— Так вот как они выглядят. — Джейк подошел и взял один из документов.

Обычная темно-желтая бумага, рваный шрифт в рамках, внизу что-то нацарапано чернилами. Наверху фамилия неизвестного ему человека — Бернхардт. Формат страницы другой, но все же знакомый, как и у всех оккупационных анкет. Он быстро пробежал листок взглядом и отдал. Безвредная бумага, но репутацию Бернхардту обеспечивает.

— Но, как я сказал, уже не нужны, — сказал Гюнтер.

— А почему? — спросил Берни.

— Гюнтер выходит из дела, — сказал Джейк. — Хочет продолжить пьянствовать в другом месте.

— И все же не возражаете, если я взгляну? Раз уж вы их принесли? — спросил Гюнтер, забирая папки.

— Ради бога, — сказал Берни, наливая себе. — Я прервал вашу беседу?

— Нет, мы закончили, — сказал Джейк. — Я ухожу.

— Подождите. У меня есть новости. — Он опрокинул в себя содержимое стакана и проглотил, слегка передернувшись. Жест настолько ему несвойственный, что привлек внимание Джейка.

— А я думал, вы не пьете.

— Теперь понимаю, почему, — сказал Берни со все еще искаженным гримасой лицом. Он поставил стакан. — Рената умерла.

— Русские…

— Нет, повесилась.

Никто ничего не произнес, в комнате наступила мертвая тишина.

— Когда? — непроизвольно спросил Джейк — лишь бы звук заполнил паузу.

— Ее нашли сегодня утром. Я никак не ожидал…

Джейк отвернулся к карте. Его глаза оживились, как будто в них вспыхнула искорка.

— Нет, — произнес он, но не в ответ, а просто очередной звук.

— Никто и не думал, что она… — Берни замолчал и взглянул на Джейка. — Она что-нибудь сказала вам, когда вы с ней разговаривали?

Джейк покачал головой:

— Если и сказала, я этого не слышал. — Он шарил глазами по карте — Алекс и этот возмутительный суд; Пренцлауэр, где она прятала ребенка; вокзал «Анхальтер», где она стрельнула сигаретку на платформе. Жизнь, как и улицы, можно проследить по карте. Старый офис «Коламбии», куда она поставляла сюжеты, выхваченные острым глазом.

— Итак, конец, — сказал безучастно Гюнтер.

— Начиналось совсем по-другому, — сказал Джейк. — Вы ее не знали. Какой она была. Такой милой, — сказал он не к месту, как о живой. Он повернулся к ним. — Она была милой.

— Все умирают, — сказал бесстрастно Гюнтер.

— Не понимаю, мне-то к чему горевать, — сказал Берни. — С учетом того, что она натворила. Еще и еврейка. И все же. — Он помолчал. — Но я пришел сюда не за этим. Не за тем, чтобы еще кто-то умер.

— Она была частью всего этого, — по-прежнему безучастно произнес Гюнтер.

— Как и многие другие, — сказал Джейк. — Они просто жили, не поднимая головы. Может, и они ничего бы не сделали, учитывая, что тут творилось.

— Ну, может, теперь она нашла другой путь, — сказал Берни. — Хотя до него ох как далеко.

— А что есть «другой путь»? — спросил Гюнтер.

— Полагаю, зависит от ваших жизненных установок, — сказал Берни, беря фуражку. Гюнтер быстро посмотрел на него, затем отвел глаза. — В любом случае, я полагал, что вам будет интересно. Вы идете? — спросил Берни Джейка. — У меня еще есть дела. Два дня на это, хорошо, Гюнтер? — Он коснулся папок. — Мне нужно отослать их обратно. Успеете?

Гюнтер не ответил, вместо этого взял папку, открыл ее и сделал вид, что занят чтением документов. Джейк стоял и ждал. Но Гюнтер лишь перевернул страницу, как полицейский, просматривающий снимки подозреваемых. Они были у двери, когда он поднял голову.

— Герр Гейсмар? — сказал он, медленно встал и подошел к карте, спиной к ним. Постоял секунду, изучая ее. — Выберите место. И сообщите мне до похорон.

Лина сидела в большом кресле, подобрав под себя ноги, в дыму, что кольцами вился из пепельницы, пристроенной на широком подлокотнике. В комнате царил полумрак — лампа, накрытая шарфом, горела тускло. Было похоже, что она просидела так несколько часов, уйдя в себя, оцепенев настолько, что даже не пошевелилась, когда Джейк подошел и коснулся ее волос.

— Где Эмиль?

— В постели, — сказала она. — Говори тише, Эриха разбудишь. — Она кивнула на диван, где, свернувшись калачиком под простыней, лежал мальчик. Ответ на вопрос Брайана, как мы тут спим, — посменно.

— А ты?

— Ты хочешь, чтобы я разделила с тобой постель? — спросила она, неожиданно сухо, прикуривая новую сигарету от окурка. — Наверное, мне лучше пойти к Ханнелоре. Так жить… — Она взглянула на него. — Он говорит, ты его никогда не отпустишь. Он хочет уехать в Крансберг.

— Уедет. Мне он нужен еще на один день. — Джейк взял стул у стола и поставил рядом с ней, чтобы можно было разговаривать шепотом. — Еще один день. И потом все закончится.

Она стряхнула пепел, постучав сигаретой о пепельницу.

— Он считает, что ты использовал меня.

— Было дело, — сказал он, пытаясь развеселить ее.

— Но он прощает меня, — сказала она. — Он хочет простить меня.

— Что ты ему сказала?

— Неважно. Он не слушает. Я оказалась слабой, но он прощает меня — вот как он себе это представляет. Так что, видишь, я прощена. Все то время, перед войной, когда я думала… А в конце — так легко.

— А он знает? Про то, что было до войны?

— Нет. Если бы он думал, что Петер… Ты же ему не говорил, нет? Тогда оставь ему хотя бы это.

— Нет. Я ему не говорил.

— Мы должны оставить ему это, — сказала она, снова задумавшись. — Мы тут такого натворили. А теперь он меня прощает.

— Пусть прощает. Ему так легче. Никто не виноват.

— Нет, ты виноват. Тебя он не прощает. Он считает, что ты его хочешь погубить. Именно так и говорит. И настраиваешь меня против него. Говорит любые глупости. Вот такую благодарность ты получаешь за его спасение. — Она откинула голову на спинку кресла, закрыла глаза и выпустила дым. — Он хочет, чтобы я поехала в Америку.

— С ним?

— Они могут брать с собой жен. Для меня это шанс — уехать от всего этого.

— Если они поедут.

— Мы можем начать все заново. Такова его идея. Начать все заново. Вот для этого ты его и спасал. Вероятно, ты уже жалеешь.

— Нет. Так говорили мои карты, помнишь?

Она улыбнулась с закрытыми глазами.

— Спасатель. Вот мы и здесь, твое заблудшее стадо. Что ты будешь с нами делать?

— Для начала уложу тебя в постель. Ты спишь на ходу. Давай потесним немного Эриха, он не будет возражать.

— Нет, не трогай его. Я слишком устала и не засну. — Она повернулась и посмотрела на мальчика. — Я посылала одну из девушек к Фляйшману. Он спрашивает, можем мы подержать его у себя еще немного? Лагеря переполнены. Ты не возражаешь? Он не мешает. И, знаешь, Эмиль не любит при нем разговаривать, что тоже хорошо. Хоть чуточку спокойнее.

— А что с Техасом?

— Им нужны только маленькие дети. Пока, очевидно, они еще не стали слишком немцами, — сказала она скорее удрученно, чем рассерженно, и потушила сигарету. — Все подопечные. Принимаешь нас — и потом отвечаешь за нас. Знаешь, он думает, что ты хочешь отвезти его к его маме. Что мне на это говорить? Может, что после тюрьмы?

— Уже и этого не скажешь, — тихо ответил Джейк. — Она покончила с собой вчера ночью.

— Ох, — слабо, как подранок, вскрикнула Лина. — Ох, что же она сделала? — Лина бросила взгляд на диван, затем опустила глаза — в них стояли слезы. Джейк потянулся к ней, но она отмахнулась и прикрыла глаза рукой. — Так глупо. Я ее даже не знала. Девушка из конторы. Не смотри. Я не знаю, что со мной.

— Ты просто устала, вот и все.

— Но сделать такое. Сколько это будет длиться? Кипятить воду, чтобы можно было пить. Дети живут как животные. Теперь еще один труп. И это называется мир. Во время войны было лучше.

— Нет, не лучше, — мягко сказал Джейк, достал платок и передал ей.

— Нет, — сказала она, сморкаясь. — Мне просто себя жалко. Кипяченая вода, боже. Разве в этом дело? — Она опять хлюпнула носом, затем вытерла лицо, постепенно успокаиваясь. Откинувшись назад, вздохнула. — Знаешь, после того, как пришли русские, было много таких — как она. Тогда я ни разу не плакала. На улицах валялись трупы. Кто знал, как они умирали? Моя подруга Аннелиза? Я нашла ее. Отравилась. Как Ева Браун. Сожгла себе весь рот. Что она сделала? Пряталась, пока ее не нашел какой-то русский. Может, даже несколько. Тут была кровь. — Она показала на низ живота. — Когда их было так много, не плакала. Так почему сейчас? Может, я тогда решила, что все закончилось. — Она еще раз вытерла лицо и вернула платок. — Что ты ему скажешь?