«Как бесконечен мир», — подумала Ева, охваченная тем же детским восторгом, что и другие путешественники. Забыв про настороженность по отношению к трем спутникам-мужчинам, Ева обернулась и с восхищением оглядела чудесную панораму.

Подчинившись непреодолимому порыву, она раскинула руки, словно желая обнять небо. Тут же порыв ветра сорвал с ее головы шляпу, державшуюся на шпильках, и та упорхнула за борт.

— О нет! — громко воскликнула Ева. Обернувшиеся на ее крик спутники увидели охваченную ужасом девушку с разметавшимися от ветра волосами. Ее лицо и особенно волосы, достававшие ей до пояса, выдавали теперь возраст девушки, который скрывала шляпа.

— Мадемуазель Кудер!

— Ева!

— Добрый день, месье Блондель. Здравствуйте, месье Мартинэ, — проговорила Ева дрожащим голосом, пытаясь вежливо улыбнуться: так она обычно приветствовала друзей своего отца во время редких встреч с ними. Еве Кудер было всего четырнадцать лет. Мать пока не позволила бы ей даже обходить гостей с подносом печенья на дневных чаепитиях. — Пронзительные ощущения, правда? — добавила она, стараясь говорить как взрослая.

— Ева, оставь этот вздор, — презрительно фыркнул Блондель. — Что ты здесь делаешь? И где твоя гувернантка? Твои родители знают… Нет, они, разумеется, ни о чем не подозревают!

Ева покачала головой. Зачем объяснять, как она мечтала полететь на воздушном шаре, с каким нетерпением выжидала этот момент в течение всех трех восхитительных дней аэрошоу, каким образом сбежала от своей гувернантки, мадемуазель Элен, улучив минуту, когда отца вызвали к пациенту, а мать прилегла, как обычно, вздремнуть после полудня.

— Я здесь, — спокойно ответила она, понимая, что неизбежно последует за ее словами, — поскольку все вокруг только и говорят о том, как мы, французы, покорили наконец воздушное пространство. Мне хотелось убедиться в этом собственными глазами.

Блондель от удивления приоткрыл рот, двое других мужчин не смогли удержаться от смеха. Мартинэ подумал, что единственная дочь доктора Дидье Кудера определенно бойкая малышка. Ее присутствие придавало моменту особую остроту. Глазами знатока он оценил узкую талию и изящные лодыжки Евы, а также едва наметившиеся женские формы, которые легко угадывались под коротким болеро и кружевной блузкой — лучшим костюмом Евы.

— Блондель, не вижу ничего страшного в том, что мадемуазель Кудер пришла на аэрошоу, — авторитетно заявил он. — Когда мы приземлимся, я сам провожу ее домой.

— Месье, не могли бы мы сначала отыскать мамину… мою шляпу? — попросила Ева.

— Полагаю, мадемуазель, что шляпа до сих пор порхает где-нибудь по воле ветра, а он, если не ошибаюсь, дует в южном направлении; однако мы можем попробовать.

— Большое спасибо, месье, — сказала Ева. Если удастся найти шляпу, мама, возможно, не так сильно рассердится, но если даже шляпу слопала какая-нибудь коза, ну что ж, полет на воздушном шаре того стоит. Ах, и еще как стоит! Паря высоко над землей, она увидела наконец, величие мира!

А могла ли она вообразить, что почувствует себя как один из пилотов, съехавшихся в Дижон со всех концов страны для участия в аэрошоу? Таких, как Марсель Анрио, который в свои шестнадцать лет завоевал здесь большую часть призов. Этот национальный герой летал со скоростью больше километра в минуту, но все же, когда шар начал опускаться, Ева подумала, глядя на колышущуюся внизу двадцатипятитысячную толпу, что и она тоже поднялась в воздух, заглянула за привычный с детства горизонт и на несколько незабываемых минут ощутила связь с безбрежным воздушным океаном.

Доктор Дидье Кудер, очень занятой человек, специализировался на заболеваниях печени — благодатное поле деятельности в стране, где такие болезни встречаются в четыре раза чаще, чем в любом другом месте, ибо за привычку к веселой и беззаботной жизни приходится платить. Он обожал Еву, хотя и жалел, что у него нет сына. Впрочем, врачебная практика отнимала так много времени, что он не успевал следить за образованием дочери, предоставив это жене. После выходки Евы во время аэрошоу та решила подавить неуемный интерес дочери к окружающему миру и сочла необходимым запереть на ключ все книги в доме. Дидье Кудер не стал возражать.

Семья Кудер жила в прекрасном доме на улице Бюффон — красивейшей улице в самом сердце старого Дижона. Доктор Кудер не отличался старомодностью, однако, владея первым в городе автомобилем марки Лион-Бутон», он по-прежнему содержал выезд с двумя лошадьми, поэтому его жена Шанталь могла позволить себе разъезжать в великолепной темно-зеленой коляске, что она и делала со дня их свадьбы.

Шанталь Кудер, наследница огромного состояния, правила в своем доме твердой рукой. Задолго до того, как четырнадцатилетняя Ева стала объектом шокирующих слухов, ей строжайше возбранялось выходить одной. А уж после легкомысленной авантюры с воздушным шаром гувернантка позволяла Еве разве что выпить в полдень чашку шоколада с подругой, причем о встрече заранее договаривались обе матери. Еву сопровождали, когда она гуляла вместе с другими девушками в парке «Де ла Коломбьер» или в саду «Аркебуз». За нею бдительно присматривали во время редких партий в теннис. Еву не отпускали одну даже на исповедь в собор Сен-Бенинь, находящийся по соседству. Словом, девушку постоянно оберегали от опасных проявлений ее характера.

Как и большинство девушек ее класса, Ева жила в женской среде. Здесь считалось, что ей совсем не обязательно серьезно учиться в школе. Учителя приходили к Еве домой. В основном это были сестры-доминиканки, учившие ее правописанию, а также основам математики, истории и географии. Учителя танцев, музыки и рисования давали Еве уроки под неусыпным надзором мадемуазель Элен. Только уроки пения, которые вел почтенный месье Дютур — профессор консерватории, проходили вне дома на улице Бюффон.

Осенью 1912 года Шанталь Кудер, сидя в своем роскошном будуаре, освещенном газовыми рожками, обсуждала со своей сестрой за чашкой горячего шоколада бесконечные проблемы, связанные с дочерью. Баронесса Мари-Франс де Куртизо пожаловала в гости из Парижа.

Шанталь, как обычно, досадовала, почему Мари-Франс, чей брак был бездетным, считает себя столь авторитетной в вопросах воспитания Евы. К тому же она называла Еву «своей любимой племянницей», словно та оспаривала эту честь у толпы других претенденток. Конечно, Мари-Франс держится несколько заносчиво, что вполне естественно для дочери состоятельных буржуа, которая стала женой барона и вошла в аристократические круги. Ей было отчего занестись и проявлять высокомерие, однако завидный брак еще не делал ее знатоком в вопросах, которые может решать только мать, исходя из собственного опыта.

— Ты проявляешь излишнее беспокойство, дорогая Шанталь, — сказала баронесса, промокнув губы тонкой льняной салфеткой и поднеся ко рту ложечку взбитых сливок. — Ева — прекрасная девушка, и я уверена, что она переросла детские глупости.

— Мне бы очень хотелось разделять твою уверенность, но… Нам уже давно не известно, что творится у нее в голове, — со вздохом ответила Шанталь Кудер. — Разве наша мать знала, о чем мы думаем? У тебя короткая память, Мари-Франс.

— Ерунда! Мама относилась к нам чересчур строго, и, естественно, мы с ней ничем не делились… да и делиться-то было нечем!

— Я старалась воспитывать Еву точно так, как воспитывали нас с тобой.

— Шанталь, ты всерьез внушала Еве, что предназначение замужней женщины — выполнять пожелания и капризы мужа?! — спросила баронесса.

— Это все, что ей нужно знать. Разве этого недостаточно? Ты стала завзятой парижанкой, Мари-Франс.

Баронесса торопливо поднесла чашку к губам. Ее чопорная и не в меру щепетильная старшая сестра никогда не испытывала к ней особого почтения.

— Ты позволишь мне устроить бал в Париже в честь восемнадцатилетия Евы?

— Конечно, Мари-Франс. Но сначала мы дадим бал в Дижоне, иначе люди обидятся. Надо будет обязательно пригласить семьи Амио, Бушар, Шово…