— В Америку — так в Америку! Спасибо, дорогая…

— Игнатий! — она что-то хотела сказать, но осеклась… — Жаль, мало поговорили…

— Ты помнишь дуб у дороги в Данциг… Там за поворотом, где пустынный отрезок дороги, мы прозвали его Мартин, как столяра с Берлинерплатц. Нам было весело, детка…

— Не смущай меня, прошло тридцать лет, — Гертруда обхватила руками лоб. Казалось, она сейчас заплачет. Вполне естественно при воспоминаниях о юношеских забавах. — Он, наверно, совсем старый, этот Мартин.

— Сто лет для дуба — не возраст. Думаю, Мартин еще пыхтит. Едем, я хочу постоять под его ветвями. Когда-то я думал, что так же силен, как он, и черпаю от него силу. Во всяком случае, ты не жаловалась?

Расплатившись, Игнатий вышел и тут же поймал такси. Гертруда села.

— Едем к Данциг, — сказал Рейсс шоферу.

Эфрон в черной машине, снявшейся тут же со стоянки у ресторана и последовавшей за такси с Рейссом, сидел на заднем сиденье рядом с молчаливым молодым брюнетом. Больше всего он боялся, что предстоит борьба, ему придется выворачивать Рейссу руки или совать под нос ватку с эфиром. Или укол? Он не мог унять дрожь, опасность нервного приступа была близка.

— Можно включить музыку? — спросил он у шофера, надеясь сбить нервное напряжение.

Тот хохотнул:

— Любите Брамса? Си-бемоль мажор. Звучит к случаю…

Сергей ничего уже не понимал. Увидел стоящее на отдалении знакомое такси, ближе к дороге мощный дуб, совершенно зеленый, темный, глянцевый, полный сил, шелеста и довольства собой. Под ним — одинокая фигура мужчины в сером плаще с поднятым воротником. Он смотрел прямо на подъезжающую машину и улыбался! Сергей зажмурился. В мозгу забубнило Маринино:

Резко взвизгнули тормоза разворачивающейся машины. Сергей успел увидеть, как сидевший рядом с ним блондин прячет пистолет. Под дубом, слегка прислонившись к стволу спиной, стоял мужчина с лицом, словно залитым красной краской. На войне все было другим — даже цвет крови.

Позже стало ясно, что Игнатий не разрешил Гертруде выйти из такси, заявив, что хочет «попрощаться с дубом один». Она не сопротивлялась. Боялась сорваться. Игнатий же, ждавший, что приговор будет приведен в исполнение, опасался, что Гертруда не выдержит, расскажет ему все, выдаст себя. А тогда… Тогда ее ждал тот же конец.

В общем, операция была проведена удачно.

Симпатий Цветаевой под влиянием восторженных писем Али к Союзу не прибавлялось. Она негодовала, когда Аля из Москвы прислала статью для публикации в парижском журнале «Наша родина», издававшемся на деньги советского постпредства. Марину возмущал Алин восторг и особенно то, что никаких недостатков в жизни на родине та не замечала. Даже со скидкой на цензуру щенячий восторг дочери раздражал.

И вдруг — гром среди ясного неба — в газетах появились сообщения, что евразиец Сергей Эфрон причастен к убийству советского чекиста-невозвращенца Игнатия Рейсса. Убийство Рейсса произошло в Швейцарии в ночь с 4 на 5 сентября 1937 года. Идя по следу убийц, швейцарская полиция обратилась за помощью к французской. Нити вели к «Союзу возвращения» и, в частности, к Эфрону. В процессе расследования открылось также, что Союз — и он лично — вербовал среди эмигрантов добровольцев для отправки в Испанию в Интербригаду, что было запрещено французским правительством, и служил прикрытием целой сети агентов НКВД.

Зловещая тень московских спецслужб накрыла Париж. Еще не прошло потрясение от исчезновения председателя Русского общевоинского союза (РОВС) генерала Е.К. Миллера и его предшественника генерала А.П. Кутепова, случившегося несколькими месяцами раньше. И вдруг — Рейсс! Очевидно, что существовала связь между убийством Рейсса и этими похищениями.

Вызванный на допрос в парижскую полицию Эфрон категорически отрицал свою причастность к убийству и от знакомства с Гертрудой Штильбах наотрез отказывался. Свидетелей причастности Эфрона к делам НКВД не было, но самого факта сотрудничества «Союза возвращения», руководимого Эфроном, с советской разведкой было достаточно для ареста.

Беседа с Куратором испугала Эфрона. Не за себя испугался он, за семью.

— Вы понимаете сами, Сергей Яковлевич, что в сложившейся ситуации вам необходимо скрыться. Уехать куда-то подальше. Как можно скорее покинуть страну, пока они не нашли свидетелей.

— А семья? — Сергей обмер, он так надеялся, что наградой за причастность к уничтожению злейшего врага будет возвращение в Москву.

— Это вопрос не первостепенной важности. Насколько нам известно, члены вашей семьи не в курсе вашей деятельности. И ни к чему не причастны. Опасности для Марины Ивановны нет.

— Клянусь! — с горячностью заверил Эфрон. — Но что будет с ними и куда я должен ехать?

Куратор затянул паузу, наблюдая за мукой Эфрона. Нарочито долго раскуривал сигару, менял пепельницу. Этот чудак отвоевывал право вернуться на родину и сейчас дрожал, понимая, что колесо Фортуны может повернуться совсем в другую сторону. А что, если пугануть его, с радостью сообщив, например: «Вас посылают в Латинскую Америку!»

— Нас запрашивали о присылке опытного агента в Аргентину. Но руководство вынуждено отозвать вас в Москву, — наконец сообщил Куратор. — Естественно, местная полиция должна быть уверена, что вы бежали в Испанию.

— Понял! — Эфрон ликовал.

— Десятого октября вас проводят до Гавра. Вот паспорт… Каюта на пароходе «Мария Ульянова». В Москве вас встретят. А дальше — не моя епархия.

Сергей не мог сказать ни слова. Радость была так огромна, что слишком смахивала на беду. «Так не может быть! — детское опасение спугнуть нечаянную радость трепыхалось внутри. — Так не бывает, только не со мной…»

— Марина, я уезжаю. — Сообщил он с порога и, не глядя в глаза жены, достал свой дермантиновый чемоданчик. — Не беспокойся, я сложу вещи сам. И умывальные принадлежности.

— Паспорт, деньги, — напомнила Марина машинально.

— Есть. Я еду в Испанию из Гавра — это для полиции. Вас непременно спросят на допросе. На самом деле я еду в Москву!

— Боже!.. — Марина уронила мокрую тряпку, которую отжала в ведре, чтобы нацепить на швабру. По заданию какой организации и зачем едет Сергей, теперь можно было не спрашивать — все нити вели к НКВД.

— Как вы поедете?

— До Гавра на авто, потом на пароходе «Мария Ульянова».

— Мы с Муром проводим вас до Гавра.

— Не надо, Марина, прошу вас.

— Не спорьте, мне лучше знать. — Ее прежний тон, которому Сергей не мог не починиться.

Марина поплелась бы за машиной, если бы ей не разрешили проводить мужа. Огромное черное облако беды накрыло это прощание. Она не могла понять, что видится в недалеком будущем?.Что происходит сейчас? Расстаются навсегда? А коли так, значит — прощанье? Та самая разлука — выбранная еще в юности и нависшая чугунным крестом над хрупкой радостью Бытия?

Исплаканная Цветаева с Муром провожали Сергея на машине в Гавр.

Двенадцатилетний Мур, чрезвычайно возбужденный сюжетом, столь похожим на любимые им детективы, открыто ликовал, задавал вопросы, «выдавая свою осведомленность».

— Надеюсь, у тебя другой паспорт? Ты будешь жить на конспиративной квартире?

— Георгий, помолчи. — Сергей прижал голову сына к груди. — Я все потом объясню тебе.

Машина поравнялась с колонной грузовиков. От шума задребезжали стекла. Сергей сжал руку Марины. Они долго смотрели друг другу в глаза.

— Это прощанье? — спокойно выговорила Марина сквозь сплошной поток слез.

— Нет. Я обязательно заберу вас. Только потерпите. Деньги будете получать регулярно…