Светлана Полякова
Белый кот
И я острый меч выхватил,
Что висел у меня на бедре,
Сел рядом и к пропасти не подпускал
Ни одну из теней…
Милорад Павич. Хазарский словарь
Пролог
— Объявляется посадка на рейс Москва — Саратов…
«Господи, как хорошо… Всего два часа — и я буду дома… Какая все-таки хорошая выдумка — самолеты!»
Женя боялась летать, но сейчас она уговаривала себя, что ничего страшного не произойдет и самолеты на самом деле — хорошее и нужное изобретение. В конце концов, почему с ней должно случиться какое-нибудь несчастье? Она все время чего-то боится. Сохранила все детские страхи, прибавила к ним взрослые, и вот вам пожалуйста — Женя Лескова, большая уже девочка, которая всего на свете боится! Нельзя, строго сказала себе Женя. Нельзя настраивать себя на плохое. Особенно когда тебе очень нужно попасть домой к Новому году.
— Женя, ты меня слышишь?
Они стояли еще рядом с ней. Мать, такая маленькая и хрупкая, и отец. Через два часа они станут только частью воспоминаний, вместе с Москвой.
— Да, мама…
— Пожалуйста, послушай меня… Если Софье Ивановне это помогло, то почему тебе не попробовать? Ты записала рецепт?
— Да, мама. Записала.
— Ты меня не слушаешь… Женя, возраст женщины уже после двадцати пяти теперь роковой. Надо заботиться о себе. И пора подумать о ребенке… Женечка, сколько вы еще собираетесь «жить для себя»? Сережа уже нормально зарабатывает.
— Мы подумаем, мама.
— Женя, время уже не работает на нас с отцом… А так хочется увидеть внуков! Это же бессмертие, девочка…
Она кивала, и больше всего на свете ей сейчас хотелось покурить. Курить при родителях она не хотела. Они прекрасно знали, что Женя курит. Но сама Женя отказывала себе в этом удовольствии, пока находилась с ними рядом.
На минуту ее сердце сжалось — жизнь неумолима в своем движении, подумала она и обняла мать, не в силах справиться с наплывом чувств, которые Панкратов назвал бы «мерихлюндией», сентиментальной рефлексией…
— Ты уверена, что поступаешь правильно, девочка? — спросил отец. Тихо, чтобы мать не слышала.
Женя и сама не знала, правильно ли она поступила. Ведь все было решено заранее — она встретит Новый год с родителями, в Москве, а вот Рождество…
Решение вернуться раньше пришло внезапно, накануне вечером. Детское стремление устроить сюрприз. «Бедный мой Панкратов… Слишком сомнительная радость — сидеть одному в Новый год… Вряд ли он поедет к своим родителям…»
Он не поедет. Будет сидеть дома. Один. И есть же эта примета дурацкая — с кем ты встретишь Новый год, с тем и проведешь… Получается, что следующий год они с Панкратовым проведут вдали друг от друга.
В дали-в дали… Он сам по себе, и Женя — сама по себе…
Мысль эта не покидала ее весь вечер. Она даже покурила в ванной и попыталась все-таки убедить себя в абсолютной неправильности решения. «Нет, мы все хорошо придумали, Новый год надо подарить родителям… Они и так нас редко видят, радости в их жизни мало…»
Успокоившись, она уснула.
Но утром мысли снова закрутились в голове — с иллюстрациями… Она увидела несчастного, одинокого Панкратова с бокалом шампанского в руке и с Президентом в качестве собеседника… Кошмар. А родители — Женя в этом не сомневалась — спустя десять минут захотят спать. И будут мучиться из-за Жени. Потому что это невежливо и неправильно… Раз уж к ним приехала дочка, надо бороться со сном. Нет-нет… Все она решила правильно. Панкратов спать не будет. Он начнет тосковать, бродить по комнатам и в конце концов напьется в одиночестве, как заправский алкоголик. Потому что он не переносит одиночества… Даже если планирует всю ночь пялиться в телевизор, Женя должна быть с ним рядом.
Она взяла билет уже в аэропорту — благо не было много желающих тридцать первого декабря отправиться в вояж, отдав сумасшедшие деньги. Родители немного расстроились, но мать сказала ей: «Все правильно. Ты все решила правильно, девочка моя…»
«Я все решила правильно», — повторила про себя Женя.
Через два часа она будет дома. Еще через час откроет дверь своим ключом, и увидит панкратовскую растерянную и счастливую физиономию, и с порога крикнет ему: «Сюррпрайз!»
И будет весело. Ведь когда сначала было грустно, а потом все изменилось волшебным образом, всегда становится весело…
Она позвонила ему из аэропорта на мобильник.
— Женька?
Услышав родной голос, улыбнулась.
— Как у тебя дела?
— Скучаю, — признался он. — Дико скучаю… Собираюсь встретить этот чертов Новый год с твоей фотографией. А потом улягусь спать, положив ее на твою подушку.
— Кого это? — возмутилась Женя.
— Фо-то-гра-фию, — повторил он.
— Нет уж, ничего не клади на мою подушку…
— Но я буду всю ночь думать о тебе… Это-то можно?
Подумав, Женя смилостивилась:
— Ладно. Думай… Я еще тебе позвоню. — И, испугавшись, что он сам позвонит родителям, а это нарушит ее грандиозные планы, соврала: — Сережка, только сам не звони… У родителей телефон сломался. Так что, если одиночество станет невыносимым, используй…
— Резиновую куклу, — кисло сказал Панкратов.
— Нет! — крикнула Женя. — Я и к ней тебя буду ревновать! Звони мне просто на мобильник. Ты меня слышишь?
— Слышу.
Дав «отбой», Женя тихо рассмеялась. Теперь она предвкушала, как вытянется физиономия Панкратова, когда он увидит ее на пороге. Одинокий, бедный, любимый Панкратов…
Объявили посадку на ее рейс.
Женя обняла мать, потом отца. «Правильно ли я поступаю?»
Она вдруг ощутила острый приступ жалости к этим двум людям. Они начали стареть, отметила она про себя. Но ведь тут у них есть еще Анька, ее старшая сестра. И внучка есть… А Панкратов там один.
Она так старалась убедить себя в том, что внезапное решение правильное, что нашла целую массу оправданий своему скоропалительному решению.
«И в конце концов, я сюда всегда могу приехать»…
Поцеловав родителей, Женя уже старалась не оборачиваться.
Чтобы не видеть грусть в их глазах. Их одиночества и неумолимую печать времени на лицах. Чертово время, подумала она. Все перед ним беззащитны… Каждый день — шаг в пропасть.
«Они ведь пойдут к Аньке, — успокаивала себя Женя. — Или Анька к ним приедет…»
Хотя в глубине души эта хрупкая, изящно одетая женщина все еще сомневалась, что она поступила правильно.
И называла себя взбалмошной эгоисткой…
«Вот так, — думала Ирина, застыв у окна. — Я добиваюсь своего всегда… А она говорила, что я неудачница…»
За окном шел снег. Ирину всегда забавляло это словосочетание — шел снег… Куда он шел? И зачем?
Она улыбнулась одними губами — потому что никогда не умела улыбаться глазами… Или умела раньше, но это было так давно, что теперь она и не помнила.
Дверь скрипнула, открылась, и Ирина, обернувшись, увидела его на пороге с подносом. Две чашки кофе. Два бокала. Бутылка вина… Букет соблазнителя, усмехнулась она про себя. Букет наивного дурака, потому что он думает, это он ее соблазняет. На самом же деле все обстояло не так.
Ирина все делает сама.
Он ей не нравился. Более того, вызывал стойкое отвращение своей худой и длинной фигурой — Ирина ненавидела тонких…
Он вызывал отвращение даже улыбкой — потому что глаза у него улыбались.
Ирина завидовала этой способности.
— С чего начнем? — спросил он, присаживаясь рядом и улыбаясь глазами.
«Ты мне не нравишься. Но я в тебе заинтересована. Это гораздо важнее… Я не маленькая, чтобы верить в любовь и симпатию… Жизнь надо строить».
Половина слов были не ее. Материнские. Но она никогда и не могла различить, где ее мысли, а где материнские… С детства.