«Он был одним из величайших философов, когда-либо живших на земле. Друг человечества, равнодушный к деньгам во всех случаях, кроме раздачи их бедным; друг животных; его сердце тревожила единственно забота о благе других людей. Он надеялся сделать мир счастливым, давая людям больше того, что их радует, — материи более тонкие и более красивых расцветок, — и все это по более низкой цене, так как его великолепные краски почти ничего не стоили. Никогда я не видел человека с более ясным умом».

Как казалось Карлу Гессенскому, философские воззрения графа в отношении религии сводились к чистому материализму, «но он умел так тонко его представить, что было чрезвычайно трудно возразить ему. Он был что угодно, но не поклонник Иисуса Христа и позволял себе в его отношении слова, которые не могли быть мне приятными:

— Милый граф, — сказал я ему, — думайте об Иисусе Христе, что хотите, но уверяю Вас, те слова, какие Вы говорите о нем, которому я так предан, меня очень печалят.

Он ненадолго задумался и ответил:

— Иисус Христос — ничто, но печалить Вас — это уже что-то, и поэтому я обещаю Вам больше никогда с Вами о нем не говорить».[432]

Принц Карл пишет в далее своих воспоминаниях: «Однажды, в начале 1783 года, я нашел его совсем больного, он думал, что умирает. Он гас на глазах. Поужинав в спальне, он усадил меня одного у своей кровати, говорил о многих вещах, предсказал многое и попросил меня приехать снова как можно раньше. Я так и сделал и нашел его в лучшем состоянии, однако очень молчаливым[433]».

К сожалению, именно в этот момент, зимой 1783 года, дела, в основном личного порядка, призвали принца в Ханау и Кассель.

Вследствие этого он не мог надеяться быть рядом с умирающим Сен-Жерменом, если он не проживет до весны.

Перед своим отъездом в Кассель в декабре 1783 года принц Карл еще дважды виделся с графом. Во время первой встречи граф сказал, что «если он умрет во время отсутствия принца, тот найдет запечатанную записку, написанную его рукой, которой будет достаточно»[434], чтобы руководить им в будущем, по поводу которого Сен-Жермен сделал некоторые пророчества. Во время второй беседы, за два дня до отъезда, принц Карл, возможно, обеспокоенный тем, будет ли записка содержать достаточно информации и сможет ли он понять ее, и не собьется ли он с пути, попросил Сен-Жермена дать ему эти последние наставления сейчас, пока он еще был жив, на что граф Сен-Жермен воскликнул, как бы в испуге: «Ah, serais-je malheureux, mon cher Prince, si j’osais parler!»[435] Буквально это означает: «Ах, я был бы несчастен, мой дорогой принц, если бы посмел заговорить!». Но слово «maleureux» имеет более сильное значение во французском языке, чем просто «несчастный», оно может означать также «проклятый», «злосчастный». В данном контексте оно, вероятно, означало, что в результате графа могло ожидать какое-то бедствие.

Существуют эзотерические традиции относительно тайн, которые посвященный может передать только своему духовному сыну или воспреемнику, и только в момент своей смерти. Поняв слова графа именно так, принц не стал настаивать, простился с графом и больше его не видел.

Хотя не сохранилось никакой переписки между Сен-Жерменом и принцем Карлом, Сен-Жермен мог писать ему или по его просьбе новости о графе мог сообщать кто-то еще. Принц Карл, очевидно, получивший подобное письмо, написал из дома своего брата фон Гаугвицу:[436]

Немецкое слово «Auftrage» означает несколько больше, чем указания в обычном смысле, это именно последние наставления, передающие сокровенные тайны.

Какие же сокровенные тайны должен был передать граф Сен-Жермен в час своей кончины принцу Карлу как своему духовному сыну, ученику и воспреемнику? Были ли это тайны мистического ордена, главой которого был Сен-Жермен, и если да, то какого именно? Первый ответ напрашивается сам собой — масонского! Но не все так просто. В XVIII веке существовало множество самых разнообразных духовно-эзотерических обществ. Да и масонство восемнадцатого столетия было весьма неоднородным.

Первым упоминанием франкмасонства во Франции считается полицейский рапорт от 16 февраля 1737 года, относящийся к «ordre de Frimasons». Во Францию масонство пришло из Англии, и его появление в Париже связывалось с приездом смещенного с трона короля Англии Якова II. Предполагали, что в Сен-Жермен-ан-Лэ, где он обосновался, некоторые сопровождавшие его придворные, в основном шотландцы, практиковали франкмасонство и посвящали в него симпатизирующих французов.

Однако вскоре в Лионе возникло течение противоположного направления. В этом городе парижское масонство, которое, благодаря поддержке католиков, стало деистским, а некоторые его течения и вовсе атеистическими, рассматривалось как поверхностное, многословное и политическое. Лионские франкмасоны занимались духовными материями.

Вдохновителем их был некто Мартинес Паскуалис, считавшийся испанцем или португальцем по происхождению, однако родившийся в Гренобле, вероятно, в 1727 году. Впервые о нем услышали в масонских ложах Монпелье, Тулузы и Фуа — там, где когда-то была страна катар, и где даже сегодня сохраняется память о мучениках — альбигойцах, казненных в 1208 году. Возможно, он использовал некоторые подлинные остатки древнего учения, объединив их в представленном им толковании с традициями гностиков и каббалистов. Он стал известен в ложах как учитель, провозглашающий водительство «Неведомых Высших», термин, напоминающий «Невидимую Коллегию», о своей принадлежности к которой веком ранее заявляли розенкрейцеры в своих манифестах. Он привлек к себе Луи-Клода де Сен-Мартена, молодого офицера, которому влияние Шуазёля помогло получить патент в полку в Фуа, и Жана-Батиста Виллермоза, торговца шелком из Лиона, города, в котором эти мистики основали свою ложу — общину «Elus Cohens». Не выходя полностью за пределы обычного масонства, они учили, что вначале был только Бог, а от него произошли духи. Некоторые из них вошли в материальные тела, так произошло, в свою очередь, и с человеком; человек должен был с помощью аскетической дисциплины и молитв воссоединиться с духом или Богом. Они считали, что все великие мировые религии содержали некоторые общие элементы божественной истины (тем самым предвосхищая современную теософию и суфизм), некоторые религии больше, чем другие, и что в официальном догматическом христианстве ключи были утеряны, поэтому для того, чтобы заполнить пробелы и верно интерпретировать христианское Писание, нужно было обращаться к другим традициям. Был разработан и принят некий ритуал, в конце которого кандидат, очистив свою моральную природу, после медитаций и молитв должен был пройти через «Великое Делание». Возможно, это было похоже на нисхождение Святого Духа, божественного наития, как ответ на человеческие устремления.

Жан-Батист Виллермоз родился 10 июля 1730 года в Лионе. Он был старшим из 12 детей и провел свою жизнь преимущественно в Лионе. Он был братом Пьера-Жака Виллермоза, физика и химика, который работал над Энциклопедией Дидро и Д’Аламбера.

Он был производителем шелка и серебра на рю де Катр-Шапо и как глава благотворительных организаций сыграл важную роль в европейском франкмасонстве своего времени. Он получил посвящение в возрасте 20 лет и стал Досточтимым Мастером своей ложи в 22 года. Будучи мистиком и горячо интересуясь тайной природой инициации, Виллермоз внес вклад в создание Великой Ложи Регулярных Мастеров в Лионе, которая в то время практиковала 7 высших степеней. Он стал ее Великим Магистром в 1762 году и сразу после этого добавил восьмую степень: «Шотландский Великий Мастер, Рыцарь меча и Розы-Креста». Виллермоз основал в 1763 году вместе со своим братом Пьером-Жаком ложу, названную «Суверенный капитул Рыцарей Черного Орла Розы-Креста», предназначенную для алхимических исследований. Виллермоз был принят в первую степень Ордена Избранных Коэнов в Версале в 1767 году. Позже, в 1780 году он сообщал в письме принцу Гессенскому, что в 1768 году был инициирован в Высшую степень Рыцаря золотого и розового креста (Reaux-Croix) в Ордене Мартинеса де Паскуалиса.