Нет, все началось в какой-то момент во время съемок, и это результат его умелого манипулирования, решила она, поспешно отведя взгляд от луны. Как же его еще назвать, как не умелым манипулятором? Он прекрасно знал, на каких струнах играть, какие слова произносить и как подчинять себе людей. Она наблюдала, как он ведет себя с другими членами съемочной группы. То кнутом, то пряником он энергично добивался от каждого всего, что хотел.
Но почему же тогда другие актрисы, занятые в фильме, не влюбились в него? Она специально подолгу болтала с ними, удивляя их своим дружеским расположением. Они охотно говорили о Садовски. Он вызывал их интерес, но только как режиссер, ни больше ни меньше. Они были абсолютно уверены в том, что он не женат, знали, что у него нет постоянной подруги, что его семья приехала из Польши много лет назад, и думали, что он еврей, но с этими поляками никогда ничего не известно! Он не давал никаких поводов для сплетен, не проявлял особого внимания ни к одной из них, поэтому их интерес этим исчерпывался. К неудовольствию Дельфины, они отправлялись по своим делам. Возможно, еврей, возможно, неженатый, точно, что польского происхождения. Что тут еще пережевывать?
Постарайся хоть раз в жизни быть честной с собой, строго сказала себе Дельфина. Это началось, когда он, сняв очки, посмотрел на тебя. Этого было достаточно, чтобы ты влюбилась в него. Повернулся вместе со своим креслом и взглянул на тебя. Тряпка! Жалкая тряпка, вот кто ты. И что же ты теперь собираешься делать?
Гипс с руки и колена Фредди к концу августа был снят. Стало ясно, что скоро она полностью восстановит свои силы. Фредди наняла тренера из группы акробатов, и он каждый день занимался с ней, показывая различные приемы эквилибристики, которые могли ей пригодиться. Теперь, когда она не боялась упасть, Мак мог оставлять ее дома одну. Он вернулся к своим многочисленным обязанностям: давал уроки пилотирования и выполнял двойную работу для студии «Юниверсал», предоставляя для съемок самолеты устаревших моделей и руководя воздушными съемками субботнего сериала «Знаменитый ас», навеянного приключениями Эдди Рикенбейкера.
К концу сентября 1938 года Фредди могла уже снова летать на своем самолете, экстравагантном скоростном «Райдере», который она купила, как только заработала большие деньги. Она не устояла перед красивой машиной. Это был первый самолет обтекаемой формы с двигателем фирмы «Пратт и Уитни» мощностью в четыреста пятьдесят лошадиных сил. У этого белого самолета убирались шасси. Обзор из открытой кабины был таким, какого Фредди не помнила ни в одном из самолетов, на которых ей приходилось летать. На своем самолете она завоевала первую награду на международных соревнованиях по высшему пилотажу в Сан-Луисе в мае 1937 года. Она участвовала в соревнованиях на скорость по маршруту Истрия — Дамаск — Париж в августе 1937 года и заняла третье место из-за неожиданного шторма над Альпами. В ноябре 1937 года она перелетела из Ванкувера в Агуа-Калиенте в Мексике за пять часов восемь минут, отстав на четырнадцать минут от Фрэнка Фуллера. Результат был неплохим, но для победы ей не хватило пятнадцати минут. Тем не менее она получила награду, заняв второе место, а в начале 1938 года завоевала несколько наград на местных скоростных соревнованиях, заняв первые места. С весны у нее было так много работы в кино, что на участие в соревнованиях не оставалось времени.
Сейчас, летя вдоль побережья в сторону Санта-Круса, она раздумывала над тем, стоит ли отказаться от некоторых предложений в кино и начать бороться за новые рекорды. Из-за несчастного случая она пропустила Национальные авиационные соревнования, но теперь это ее не волновало. Ну и что, если Кокран выиграла «Бендикс»? Ей нравится просто летать, и не надо ничего доказывать, подумала она, следя глазами за причудливо двигающимися облаками. Ей не надо думать ни о том, чтобы выиграть лишнюю минуту, ни о том, что забрызганы навигационные приборы. В это утро Фредди не спеша определяла по Тихому океану, покрытому бледно-лиловой глазурью, где она находится, не сверяясь ни с какой картой.
Именно эту радость имели в виду пилоты, когда шли из ангаров к своим самолетам, говоря: «Собираюсь полетать». В этих простых словах всегда слышалось волнение. Фредди удивилась тому, насколько она соскучилась по своему самолету, как ей недоставало физического контакта с ним. Ровный звук мотора был ни с чем не сравним: не рычание, не гудение, а что-то совсем особое. Она скучала по запаху кожаного сиденья, по ремням безопасности, по дросселю, по ручке управления, по рулям направления и высоты. Она скучала по своей машине. До сегодняшнего дня Фредди не понимала всей полноты ощущения полета. Она могла посвятить целые страницы лирическому описанию неба, подробнейшим образом рассказать, как выглядит земля сверху, но без личного контакта с машиной эти впечатления ничем не отличались бы от впечатлений любого пассажира. Не научись Фредди управлять самолетом, она не ощутила бы свободы. Все очень просто. Этого ощущения абсолютной свободы ее нельзя лишать надолго.
Какое-то время она летела, ни о чем не думая, управляя самолетом автоматически, полагаясь на рефлексы. Она глубоко переживала чувства, связывающие ее с самолетом.
Неожиданно Фредди ощутила голод и посмотрела на карту, чтобы найти ближайший аэропорт и там пообедать. Меньше чем через полчаса она прилетит в Санта-Крус. Ее белый «Райдер» мог развить скорость больше четырехсот километров в час, если ей понадобится, а кафе в аэропорту Санта-Круса Фредди нравилось. Повернув самолет в сторону маленького прибрежного городка, она подумала о том, что зря не захватила с собой бутерброд. Но уж лучше свернуть туда, чем умирать с голоду.
Как она счастлива, думала Фредди, приготовившись сбавлять высоту. Не только потому, что может летать, поняла она. А еще и из-за Мака. Вчера после ужина он поехал на машине за мороженым, так как ей вдруг захотелось мороженого. Мак вернулся с таким количеством мороженого, что его невозможно было съесть. И она сказала совершенно невзначай, шутя и совсем ни на что не намекая, что из него получился бы прекрасный отец. И он даже не насупился, не разозлился, не разволновался, не запротестовал, не сказал, что слишком стар или что это было бы неправильно, — то есть ничего из своей обычной чепухи. Он только обронил: «Мне не нужно никаких детей, когда у меня есть ты». Но что-то в его глазах подсказало ей, что она затронула его больное место. Возможно, он мечтал иметь детей, но не признавался себе в этом. Тут-то она и поняла, что когда-нибудь сможет заставить его жениться, если забеременеет. А это будет очень скоро.
В последний день сентября 1938 года Поль де Лансель погрузился в чтение вечерних газет. Весь месяц он не мог думать ни о чем другом, как о кризисе в Европе. Между тем большая часть жителей Калифорнии относилась к этому, как к одному из конфликтов, вечно раздирающих дальние страны, и по возможности игнорировала его.
Три раза за этот месяц угроза войны становилась реальной. В начале сентября Гитлер потребовал аннексии чехословацких Судет, объясняя это желанием защитить права проживающих там граждан немецкой национальности. Как известно, этот район изобиловал шахтами, промышленными предприятиями и фортификационными сооружениями. Трижды британский премьер Чемберлен летал в Германию, чтобы образумить зарвавшегося диктатора. Чехи собирались защищать свою страну, но никто в Европе, кроме Сталина, не испытывал желания воевать. Союзники Чехословакии, Британия и Франция, не хотели воевать вот уже свыше двадцати лет, после того как миллионы их граждан погибли во время мировой войны. Тридцатого сентября Гитлер и Чемберлен с согласия французского премьера Даладье подписали Мюнхенское соглашение. На этот раз войны удалось избежать. Разум возобладал.
— Слава Богу, — сказал Поль.
— Ты действительно думаешь, что теперь не о чем беспокоиться?
— Нет, не думаю. Всегда есть о чем беспокоиться… но, по крайней мере, этот документ — свидетельство доброй воли. Ты только послушай, дорогая, — сказал он и прочел вслух: — «Мы считаем это соглашение, подписанное вчера вечером, и англо-германское соглашение по военно-морским силам символом горячего желания двух народов никогда больше не вступать в войну друг с другом». Должен сказать, даже как циничный дипломат, что это выглядит правильным шагом.
