— Верно. Я и позагорал, и поплавал немножко.

— Это хорошо. Как раз то, что нужно для твоих синяков, крошка. Немного солнца, небольшие физические нагрузки и как можно больше отдыха. Как можно больше отдыха, — почти заботливо повторил Малыш Норман.

Он кивнул, ожидая продолжения.

— А чтобы взбодриться, здесь есть игорные столы. И тебе не нужно выкидывать никаких номеров, чтобы разогнать кровь. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

— Конечно, Норман. — Он позволил себе улыбнуться. — Я ведь не работаю. Никто не работает в Лас-Вегасе, ты же знаешь.

На длинном лице Малыша Нормана прорезалась ухмылка.

— Это понятно. Но люди удивляются, почему ты решил приехать сюда в таком виде. Я не спрашиваю, где тебе так повезло, ясное дело. Но люди интересуются, не свихнулся ли ты малость от всего этого.

— Если увидишь кого-нибудь из таких людей, сможешь сделать мне одолжение?

— Разумеется. Если увижу их.

— Скажи им, что я не работаю.

— Я так и сделаю.

— Спасибо, Норман. Не хочу, чтобы кто-нибудь тревожился о моем здоровье.

Малыш Норман встал, поправил галстук и произнес, прощаясь:

— Если у тебя найдется немного свободного времени, может, зайдешь, выпьем вместе? Ты же знаешь, где меня найти, верно?

— Конечно.

— Ну, тогда до встречи.

Он смотрел в огромную спину Малыша Нормана, идущего по краю бассейна к выходу рядом с казино. Не много времени им потребовалось! Он сунул руку в карман халата и достал часы. Четыре. Он провел в Лас-Вегасе чуть больше трех, а его уже заметили и дали сигнал Малышу Норману. Но тот, кажется, остался доволен. Теперь Малышу придется немного побегать по городу, объясняя богатым, всесильным старикам, что на этот раз им беспокоиться не о чем. Пока еще за их смерть никто не заплатил. Он действительно в отпуске. Тревожный мир будет держаться до той поры, пока не появится новое дело. Надо, пожалуй, сегодня же повидать Нормана, удостовериться, что тот уже все объяснил нервничающим старикам. Этого требует этикет.

Войдя в свой номер, он запер дверь, задвинул щеколду и еще накинул цепочку. Потом снял купальный халат и прошел в душ. Появление Малыша Нормана немного обеспокоило его. Ему и в голову не могло прийти, что его внешний вид может встревожить кого-то. Конечно, не следует привлекать внимания кучки психованных стариканов, забившихся в свои норы в этом открытом для всех городе. Они дотянули до старости благодаря своему вероломству и умению первым нанести удар. Они помнят это. И не имеет значения, что тебе восемьдесят три и ты, как Кастильоне, похож на мешок с костями в кресле-каталке, — такое не забывается никогда.

Старики платили Малышу Норману, стало быть, он сделает все, что нужно. Но легкий холодок страха все-таки проник в сердце. Этого было недостаточно, чтобы всерьез испортить удовольствие спокойной и приятной жизни в «Цезаре», но и немало. Пожалуй, следует встретиться с Норманом. Раз уж он сказал, что отдыхает, то надо и вести себя соответственно. Тем более что он действительно отдыхает. По крайней мере — до вечера пятницы.

Когда он проснулся, в комнате стемнело. Из-за двери раздавался мужской голос:

— Система? Дурочка ты моя. Ты соображаешь, где находишься, Элис? Здесь системы, придуманные лопухами из Фуллертона, не проходят.

Послышатся звук закрываемой двери, потом удаляющиеся шаги. Женского голоса он не расслышал, а мужчина продолжат убеждать свою спутницу:

— Да, один раз ты выиграла. Но это не означает…

Голоса стихли. Он повернулся в постели и взглянул на светящийся циферблат часов. Девять тридцать. Великолепно. Самое время начинать вечер. Он встал, включил свет и начал одеваться. Сон улучшил его самочувствие, голова стала ясной. Если бы не отражение в зеркале, можно было сказать, что он в полном порядке.

Это Эдди научил его отдыхать. Эдди мог бы стать непревзойденным чемпионом мира по отдыху. Ему до сих пор слышится этот тихий, терпеливый голос:

— Никогда не работай, если устал. Тебе нужно четко мыслить и быть в хорошей физической форме. Каждое твое дело — это соревнование, в котором нельзя занимать место ниже первого. Иначе тебе конец.

Сам Эдди всегда был в хорошей форме. В ту зимнюю ночь в Филадельфии он имел возможность удостовериться в этом, когда строительный подрядчик заметил их на улице и попытался удрать. Он знал наверняка только одно: стрелять нельзя, поэтому застыл на мгновение, словно парализованный. Но Эдди только буркнул: «Ну ты, дерьмо!», сунул руку на заднее сиденье машины и побежал за подрядчиком с цепью. Догнал и задушил его.

Да, Эдди прямо был создан для таких дел. Поляк из Пенсильвании, из шахтерского края, он был самым выносливым человеком из тех, кого знал он. Эдди всегда поправлял его:

— Я не поляк, а литовец. А это большая разница, приятель. Правда, я не знаю, в чем она заключается.

В чем Эдди по-настоящему знал толк, так это в спанье. Казалось, он спал всегда, если только не оказывалось каких-то очень веских причин не делать этого. Но и тогда Эдди сердился и подозревал, что серьезность этой причины преувеличена. Он видел, как Эдди засыпал в поездах, автобусах и самолетах, на вокзалах и сидя за рулем остановившейся машины. За годы общения с ним он понял, что в теории Эдди есть смысл. Может быть, Эдди недоспал в тот день, когда его убили. Впрочем, в определенном возрасте, сколько ни спи, это уже не поможет.

Он надел спортивную куртку, тоже купленную сегодня в отеле, поправил галстук и вышел из номера. На пороге ему пришла в голову мысль. Пожалуй, не стоит пренебрегать этим. Он вернулся, выдернул из ярко-голубого ковра несколько ворсинок, чтобы вставить их между косяком и дверью. Ковер в коридоре был красного цвета. Всегда лучше знать наверняка, чем попусту волноваться, подумал он, входя в лифт.

Преодолев толпу в казино, он выбрался на улицу, в теплый ночной воздух. Абсурдное великолепие огромного фонтана напротив центрального входа привлекало внимание только десятком задумчивых копий классических скульптур из каррарского мрамора. Сэмми Кохен называл их «удивленными неудачниками», но он ошибался. Скорее можно было подумать, что античные фигуры застыли в немом изумлении, осознав, как далеко они теперь от мягких разумных архитектурных пропорций своей родины.

Пологая дуга асфальта у отеля была заполнена такси, но он решил пройти пешком. По тротуарам Стрип в обе стороны плыл людской поток. Его цвет менялся у подсвеченных фасадов баров и казино. Он влился в этот поток, направляясь к «Пескам». Каждая новая дверь, окруженная сияющими неоновыми огнями рекламы, как магнит притягивала к себе часть людей, но другие выходили, занимая их место. Фары автомобилей образовывали нескончаемую бело-красную ленту, которая делалась все уже, а огни рекламы сливались в одно сплошное зарево. Он двигался к центру.

На какое-то время буйство света притихло, словно готовясь произвести самый большой эффект, и тут появилась громада отеля «Пески», взрывом огней подавившая ночную тьму. Он отделился от основного потока, поднялся по ступеням и вошел в струю прохладного воздуха кондиционеров. Внутри и свет, и краски, и звуки — все было иным, создающим особую атмосферу царства людей, обуреваемых жаждой денег и надеждой.

Он не торопясь обошел казино, пройдя мимо рядов мигающих, жужжащих и лязгающих игральных автоматов, миновал зону столов рулетки и игры в кости, потом — шеренгу причудливой формы столов для блэк джека,[6] расположенных в порядке возрастания ставок, и, наконец, отгороженное шнуром святилище, где серьезные люди играли в баккара, а крупье в смокингах походили на французских финансовых советников, внушающих почтительное уважение.

Малыша Нормана не было видно, но он знал, что тому доложат о его приходе. Кто-нибудь из группы неприметных парней, которых содержит Норман, наверняка уже названивает по телефону. Он вальяжно прошел к дверям «Королевской комнаты», скользнул внутрь и оказался в тихом полумраке, освещенном красно-золотистым светом свечей. Ему всегда казалось, что это местечко отгорожено от какофонии города не только стенами. Весь внешний мир мог взорваться, разлететься на атомы, но здесь это отразится, пожалуй, лишь на колеблющихся язычках пламени. Метрдотель провел его в дальнюю кабину, официант кивнул в знак уважения к вкусу знатока: он заказал жаркое «Веллингтон» и полусухое бордо на двоих.