Когда профессор Брандт открыл дверь, все сомнения Джейка исчезли.

— Я пришел за документами, — сказал он.

— Как вы узнали? — спросил профессор Брандт, когда Джейк начал читать.

Они сидели за столом, освещенным единственной лампой. Круг света падал только на страницы, не захватывая лиц, и его голос прозвучал бестелесно.

— В Крансберге он сказал, что вы умерли, — рассеянно пояснил Джейк, стараясь сосредоточиться. — Чем еще можно объяснить это, как не желанием, чтобы вас не нашли? Он не хотел рисковать…

— Что я им расскажу, — подхватил профессор. — Понимаю. Он так думал.

— Возможно, он боялся, что они устроят обыск. — Он перевернул страницу: отчет завода «Миттелверкс» в Нордхаузене, еще один документ, отсутствующий в Центре документации. Ссылок на него нет, никуда не передавался — отсутствующая часть истории, как и ребенок Ренаты. — Почему он оставил их у вас?

— Он не знал, какова ситуация в Берлине, как далеко продвинулись русские. Не только на востоке, город практически взят в кольцо. Только Шпандау открыт, но насколько долго? Слухи и больше ничего. Кто знал? Он вообще мог не выбраться — я и сам так думал. Если бы их схватили…

— Поэтому он спрятал их у вас. На всякий случай. Вы их читали?

— Да, потом. Я ведь думал, он погиб, понимаете? Я хотел знать.

— Но вы их не уничтожили?

— Нет. Я подумал, придет день, и они станут веским доказательством. Они все будут лгать, все подряд. «Мы ничего не могли поделать». Даже сейчас они… Я подумал, кто-то же должен ответить за это. Важно, чтобы люди узнали.

— Но вы их и не отдали.

— Потом вы сказали, что он жив. И я не смог. Он — мой сын, понимаете. Несмотря ни на что.

Он замолчал, и Джейк поднял взгляд. В халате он выглядел больным, не таким подтянутым, как в официальном костюме, но худую шею держал прямо, словно так и не снял старинный высокий воротник.

— Надо было отдать? Не знаю, герр Гейсмар. Может, я хранил их для вас. Может, вы найдете в них ответ. — Он отвернулся. — Ну, теперь дело сделано — они у вас. Заберите их, пожалуйста. Я не хочу больше держать их у себя дома. Вы меня извините, но я устал.

— Подождите. Мне нужна ваша помощь. Я не так уж и хорошо владею немецким.

— Чтобы их прочитать? Ваш немецкий вполне адекватен. Возможно, все дело в том, что вы не верите тому, что читаете. Изложено все как есть. Простой немецкий язык. — На его лице мелькнула гримаса. — Язык Шиллера.

— Я о сокращениях. Они все технические. Вот фон Браун запрашивает квалифицированных рабочих. Французов, правильно?

— Да, французских пленных. СС предоставило список из лагерей — студенты технических вузов, механики. Фон Браун отбирал из этого списка. Строительные рабочие его не интересовали, лопатой умеет орудовать каждый. Но квалифицированные работы… — Он посмотрел на слово, которое показывал ему Джейк. — Забойщик.

— Значит, он там был.

— Конечно, он там был. Они все ездили туда с проверками, инспекциями. Это был их завод, понимаете, ученых. Они все видели, герр Гейсмар. Не космос, не их мечту. Они видели это. Вы прочитали другое письмо, от Лехтера, в котором он говорит, что дисциплинарные меры ни к чему не приводят? Рабочим не нравится смотреть на повешенных — это тормозит производство. Слово в слово. И каково его решение? Вешать их за пределами производственной площадки. Да, и еще Лехтер жалуется, что во время последнего визита некоторых из его коллег повели на участок, где вспыхнула холера. Нельзя ли предотвратить такое в будущем? Посетителей следует водить только на безопасные участки. Чтобы не рисковать здоровьем… — Он замолчал и прокашлялся. — Воды хотите? — спросил он, вставая из-за стола, явный предлог.

Джейк перевернул другую страницу. За его спиной зашумела вода. Служебная записка с просьбой перевода в Пенемюнде некоего доктора Ягера — доказательство, что он был там, копию в архивы, улики для Берни. Просто бумаги. Кто остался нескомпрометированным? Пили бренди в Крансберге, ждали визы. Но что знал Талли? Он вдруг впервые понял — на это намекал и Гюнтер, — что фактически никто, кроме профессора Брандта, документов не видел. Талли, очевидно, покинул центр в таком же разочаровании, что и Джейк. Проделать такой путь в Берлин и ничего не найти.

— Вот и Эмиль, — сказал он, переворачивая страницу, заполненную цифрами.

— Да, — произнес профессор Брандт над его плечом, — расчеты. Расчеты. — Он пошаркал обратно к своему стулу.

— Но чего? Что это? — Джейк показал на ряд цифр.

— Калории, — тихо сказал профессор Брандт, даже не взглянув, с документом он явно был знаком.

— Тысяча сто, — сказал Джейк, удивляясь появлению математических выкладок. — Это калории? — Он оглянулся на старика. — Объясните.

Профессор Брандт отпил воды.

— В день. Сколько проживет человек на 1100 калорий в день? В зависимости от первоначального веса тела. Видите, там ряд слева. Если он падает — скажем, до девятисот — показатели в среднем составляют шестьдесят. Шестьдесят дней — два месяца. Но это, конечно, не точно. Переменные не в цифрах. В людях. Одни дольше, другие быстрей. Они умирают с собственной скоростью. Но среднее значение знать нужно. Можно рассчитать, сколько калорий потребуется для продления жизни, скажем, еще на месяц. Но они никогда не продляли. Работа в первый месяц, до того, как они ослабнут, была фактически более продуктивной любого продления. Это видно из таблицы внизу. Не было смысла держать их в живых, если только они не были специалистами. Цифры доказывают это. — Он поднял взгляд. — Он был прав. Расчеты я проверил. На второй странице показано, насколько нужно увеличивать рацион для квалифицированных рабочих. Знаете, я думаю, что с помощью этих расчетов он хотел убедить их выдавать больше еды, но я не уверен. Другие умирали по формуле. Величина средняя, но точная. Он основывался на фактических показателях предыдущего месяца. Нетрудная задача.

Он помолчал, отпил воды, затем продолжил — учитель, расписывающий длинное доказательство на школьной доске.

— Остальные такие же. Простые. Время на сборку. Агрегатов за двадцать четыре часа. Не смотрите, я все помню. Оптимальное количество рабочих на конвейере. Иногда их оказывалось слишком много. Сборочные работы усложнялись — лучше иметь одну пару квалифицированных рук, чем троих рабочих, которые не понимают, что делают. Он где-то доказывает это. Можно подумать, что в этом есть практический смысл, но им явно нравилось видеть это. В цифрах. Вот над этими проблемами они и заставляли его работать.

Джейк молча смотрел на бумаги, давая профессору Брандту время сделать последний глоток воды и взять себя в руки.

— Он, очевидно, занимался и другой работой, не только этой.

— Да, конечно. Технически это большое достижение. Сами можете видеть. Математика, инженерные расчеты. Каждый немец может гордиться. — Он покачал головой. — Мечты о космосе. Вот им цена. Тысяча сто калорий в день.

Джейк пролистал остальные бумаги, затем закрыл папку и уставился на нее. Не только Эмиль, почти вся команда.

— Вы удивлены? — спокойно спросил профессор Брандт. — Ваш старый друг?

Джейк ничего не сказал. Только цифры на бумаге. Наконец он поднял глаза на профессора Брандта. Простой, неуместный вопрос.

— Что со всеми случилось?

— Вы хотите это знать? — спросил профессора Брандт, кивнул, а затем помолчал. — Не знаю. Я тоже задавал этот вопрос. Кто были эти дети? Наши дети? И каков мой ответ? Я не знаю. — Он отвел взгляд и посмотрел на забитые книгами полки. — Всю свою жизнь я думал, что наука — что-то отдельное. Все остальное — ложь, но не она. Цифры — это так прекрасно. Всегда истинные. Если вы их понимаете, они объясняют мир. Так я думал. — Он снова посмотрел на Джейка. — Не знаю, — с трудом выдохнул он. — Они испоганили даже цифры. Сейчас те ничего уже не объясняют. — Он протянул руку и взял папку. — Вы сказали, что были его другом. Что будете делать с этим?

— Вы — его отец. Вы бы что сделали?