– Я, Альберт, прожил пять лет в квартале Маре и уезжаю отсюда потому, что хочется перебраться через Сену и посмотреть, что творится на ее левом берегу: тут все кипит, и, пока держится Народный фронт, левый берег превратится в столицу интеллигенции всего мира. Но для человека, который только что приехал, как ты, Маре – идеальное место для житья, а эта крохотная квартирка на Сент-Авуа сдается почти даром. Какая у тебя стипендия? Пятьсот франков в месяц? Знаешь что? Женералитат мог быть к тебе щедрее. Как только увижу Вентуру Гассоля, скажу ему пару крепких слов. Они полагают, что в Париже взрослый человек может жить на пятьсот франков в месяц? Тебе придется подработать, давать уроки придуркам, которые занимаются музыкой, потому что считают: когда вырастут, превратятся в Дебюсси. В квартирке есть кухня, и ты сможешь готовить завтрак и даже обед, если удастся сэкономить. Я говорю это потому, что сам начинал так же, теперь судьба моя переменилась, и я хочу, чтобы ты себя чувствовал так, как должен себя чувствовать ты, Альберт Росель, noi de Sants, escolanet[64] из прихода Сан-Медир, первая премия на фортепианном конкурсе пианистов имени Рикардо Виньеса; теперь ты в Париже, ты – музыкант и можешь участвовать в конкурсах Парижской консерватории и будешь знаком с самыми сливками мировой культуры, особенно если станешь слушаться меня и поступать, как я. В четверг меня принимают в салоне Ноай, а Адриэн Монье предоставила мне зал в книжном магазине, чтобы я устроил там свой вечер. Я уже назначил день. Пятнадцатое сентября. В первом отделении буду читать стихи, а во втором сыграю четыре или пять коротких вещей. Ты ведь понятия не имеешь, Адриэн Монье в Париже такая же важная фигура, как Сильвия Бич, та тоже держит книжный магазин и издательство. Это Бич издала «Улисса» Джойса, в их салонах и книжных магазинах бывают все, кто сегодня в моде на Rive Gauche,[65] a Rive Gauche сегодня делает погоду. Паунд, Хемингуэй, Пулен,[66] Ромен, Валери, Андре Жид, Шамсон, Мальро, в книжном магазине у Монье играли Сати и Мийо. «Les amis du livre»[67] называется ее книжный магазин. Лично мне название кажется вычурным, но французы такие утонченные, и для них это звучит нормально.

Квартал Маре поразил его, особенно та часть, которая начинается за углом Рамбуто и Бобур: череда продуктовых лавчонок на Рамбуто, с обещающими красками и запахами продуманно устроенного рынка, где отдельные ряды были для яблок и для персиков, отдельные – для рыбы и для мяса, расчлененного на куски, согласно разумному представлению о зрительном ритме, вдруг неожиданно обрывалась пассажем на Сент-Авуа, а там – улица Тампль, каменные маски персонажей из древней истории, фигурные водостоки, деревянные двери – лишний повод показать свой образ мысли и богатство, маленькие дворцы, выкрашенные в спокойные тона, где за высокой изгородью виднеется зелень деревьев, дорожки и швейцарская, а за ними едва различимы роскошные парки со статуями, потемневшими от времени. Богатый город и умеет себя уважать, подумал Росель и высказал эту мысль вслух.

– Не будь провинциалом. Не позволяй, чтобы город, как человек, навязывал тебе свою волю. Так ты никогда его не покоришь.

Луис Дориа расстегнул ширинку и стал мочиться на металлическую сетку, защищавшую деревья на площади Вогезов. Руки Роселя возмущенно рванулись застегнуть ширинку Дориа, но застыли на полпути, что они могли сделать, как они могли помешать святотатству, а Тереса между тем слонялась возле изгороди, ища точку, с которой архитектурный ансамбль зазвучал бы, как то было задумано. Это происходило, когда Росель в первый раз попал на площадь Вогезов, то была первая остановка на его via crucis, о котором он мечтал с отроческих лет, с той поры, когда прочел старый иллюстрированный путеводитель по Парижу, выпущенный издательством «Ашет» в 1925 году, „Париж за 8 дней», описание площадей Звезды, Согласия, Бастилии, Республики, Вандомской, площадь Вогезов, надо же так случиться, что именно площадь Вогезов первой предстала ему, словно в доказательство того, что сны сбываются, даже если они из камня. Дориа принял его на четвертом этаже дома номер четыре на улице Сент-Авуа, куда Росель прибыл с двумя чемоданами, страшно усталый после долгого путешествия, которое a posteriori[68] представлялось ему тоннелем, откуда он вырвался в конце концов на вокзале Аустерлиц. Чемоданы не просто казались ему тяжелыми, но причиняли боль, и он почти не видел того Парижа, который вставал в рассветном утре, пока такси не высадило его на Сент-Авуа – первое и последнее такси, которое он взял в Париже: этот город был достоин того, чтобы ходить по нему пешком и прикасаться к каждому камню. Подошвы Роселя, подбитые металлическими мысочками, скользили по деревянным ступеням, путь наверх был истинным мучением, и оно не окончилось, когда он оказался в прихожей Луиса Дориа, вальяжного мужчины, который открыл ему дверь и мимика которого никак не соответствовала словам, что, казалось, против его воли срывались с губ. Квартира из нескольких маленьких комнат и одной уборной: кухня-столовая-гостиная, в которой стоял рояль, а именно «Плейель», две спальни – одна для не слишком упитанной пары, а другая для совсем худого человека, и главная комната – музей, где было выставлено все, к чему Дориа питал страсть: репродукции картин, книги, обложки журналов, вырезанные объявления. «Восстанавливаю упругость груди, закрываю ключичную впадину с помощью «Восточных пилюль».

И даже репортаж из «Вуаля» о старом змеелове из парка Фонтенбло, или репродукция портрета Аполлинера работы Пикассо, или обложка журнала, где Гитлер смотрелся в зеркало, а из зеркала на него глядел он сам и скелет. На полу стопки книг – обитатели квартиры иногда подбирали наугад какую-нибудь, или же Дориа, остановившись над одной из этих поверженных культур, разглядывал обложку, название, имя автора и по-мужски снисходительно указывал на нее или рекомендовал прочесть девушке, что рядом с ним, – Тересе, Тересе Леонар; так, во всяком случае, он представил ее Роселю, и именно ей Дориа рассказывал о «Безумной любви» Бретона, о «Богатых кварталах» Арагона или о «Шести женах короля Генриха VIII» Поля Риваля – сюрреализм, наступательность и порнография, последние достижения в области духа.

– В этой комнате будешь жить, пока я не съеду с квартиры. А мы с Тересой займем большую спальню, потому, что мы старше тебя, во всяком случае я, потому, что Тереса толще меня и тебя, и еще потому, что мы с Тересой время от времени занимаемся любовью, а для этого нам нужна большая постель.

Прибывший стал разбирать чемоданы, а Дориа-эксгибиционист, иронически усмехаясь, смотрел на этого грустного и задумчивого человека и удерживал Тересу, порывавшуюся ему помочь.

– Росель, ты не изменился. Все тот же вид озадаченного мальчика, который был у тебя, когда мы учились в консерватории. Будто тебе на плечи легла непосильная задача перенести мир на другое место. Куда ты собираешься его тащить?

Но Росель знай раскладывал по местам свой нехитрый гардероб и книги, последние барселонские издания, которым, казалось ему, Дориа должен обрадоваться.

– А это что такое? «Битва». Ты все еще занимаешься этим? Не в добрый час ты приехал. Троцкисты во Франции не пользуются влиянием, во всяком случае, среди официальных левых.

– ПОУМ – не троцкисты.

– Но Троцкий ее в свое время благословил. А это что? «La Humanität», «D'aci, d'alla».[69]

Дориа катался от хохота по софе, и напрасно Тереса пыталась подсластить пилюлю.