Женя ничего не ответила. Она продолжала гладить своего кота, уставившись в одну точку. «Черт знает что, — тоскливо подумала Ольга. — Конечно, ситуация мерзкая… Кто знает, как бы я отнеслась к тому, что сначала мой муж мне изменил, а потом на меня начали обрушиваться загадочные трупы?»
Впрочем, изменять-то ей изменяли, через это она прошла и даже осталась живой. А Исстыкович — их общее «приобретение», и Ольга, если говорить честно, сама пребывает в некоторой растерянности по этому поводу.
Нет, она не допустит, чтобы он лез в ее сознание! Если черная мысль там поселилась — все, пиши пропало! Ольга даже головой тряхнула, прогоняя не только «мысль», но и саму возможность ее проникновения.
— Тогда пойдем к Люське, — предложила Ольга. — Только покормлю кота…
— Мне не хочется, если честно, — тихо отозвалась Женя.
— Кота кормить не хочется?
— Нет. К Люське… Опять рассказывать ей всю эту историю. Оль, давай лучше про все забудем на время, а?
— Ладно, — вздохнула Ольга. — Обойдемся без Люсинды… Только, чур, мы и в самом деле про все забудем.
Может быть, и в самом деле так лучше?
Люська пришла сама.
Они даже не успели одеться, решив отправиться на прогулку, как раздался звонок в дверь, и на пороге возникла Люсинда собственной персоной. С таким преувеличенно беззаботным лицом, что Жене и в самом деле начало казаться, что она смертельно больна и наверняка безнадежно. Просто все вокруг пытаются скрыть от нее этот факт.
«Сейчас она скажет мне: «Ну, здравствуй, радость моя. Чего это ты сидишь с таким видом, как будто тебе сообщили, что завтра грянет Страшный суд?»»
— Привет, — сказала Люська. — Похоже, ожидание Страшного суда становится заразительным… И музычку включили подобающую. Умницы обе.
— Ты о чем?
— О тебе, Олечка. Твой вид, знаешь ли, напомнил мне сейчас о бренности бытия. И о том, что тоска — вещь заразительная. А музычка у вас по радио чудная… «Выхода нет, ключ поверни, и полетели…» Прямо по теме. Ладно, я тут вам водки принесла. Хотела купить благородного вина, но подумала — в минуты вселенской скорби лучше идет водка. Только, можно, я все-таки музон другой найду? Нет, если вы настаиваете, я потерплю… Но все-таки я бы предпочла что-нибудь тихое, спокойное, веселящее душу. Типа «Рамштайна».
— Ставь, что хочешь, — махнула рукой Ольга. — Я пойду кота кормить. И стол накрывать.
— Огурцы я тоже купила! — крикнула ей вслед Люська. — Я же понимаю, что у вас соленого огурца ни за что не найдется для страждущего человека. А все почему? Потому что женщины вы обе ненормальные. Вы даже ни разу огурцы не мариновали! Столько лет коптите небо и не удосужились насладиться маринованием огурцов!
— А ты? — поинтересовалась Ольга, выглядывая из кухни.
— Я… я такая же. Вот и думаю, надо будет нам всем троим этим летом непременно что-нибудь замариновать… А то так и пройдет жизнь мимо, мимо…
Она поставила кассету.
— Слава Богу, — вздохнула она, услышав хриплый голос. — Вот теперь я чувствую себя по-другому. Можно сказать, сила духовная вернулась, воспрянула я из тлена и готова к жизненным трудностям! А то заладил — «выхода нет, выхода нет»… И так народу невесело, а тут и вовсе водкой подавиться можно. Фигня все это. Выход непременно найдется, и никакому врагу мы на фиг не сдадимся.
Она уселась напротив Жени, по-турецки скрестив ноги и подперев подбородок ладонью.
— Женька, — сказала она, — я вот что тебе хотела сказать… У меня есть одна знакомая, от которой прямо желудочные колики начинаются. Как с ней встречусь, хочется петлю найти. Все она лучше всех знает и такая, знаешь ли, высокомерная, презрительная… А самое обидное — она ничего собой не представляет. Но умеет себя преподнести. И почему-то я у нее вызываю такую ненависть, что особенно она любит на меня смотреть, как на пустое место, на недоразумение… Так вот, стоит мне только с этой гюрзой увидеться, как я ночами заснуть не могу. На меня такой депрессняк наваливается, что хоть волком вой. И знаешь, что мне посоветовал один умный человек?
— Что?
— Один умный человек мне сказал, что мысли и воспоминания нередко искушение бесовское. И надо их изгонять. Я ему говорю: «Но как же, я не могу, стоит мне только глаза закрыть — как эта тетка перед глазами возникает со своей рожей высокомерной». А он мне говорит: «Да плюнь на нее, и все». Так и ты, Женька. Плюнь ты и на Панкратова, и на Костика этого, потому что пока ты о них думаешь, ты так и будешь идти в глубь собственной пещеры. Нет, я понимаю, что все эти гадости так просто не выкинешь из головы… Но — надо, Джейн! Иначе ты просто заблудишься сама в себе.
— Я все понимаю, — сказала Женя. — Только твоя презрительная знакомая все равно куда меньшая неприятность.
— Это как посмотреть, — возразила Люська. — У тебя неприятности временные. А эта «премудрая дева» будет сопутствовать мне всю жизнь. Так что я бы предпочла второй вариант. То есть твой…
Женя задумалась и на секунду представила себе, что ей приходится постоянно общаться с новой панкратовской пассией. Каким образом случится такая неприятность, она не стала задумываться. Просто представила. И поняла, что Люсинда права.
Она благодарно посмотрела на свою подружку и сказала:
— Что бы я без тебя делала, Люська!
— Здрасьте! — возмутилась Ольга. — А я-то что? Без меня ты, надо думать, прожила бы?
— Нет, — возразила Женя. — Я без вас обеих не выживу.
И обняла их обеих крепко-крепко.
«И как не посмотри, все вокруг этой дамочки…»
Лиза не могла заснуть. Уже давно стихли голоса родителей: «Ты собираешься спать, Лиза?» — «Да, ма, сейчас…» — «Ли-за! Уже двенадцать! Тебя не добудишься завтра». — «Да, папочка, я уже ложусь!»
Теперь стрелки часов показывали половину второго ночи, а Лиза не могла заснуть. Наконец-то появилась тайна, покрытая мраком. Наконец-то Лиза, Лисенок, Лисистрата, могла доказать всем, что она вполне способна разгадывать мрачные загадки.
А то, что все крутится вокруг этой девицы… Она, конечно, не нравилась Лизе совершенно, тут Каток прав. Лиза не могла сформулировать, что именно в Евгении Лесковой вызывает в ней такое отторжение и неприятие. Может быть, тот факт, что Каток в присутствии означенной выше гражданки Лесковой млеет и тащится. Или то, что целая куча мужиков, включая частного сыщика Игоря, встают при появлении гражданки Лесковой, как гусары.
— Прямо Клеопатра какая-то, — проворчала Лиза. — И эти мужики убитые тоже были с ней знакомы.
Исстыкович, справедливости ради заметила Лиза, был с гражданкой Лесковой знаком шапочно. А вот Константин Погребельский, между прочим, снимал у нее квартиру. Помешался рассудком, бедняга, от страсти, ушел бродить и был настигнут убийцей.
— Нет, это бред получается, — нахмурилась Лиза. — Какие-то убийства из страсти… Кто сейчас совершает убийства из страсти? Все вокруг сплошные прагматики. Даже какой-нибудь селянин рубит топором соседа из меркантильных побуждений. В этом Каток прав. Но копать надо вокруг нашей розочки садовой. Это мне интуиция подсказывает. Что-то там с ней связано. Скажем так, в ее прошлом кроется губительная, безнравственная тайна… И Исстыкович это знал. Увидел нашу прелестную деву, вспомнил и прикинул: а не срубить ли ему по этому поводу немного «капусты»?
«Полный бред, однако, — одернула она себя. — Прямо как будто я читаю книжицу в мягкой обложке…».
Тем не менее она эту версию оставила — уж больно сладкой она ей показалась. Лиза подумала и достала свой блокнот.
Сначала она вписала туда вопросы. Почему у Исстыковича в кармане найден адрес квартиры Евгении Лесковой? Подумав, она подчеркнула написанное жирной чертой. Почему-то ей казалось, что именно в этом заключается разгадка.
Лизе ужасно хотелось спать, просто сил не было уже сопротивляться сну, и она все-таки сдалась.
В конце концов, подумала она, подумать над этой историей можно и в теплой кровати… Завтра тяжелый день. Во-первых, проверка того, второго, адреса, который был найден, кстати, снова у Лесковой в квартире.
