— Мне не нравятся ответы, которые начинаются так. Когда, Мак?
— Фредди, дорогая, я…
— Посмотри на меня. Когда, Мак, когда?
— Я не могу, — с трудом проговорил он. — Не могу.
— Ты же не женат. Почему же ты не можешь? Можешь. Это проще простого. Мы могли бы хоть сегодня полететь в Вегас и немедленно пожениться. Ты просто не хочешь, да?
— Не хочу. Это было бы нечестно, Фредди, и непростительно. Тебе всего восемнадцать, а мне сорок два. Мы принадлежим к разным поколениям. Я слишком стар для тебя!
— Ты прекрасно знаешь, что для меня это не имеет никакого значения! — горячо воскликнула она. — Я никого никогда не любила, кроме тебя, и не выйду замуж ни за кого, кроме тебя. Клянусь! Никогда! Сколько бы лет тебе ни было, ты никогда не избавишься от меня, Мак. Я буду рядом с тобой, когда тебе будет сто, а мне перевалит за восемьдесят. Чем старше мы будем, тем незаметнее станет эта разница.
— Фредди, ты начиталась глупых книжек, это чушь. Эта разница останется навсегда. Ты еще ребенок, перед тобой вся жизнь, а я уже прожил лучшую часть жизни. Такова реальность.
— Это нечестно! — убежденно сказала она.
— Черт возьми, думаешь, я не знаю этого?! С моей стороны было нечестно заниматься с тобой любовью с самого начала, потому что, если бы я пресек все тогда, ничего бы не случилось. Я каждый день проклинаю себя за эту слабость. Но я не мог справиться с этим, потому что слишком давно люблю тебя. Я ни в чем не мог отказать тебе и до сих пор не могу… ни в чем, кроме этого. Я не женюсь на тебе, Фредди. Это было бы неправильно.
— Ничего удивительного, что от тебя сбежала собака, — беззаботно заметила Фредди. — Вообще-то я и не собиралась выходить сейчас замуж, просто хотела, чтобы ты вел себя порядочно, но ты такой добродетельный старикашка, что я передумала.
— Я знал, что ты одумаешься, — поспешно согласился Мак. Неужели она считает, что он не видит ее насквозь после всех этих лет? Неужели он поверит в то, что Фредди, никогда не отступавшая от задуманного, вдруг передумала? — Хочешь, я оботру тебя мокрой губкой?
— Не-а. Я еще чистая после вчерашнего. Не веришь — проверь. Давай, я не обижусь.
— Дельфина задала мне сегодня утром очень странный вопрос, — сообщила Аннет де Лансель мужу и замолчала.
Виконт Жан-Люк де Лансель вздохнул с покорностью, выработанной долгими годами супружества. Он знал, что любой странный вопрос Дельфины ему придется выслушать подробно, с размышлениями и комментариями о природе человеческого поведения, столь же обязательными, как разъяснение каждого слова в длинном средневековом манускрипте. Но получит он эту информацию не раньше, чем начнет с энтузиазмом выведывать все у жены. Он настроился на нужную волну, подкрепившись на ночь стаканчиком охлажденного шампанского, столь необходимого в невероятно жаркую августовскую ночь 1938-го. На этот раз ему все удалось значительно быстрее, чем обычно.
— Она хотела узнать, теоретически, конечно, нет ли какого-нибудь верного способа разлюбить, — многозначительно сказала Аннет де Лансель, заинтригованная и обеспокоенная.
— И что ты ей сказала? — спросил он, удивляясь тому, что его это заинтересовало.
— Жан-Люк, ты не понял главного. Совершенно очевидно, что, если она хочет разлюбить, значит, влюблена в кого-то неподходящего. И, видимо, без ума, поскольку просит совета у меня. Такая независимая девушка, как Дельфина, не стала бы обращаться за советом к бабушке ни при каких обстоятельствах.
— Никогда бы не подумал, что она способна влюбиться, — изумился Жан-Люк.
— Жан-Люк! — возмущенно воскликнула Аннет.
— Никогда не встречал девушки, менее способной на чувство, а тем более неразделенное. Когда она приехала, мне показалось, что она выглядит подавленной. Я подумал, что, может быть, это как-то связано с ее театральной карьерой.
— Не театр, дорогой, а кино.
— Это одно и то же. Я все жду, когда ты скажешь, что ей посоветовала.
— Я сказала, что если какая-нибудь девушка, теоретически, конечно, влюблена, но хочет избавиться от этого чувства, ей следует представить себе, что объект ее любви наделен самыми отвратительными привычками и она узнает о них только тогда, когда будет уже слишком поздно. Она ответила, что это хорошая идея, но я уверена, она не воспользуется ею. А я, между прочим, думаю, что это и впрямь не такая уж плохая идея. А как тебе кажется? Она поблагодарила меня мило и печально, как ей свойственно, взяла машину бедняжки Гийома и поехала покататься.
— Гм-м… — Жан-Люк взял Аннет за руку. Их старший сын умер от рака всего три месяца назад. Его не оплакивали жена и дети, которых у него никогда не было, но по нему тосковали родители. Все, кто работал на виноградниках, уважали его, хотя и не слишком любили. — Не беспокойся, дорогая, — сказал он. — В таком возрасте любовь еще не так опасна. Дельфина справится с этим, как бы там ни было.
— Ей двадцать, а не четырнадцать, Жан-Люк. Этого уже достаточно для… чего угодно… всего. Как же мне не беспокоиться?
— Только не вздумай вмешиваться, Аннет. Заклинаю тебя. Когда в прошлый раз ты надумала решить ее проблемы, мы устроили ужин, и смотри, что из этого получилось, — предостерегающе сказал он и приготовился взгромоздиться на старую высокую кровать, служившую им почти шестьдесят лет.
Дельфина сидела в своей комнате у окна, смотрела на полную августовскую луну и кляла себя почем зря. Надо же было такому случиться! Это шло вразрез с ее твердыми представлениями о том, как прожить жизнь, получая от нее максимальное удовольствие, сводило на нет все ее усилия, благодаря которым она научилась властвовать над мужчинами, обесценивало опыт, приобретенный еще в университете. Но настоящую житейскую мудрость она приобрела в Париже под руководством Бруно. Это разрушало ее представления о своем теле и о том, как удовлетворять его потребности с помощью полдюжины любовников. Это шло вразрез с ее волей, которая казалась ей несгибаемой. Хуже всего то, что это подавляло самый сильный ее инстинкт — инстинкт самосохранения.
«Ты не можешь влюбиться в такого человека, как Арман Садовски!» Она колотила кулаками по подоконнику, пока ей не стало больно. «Тебе не нравится Арман Садовски!» Но она влюбилась! Но он ей слишком нравился!
Когда же произошла эта нелепица? Может, это случилось в первые недели съемок, когда Дельфина поняла, что он сумел максимально раскрыть ее способности, а ее игра оказалась вовсе не следствием необузданной сексуальности, как она считала с момента первой пробы в «Майерлинге» с Нико Амбером? А может, это просто осознание того, что она действительно актриса, а не самовлюбленная девчонка, которую возбуждала съемочная группа, свет и камера? Может, все связано с ее внутренним состоянием?
С первого дня их совместной работы Дельфина забыла о существовании съемочной группы. Все нужны были здесь лишь для того, чтобы выполнять распоряжения режиссера. Лампы предназначались только для того, чтобы обеспечивать освещение, камеры — чтобы фиксировать действие. Ни один мужчина не дотронулся до нее с начала съемок нового фильма.
Да, наверное, ее чувства чисто профессиональные; совершенно естественно восхищение человеком, который может дать то, что не удалось никому другому. Что-то вроде благодарности Галатеи Пигмалиону? Никто и никогда не называл это чувство любовью. «Перенос чувства». Так говорили об этом другие актеры. Все знали, что каждый всегда немного влюблен в своего режиссера. Все режиссеры по-своему привлекательны, иначе они не стали бы режиссерами. Это входило в искусство создания фильма. Немного влюбиться, думала она, только немного. И это нормально. Но будь она немного влюблена, это прошло бы после того, как фильм отсняли, что было пару месяцев назад, в июне. Сейчас у нее уже был бы любовник, если бы она тогда была лишь немного влюблена и успела исцелиться.
Вероятно, ее чувства подогревались еще и тем, что она прекрасно понимала, что произвела на Армана Садовски, в отличие от других мужчин, не особенно сильное впечатление. Пожалуй, это не совсем точно, мысленно поправила себя Дельфина. Не произвела вообще никакого впечатления. А может, это в природе таких, как она, привыкших вызывать восхищение, мазохистски увлечься тем, кого, говоря языком Марджи Холл, трудно расшевелить? Невозможно расшевелить? Очень может быть. Если бы только Дельфина заметила хорошо знакомые признаки того, что он увлечен ею, скорее всего, любовь исчезла бы бесследно. Так ли? У нее не было возможности это проверить. Дельфина представила себе на минуту, что Арман Садовски проявляет к ней романтический интерес, и ее голова закружилась так, будто луна закачалась в небе, как бумажный змей на веревочке в ветреный день.
