ТОДД. Она должна была добраться до безопасного места для перегруппировки.

ХАРПЕР. Разве это безопасное место?

ТОДД. Да, относительно безопасное. Все думают, что это просто дом.

ХАРПЕР. Коты вступили в войну на стороне французов.

ТОДД. Никогда не любил котов, от них пахнет, они царапаются, они тебя любят только потому, что ты их кормишь, они кусаются, у меня был кот, который так и норовил тебя цапнуть.

ХАРПЕР. Ты знаешь, что они убивают младенцев?

ТОДД. Где?

ХАРПЕР. В Китае. Они запрыгивают в колыбельки, когда никто не смотрит.

ТОДД. Но некоторые коты все же ничего.

ХАРПЕР. Не думаю.

ТОДД. Я знаю одного кота по соседству.

ХАРПЕР. Ты бы с этим поаккуратнее.

ТОДД. Но французы ведь не то чтобы наши враги. Это же не марокканцы или там муравьи.

ХАРПЕР. Не канадцы, не венесуэльцы и не комары.

ТОДД. Не инженеры, повара, дети до пяти лет, музыканты.

ХАРПЕР. Торговцы машинами.

ТОДД. Португальские торговцы машинами.

ХАРПЕР. Русские пловцы.

ТОДД. Таиландские мясники.

ХАРПЕР. Латышские стоматологи.

ТОДД. Нет, латышские стоматологи неплохо работают на Кубе. У них там дом недалеко от Гаваны.

ХАРПЕР. Но Латвия посылает свиней в Швецию. Стоматологи связаны с международной стоматомафией, вот кому они на самом деле преданы, стоматологам из Дар-эс-Салама.

ТОДД. Мы не обсуждаем Дар-эс-Салам.

ХАРПЕР. Ты что, хочешь оправдать резню в Дар-эс-Саламе?

Она пришла сюда, потому что ты в отпуске, и если кто-нибудь узнает, я буду виновата.

ТОДД. Это же только до завтра. Я ее разбужу. Через несколько минут.

ХАРПЕР. Ты видел передачу про крокодилов?

ТОДД. Да, но крокодилы — как они ухаживают за своими детенышами и носят их к воде в своей пасти.

ХАРПЕР. Кто угодно будет помогать своим детям.

ТОДД. Я просто хочу сказать, что я был бы не против иметь крокодилов на стороне наших союзников. Слушай, их же не остановить.

ХАРПЕР. Крокодилы — это зло, и противостоять крокодилам — это всегда правильно. Их кожа, их зубы, отвратительный запах тухлого мяса из пасти. Крокодилы поджидают, когда зебры начнут переходить через реку, разевают свои пасти, хватают слабых и утягивают их на дно. Крокодилы по ночам нападают на деревни и утаскивают детей прямо из постелей. Крокодилы поедают своих врагов медленно, откусывая сначала ступни, потом лодыжки, колени, добираются до гениталий, а если они торопятся, то идут по городу, откусывая головы. Крокодил может тащить дюжину голов так же бережно, как он переносит своих детенышей; утащит обратно к реке, и они будут качаться на воде, как трофеи, пока не сгниют.

ТОДД. Я просто хотел сказать, что мы могли бы их использовать.

ХАРПЕР. А эти милые пушистые водоплавающие птички, самая маленькая всегда отстает и кричит «Подождите, подождите», и это так опасно, потому что их могут съесть. И их мать готова пожертвовать собой, чтобы спасти их.

ТОДД. А дикие утки к ним относятся?

ХАРПЕР. Дикие утки вовсе не относятся к хорошим водоплавающим птицам. Все селезни насильники, и они на стороне слонов и корейцев. А крокодилы всегда зло.

ТОДД. Как ты думаешь, разбудить ее или дать ей поспать? У нас совсем не будет времени, чтобы побыть вместе.

ХАРПЕР. Ты согласен со мной насчет крокодилов?

ТОДД. В чем дело? Ты что, не знаешь, на чьей я стороне?

ХАРПЕР. Я не знаю, что у тебя на уме.

ТОДД. У меня на уме то же, что у всех нас.

ХАРПЕР. Или возьми оленей.

ТОДД. Ты имеешь в виду милых малышей бэмби?

ХАРПЕР. Это была ирония?

ТОДД. Это был сарказм.

ХАРПЕР. Потому что они вырываются из лесов, скатываются с гор и терроризируют торговые центры. Если самкам удается убежать, когда в них стреляешь, они нападают на кого-то еще и топчут их своими страшными глянцевыми копытами, оленята пугаются под ногами у покупателей, и те падают с эскалаторов, молодые самцы врезаются в стеклянные витрины…

ТОДД. Меня не надо учить ненависти к оленям.

ХАРПЕР. …а старые, ты знаешь, какие тяжелые у них рога, какие острые, когда они врываются в толпу подростков, удирающих по улице?

ТОДД. Да, я это знаю.

ХАРПЕР. Это был олень?

ТОДД. Вообще-то это был медведь. Мне не нравится, когда во мне сомневаются.

ХАРПЕР. Это было, когда слоны пошли войной на голландцев, я всегда доверяла слонам.

ТОДД. Я стрелял в коров и детей в Эфиопии. Я травил газом объединенные войска испанцев, программистов и собак. Я голыми руками разрывал на части скворцов. И мне нравилось делать это голыми руками, я был точно в лихорадке, когда мои руки были в крови и перьях, я мог это делать целый день, это было лучше, чем секс. Так что не надо говорить, что на меня нельзя положиться.

ХАРПЕР. Я не отрицаю, что ты умеешь убивать.

ТОДД. Я знаю, что это не только восторг. Я выполнял скучную работу. Я работал на бойне, забивая свиней и музыкантов, и к концу дня спина болит, а перед глазами только люди, подвешенные за ноги.

ХАРПЕР. Так ты считаешь, что олени — зло?

ТОДД. Мы это уже проехали.

ХАРПЕР. И если голодный олень придет сюда во двор, ты его не покормишь?

ТОДД. Конечно нет.

ХАРПЕР. Как же так, ведь олени за нас. Вот уже три недели.

ТОДД. Я не знал. Ты сама говорила.

ХАРПЕР. Их природная доброта стала явной. Достаточно посмотреть в их кроткие карие глаза.

ТОДД. Это хорошая новость.

ХАРПЕР. Ты ненавидишь оленей. Ты обожаешь крокодилов.

ТОДД. Я запутался, потому что очень устал.

ХАРПЕР. Ты должен уйти.

ТОДД. Я же не чужой.

ХАРПЕР. Думаешь, я могу заснуть?

Ты не можешь здесь оставаться, они придут за тобой. Что ты скажешь, когда вернешься, что ты сбежала, чтобы провести день со своим мужем? У всех есть кто-то, кого они любят и хотят повидать, и уж во всяком случае, они скорее повидают их, чем будут лежать в какой-то дыре и ждать, пока их искусают муравьи. Или ты вообще не собираешься возвращаться, потому что если так, то лучше бы ты застрелила меня прямо сейчас. Кто-нибудь видел, как ты уходила? какой дорогой ты пришла? за тобой следили? Здешние орланы могли видеть, как ты пришла сюда. И ты рискуешь жизнью, сама не зная ради чего, ведь он говорит неправильные вещи. Разве тебе все равно? Может, ты не умеешь отличить добра от зла, что я знаю о тебе, два года прошло, я должна бы радоваться тебе, но как?

ДЖОАН. Конечно, птицы видели меня, все видели, как я шла, но никто не знал, зачем, я могла выполнять задание, все куда-то идут, и никто не знает, зачем, и, кстати, я убила двух котов и ребенка до пяти лет, так что это вполне может сойти за задание, и я не понимаю, почему я не могу уйти на день и вернуться, потом я пойду до конца. И я не так боялась птиц, как погоды, погода тут на стороне японцев. В горах были грозы, я шла через селения, в которых прежде не бывала. У крыс кровь идет из горла и ушей, и это хорошо, и так же сочилась кровь у девочек вдоль дороги. Это было так утомительно, потому что все было призвано на службу, там тела лежали штабелями, и если ты спрашивал — один был убит булавками, другой кофе, они были убиты героином, бензином, бензопилой, лаком для волос, отбеливателем, наперстянками, и пахло дымом там, где мы жгли траву, которая не желала служить. Боливийцы занимаются гравитацией, это секрет, чтобы не сеять панику. Но мы продвинулись с шумом, и тысячи погибли от света в Мадагаскаре. Кто мобилизует темноту и молчание? — вот о чем я думала по ночам. На третий день я с трудом могла идти, но я спустилась к реке. Там был лагерь чилийских солдат, выше по течению, но они меня не видели, и четырнадцать черно-белых коров пришли на водопой ниже по течению, так что я понимала, что мне придется пересечь реку там, где я была. Но я не знала, на чьей стороне река, поможет ли она мне плыть или утопит меня. Течение на середине было намного быстрее, вода была коричневой, я не понимала, значит ли это что-нибудь. Я долго стояла на берегу. Но я знала, что только так я могу попасть сюда, так что в конце концов я одной ногой ступила в воду. Она была очень холодной, и больше ничего. Когда ты делаешь первый шаг, ты еще не знаешь, что произойдет потом. Но в любом случае ты уже по щиколотку в воде.