Как бы то ни было, именно Коперник устранил из науки все следы «докетического» язычества, внимательно следя в небе за телом воскресшего Христа ради всего земного мира, в котором Иисус родился и умер. Однако каким бы ни было это небо для верующих христиан, для всех ученых того времени оно было небом «математическим» или математизированным. Следовательно, поместить землю на такое Небо означало призвать этих ученых без промедления приняться за решение громадной (но отнюдь не бесконечной) задачи по разработке математической физики. Именно это и было сделано христианскими учеными. А поскольку они делали это в мире по большей части уже христианском, то смогли это сделать без слишком громких, доходящих до безрассудства — и даже до возмущений — криков.
* * *
Конечно, безумное коперниканское проецирование нашей земли на аристотелевские небеса произвело в них некоторый беспорядок, возмутивший классического язычника. Но по — настоящему христианские ученые не могли на это обидеться; впрочем, и не сделали этого. То, что действительно было для них важным, целиком сохранилось: а именно, принципиальное отсутствие различий между землей и небом, с точки зрения науки.
Но, начиная с некоторого времени, точнее со времени, когда в мире (научном и ином) намечается некая тенденция становиться атеистом вместо того, чтобы оставаться христианином, в объединенном небесно — земном мире (становящемся — хорошо ли, плохо ли — райским, не дожидаясь вновь подтверждения своего божественного характера), начинают появляться феномены, вызывающие беспокойство.
Дело в том, что многомерное пространство («фазы»), в котором математические законы современной физики (не только количественной, но еще и квантовой) с необходимостью распространяются Даже на мельчайшие детали, все более и более походит на известный Cosmos noetos, который некоторые язычники квалифицировали, как трансцендентный и называли утопическим, поскольку речь шла о месте, которое — по отношению к нам — никуда нельзя было поместить. Тогда как мир, где рождение, жизнь и смерть людей занимают места доступные и конкретные, кажется вновь обреченным на беспорядок более полный, определяемый чистым случаем.
Ученые — атеисты нашего времени стали бы, таким образом, свидетелями своего рода реванша античного и языческого Платона… Но если бы это было так, то это была бы совсем другая история. Которая была бы, впрочем, тем более другой, что случай, вновь привлеченный к делу, кажется, в отличие от случая прежнего, поддающимся математизации, даже обожествлению в языческом смысле этого понятия: ввиду того, что он должен быть вполне измерим и даже — grosso modo — точен, будучи в любом случае вечным.
Примечания
ДЕКАРТ И БУДДА
1 Печатается по копии с написанного по — русски манускрипта 1920 года, хранящегося в личном архиве А. Кожева в Париже и любезно предоставленного составителю вдовой А. Кожева Н. В. Ивановой. Публикуется впервые.
АТЕИЗМ
1 Ср. например: Dьrkheim [E.] Les formes йlйmentaires [de la vie religieuse]. 2 йd. Paris, 1925, стр. 40. Он в своей терминологии допускает возможность атеистической религии, но в моей терминологии нет, так как для него религия включает понятие «совсем иного» (sacrй), чем Бога.
2 Я не касаюсь онтологического вопроса о том, можно ли со смыслом говорить о факте бытия вне особой формы этого бытия; здесь мне было только важно отметить, что утверждение факта бытия Бога, в любой форме несовместимо с понятием атеизма. Психологически мы, по — видимому, никогда не ощущаем наше (или вообще) бытие («нечтость») в чистом виде (может быть, в момент смерти? Angst Heidegger'a?? [ «Страх» у Хайдеггера (нем.)]); но мы — в «нормальном» состоянии — всегда ощущаем «нечтость», что бы мы не ощущали. (Эта «нечтость» может быть и не моя «нечтость» — (Ср. «я поглощен человеком, вещью, идеей»).
3 Говоря о ничто, приходится пользоваться нелепыми оборотами: «ничто есть…», «ничто не есть…» и т. д.; это не недостаток языка; язык не мешает нам высказать что‑либо о ничто по той простой причине, что о ничто нечего сказать, раз его нет; но вот я только что что‑то сказал (что нельзя сказать) — значит, я о ничто говорил; и т. д. и т. д. Вот этой «диалектикой» и обнаруживается «присутствие» ничто: — говоря, мы говорим не о ни- Чт°, ничто нет в наших словах, но его и не должно быть в них, раз его вообще нет. Несмотря на это, мы как‑то понимаем, о чем идет речь, говоря популярно. Матерьялистической интерпретацией этого положения я здесь заниматься не буду.
4 Под «теизмом» я здесь понимаю противоположное атеизму, то есть утверждение, что Бог есть нечто.
5 Все сказанное применимо, как мне кажется, к Единому (τό εν) Плотина.
6 Опять оставляю в стороне связанное с этим вопросом. Гегель возможность такого познания как будто отрицает; две интерпретации Гегеля: а) из понятия бытия можно дедуцировать все его атрибуты, т. е. вообще все атрибуты; в) мы не можем помыслить бытие вне определенного комплекса атрибутов (попытка помыслить чистое бытие приводит к небытию, т. е. бытие оказывается становлением и т. д. через логику, натурфилософию и философию духа — бытие есть все это; что же именно? Повтори все сначала!
7 ормально наиболее радикальная форма апофатического богословия (например у Nagвrjщna [Нагарджуны]): Бог не есть: 1) а 2) non — а 3) а и поп — а 4) ни а, ни поп — а. Здесь переход к более радикальной установке, с той разницей, что еще допускается разговор (logos) о Боге (аналогия: невозможность на □ помыслить квадратный круг, это невозможная мысль, но все же мысль, нечто, в корне отличная, скажем, от зубной боли).
8 Не касаясь вопроса о том, возможны ли «эмоциональные» (в широком смысле) установки, не включающие когнитивных.
9 Я знаю, что подобное логическое рассуждение может показаться неприменимым в той атеистической установке, которая отрицает возможность речи о Боге. Здесь большие трудности, которых я не касаюсь, но, повторяю, «популярно» мы ясно понимаем разницу между теистом, для которого Бог нечто, и в этом смысле как‑то для него есть, и атеистом, для которого Бога нет.
10 Как для камня, скажем. Только камень (и «наивный атеист», если таковой существует) не знает, что Бога нет, а атеист знает. Аналогия: я не вижу стола; я вижу, что стола нет. Атеизм предполагает теизм?
11 Этим еще, конечно, не сказано, что такая религия где и когда‑либо существовала.
12 Конечно, легкий анализ буддизма возможен только на основании феноменологии религии вообще. Но эту феноменологию, по — моему, нельзя дать на основании чистой Wesenschau; она должна постепенно вырастать из анализа фактических религий. Правильный путь исследования: 1) предварительный анализ исторических религий, дающих материал для феноменологии религиозной установки как таковой; 2) феноменология религии вообще; 3) полный осмысленный анализ исторических религий на основе феноменологии религиозного явления.
13 Вне вопроса о том, существует ли фактически такой чистый теизм?
14 Ср.: Heidegger [М.]: Was ist Metaphysik? [Bonn, 1930].
15 Интересно проанализировать кажущееся исключение. Хлысты, <нрзб.> и т. д.
16 Здесь возникает вопрос так называемой мистической идентификации человека с Богом. Я думаю, что никто никогда этого не утверждал, но надо проверить. Надо проанализировать и вопрос о Богочеловечестве.
17 Вопрос об отрицательных атрибутах. Это значит «я не Бог», если о Боге я знаю только что он нечто и я тоже нечто?
18 Ср., например, Heidegger'a [Хайдеггера].
19 В этом смысле Гегель [ — ] атеист.
20 Из чистого нечто, что бы ни говорил Гегель, ничего «дедуцировать» нельзя. Поэтому: либо (нелепый) солипсизм, в котором все дано как я, либо данность качественного не — я.
21 Отсюда видно, что атрибут «не — я» не является, строго говоря, атрибутом Бога (это атрибут мира, который и для чистого теиста познаваем). Единственный атрибут Бога есть отсутствие всяких атрибутов (даже отрицательных? Значит, чистый теизм не отрицательное богословие?)
