаги и написала что-то на нем. Писать было неудобно — рука была занята, а листок отползал. Но она не хотела выпускать котенка из рук.
Он может убежать на кухню, а там — мать…
Нет, они уйдут вместе.
Стараясь не шуметь, она вернулась. Вода шумела. И ей показалось, что она слышит в шуме воды мужской голос: «И я острый меч выхватил, что висел у меня на бедре, сел рядом и к пропасти не подпускал ни одну из теней, крови чтоб не напились прежде, чем я у пророков спрошу…»
Где-то звонили колокола.
«Странно, — подумала Ирина. — Как странно, что они звонят… Здесь нет ни одной церкви».
И, забираясь в ванну, закрыла глаза, прошептав едва слышно:
— Вот и все, мама… Я вышла замуж, как ты велела…
Они так долго уже были вместе, и время текло незаметно — Женя и не заметила, как на землю опустились сумерки. Да и как их заметишь при сером небе, когда вокруг темно?
И знакомы они были давно, так ей теперь казалось, и расставаться не хотелось.
Они дошли почти до набережной, и теперь перед ними простиралась река, покрытая сероватым льдом. Дальше надо было идти по воде. Пусть замерзшей, и все-таки…
— «…гулять по воде со Мной», — вспомнила Женя и улыбнулась. Сейчас, отсюда, все казалось ей не таким таинственным, смутным, манящим.
Сумерки пытались добавить чуточку таинственности в картину мира, но из машины, стоящей неподалеку, неслась попсовая песня, женщина пробежала мимо них, сосредоточенная, с трудом тащившая огромный пакет с продуктами, и на пакете было написано «Яблочко».
Все так реально, просто…
Даже немного обидно.
Тетка с пакетом пронесла себя к машине, стоящей неподалеку. Женя разглядела в машине водителя — поняла, что это, вероятно, теткин муж… Попсовая песня доносилась оттуда, незамысловатая, как и жизнь семейной пары.
«Я тоже была такая, — подумала Женя. — Еще недавно я была вот такой же. Господи, как хорошо, что теперь все будет иначе! Сделай так, чтобы все было по-другому, ведь не зря же я прошла через испытания! Если Ты посылаешь испытания человеку — разве не для того, чтобы он изменился сам, научился чувствовать, любить, верить, прощать и надеяться — и жить по-другому? Не как раки в своих укрытиях, не любуясь бесконечно только собственным отражением — а миром вокруг тебя?»
Она с удивлением обнаружила, что не думает — молится.
Машина отъехала. Тетка сидела на переднем сиденье, полная собственного величия и значимости убогого своего мирка.
— Женя, — дотронулся до ее руки Александр, — ты где сейчас?
— Сама не знаю, — рассмеялась Женя. — Немножечко — в своей прежней жизни. Немножечко делаю шаги в сторону ветра…
— А я? Где у тебя я?
— Там, где ветер, — прошептала она, глядя ему в глаза. — И я иду именно к тебе…
Она испугалась, что слова, вырвавшиеся помимо воли, чересчур откровенны. Кто ей сказал, что он хочет, чтобы она шла в его сторону? «Глупая, самонадеянная гусыня, — досадливо подумала Женя. — Сейчас все кончится… Ты просто вернешься к своему Коту. И будете с ним вечерами обсуждать, какие глупости натворили…»
И тут же махнула рукой на эти трусливые мысли. В конце концов, как поет Кинчев, «жизнь без любви, или жизнь — за любовь…».
Женя не хотела уже возвращаться. Она испытала любовь на вкус.
Любовь оказалась чистой, как родниковая вода. Раньше Женя ошибалась, принимая за любовь страсть.
И пусть он сейчас развернется и уйдет — ее любовь останется с ней. Этого у нее никто никогда не отнимет.
Ольга уже целых пятнадцать минут болтала ложкой в крошечной кофейной чашке. Люська следила за ее движениями как завороженная. Ей сначала казалось, что это скоро кончится — Ольга успокоится, выпьет свой дурацкий кофе и разродится фразой. Не обязательно умной — она вполне может обойтись и глупой. Лишь бы Ольга перестала так мрачно молчать, погруженная в свои пугающие Люську размышления.
Но пятнадцать минут уже истекали. А Ольгино лицо становилось все загадочнее и мрачнее. «А если нашей Жеке и в самом деле угрожает страшная опасность? — подумала Люська. — Где она вообще болтается?»
И куда она унеслась, если еще утром напоминала испуганную нимфу? Глаза таращила, трепетала от стука в дверь.
Ольга продолжала молчать. Люська не решалась ее побеспокоить — а вдруг как раз сейчас в Ольгину голову пришла ценная мысль?
Чтобы не думать о Женькиной участи, она обратила свой взор на кота. Кот, почувствовав внимание к себе, приоткрыл один глаз, снова зажмурился и зевнул. После чего снова погрузился в сон.
«Вот ты какой, — укоризненно вздохнула Люська. — Плевать тебе, что сейчас с твоей хозяйкой творится… А еще говорят, что животные — какие-то там экстрасенсы… Чувствуют, если на хозяев надвигается беда. А ты, Кот, ничего не чувствуешь…»
Кот снова открыл один глаз и внимательно посмотрел на Люську. Ей даже на секунду показалось, что он усмехнулся. «Да ничего с ней не происходит, — говорил его взгляд. — Оставь меня в покое. Дай поспать. Поменьше бы вы думали, больше было бы счастья на земле».
— Может, это просто дурацкое совпадение, — наконец «разродилась» Ольга. — Он на самом деле там искал кота… Знаешь, я помню этого парня. И его жену тоже… Мне они оба нравились. А Исстыкович этот и Костик… Конечно, надо выяснить, не были ли они замешаны в каком-нибудь ДТП? Но если окажется, что это именно они сбили его жену, получается, что в тот день он там не случайно нарисовался! И тогда что?
