Как изготовить различные полезные вещи, о которых я умолчу.[325]
Как защитить себя от всяких болезней и прочих неприятностей.
Настоящие слабительные средства, отчищающие организм только от вредных веществ.
Настоящие, безопасные и благотворные косметические средства.
Сверхочищенное оливковое масло, изготовляемое в Германии за 12 часов.
Оставляю на потом то, что касается сельского хозяйства. Л.П.Т.С. де Уэлдон.
По различным причинам здесь нельзя упомянуть об одном дополнительном способе.
Осуществление этого промышленного плана может оказаться в высшей мере полезным для экономики страны и приведет к нерушимому единству между различными великими странами, де Уэлдон».
Помимо данного списка, граф обещал вручить фон Альфенслебену письмо, но «опасаясь, что придется слишком углубиться в детали», он просто вручил следующую просьбу об аудиенции: «Сир, говорить о себе иначе, чем с фактами в руках, не подобает, когда имеешь счастье обращаться к такому великому Королю. Поэтому пусть Ваше Величество вышлет мне свои приказания, коими он осчастливит покорнейшего, вернейшего и скромнейшего слугу Вашего Величества Уэлдона».[326]
30 июня 1777 года Фридрих II ответил фон Альфенслебену, что он не собирается отвечать графу Сен-Жермену, но разрешает передать ему, что тот может приехать в Потсдам. Король передал список графа своему брату, принцу Генриху Прусскому, который написал следующее:
«Благодарю тебя, дорогой брат, за присланную памятку о чудесах, которые Сен-Жермен хочет осуществить. Он многое обещает, но многое и умеет. У него, наверное, глубокое образование, и он всегда слыл удивительным человеком. Возможно, он владеет некоторыми тайными способами использования и улучшения отдельных веществ. Эксперимент с двумя-тремя предметами не разорит нас, а может принести большую прибыль, конечно же, не сокровища Креза или Монтесумы, но необязательно сравниваться с ними, чтобы быть богатым. Богатство меряется нашими собственными потребностями. Кто удовлетворяет их, не теряет ни радость, ни душевный покой, более того, он их увеличивает, если сумеет облегчить судьбу несчастных и нуждающихся».[327]
Нам неизвестно, последовал ли король Прусский бескорыстным советам своего брата, об этом архив умалчивает. По крайней мере, не жажда прибыли толкнула графа Сен-Жермена передать свой список Фридриху II; по этому поводу он сказал фон Альфенслебену: «Поскольку я владею большими богатствами, никакой правитель не сможет меня облагодетельствовать. Поскольку я сам — князь, он не сможет заметно улучшить мою судьбу».
Так как граф Сен-Жермен не ответил на приглашение Фридриха-Августа Брауншвейгского, последний направил к нему посланца в лице своего личного советника, господина дю Боска — торговца шелками в Дрездене. Тот не знал, что граф «способен прочесть на лице человека, может ли собеседник понять его или нет. В последнем случае он избегал новой встречи с этим человеком».[328]
Именно это и случилось, когда дю Боек предстал перед графом Сен-Жерменом. Тайный советник рассчитывал, что граф станет показывать ему различные документы, коими «адепты» любят размахивать, либо проделывать опыты по трансмутации. Граф всего лишь раскрыл «философский портрет» посетителя. Последний, страшно удивившись, возненавидел графа и, желая принизить его в глазах своего хозяина, представил его Фридриху-Августу таким образом: «Я увидел в нем лишь остроумного, начитанного, много видевшего и испытавшего человека, имеющего разрозненные познания в области химии, но не ставшего настоящим исследователем, короче, человека без системы. Я понял, что он ничуть не теософ, он не различает Бесконечное во всех его деталях, анализ Создания не дал ему правильного мнения о Причине создания Дю Боек сумел убедить некоего Фрелиха, проживающего в Горлице, и оба придумывают в своих докладах Фридриху-Августу Брауншвейгскому совершенно невероятные истории. Фрелих убедил князя не встречаться с графом, заметив, что тот «не масон, не маг, ничего в масонстве не смыслит»[329]». Как известно, герцог Брауншвейгский был председателем ложи «Три глобуса Вселенной» в Берлине и проповедником в ложах чина Строгого Наблюдения.
Что касается дю Боска, он познакомил князя с информацией о том, что русский офицер Давид ван Хоц[330] якобы встретил графа «с трудом — из-за ранения в ноге — шагающего по дороге в Россию. Граф едва передвигался, и офицер якобы взял его в свою карету, привез в Москву, где у графа была фабрика, которая не хотела функционировать».[331] Дю Боек настаивал на этой информации, утверждая, что граф работал над изготовлением красителей для ткацкой фабрики в Москве.[332] Затем он стал утверждать, будто камни, которыми он обладал, происходили из рудника, открытого им в России, правом выработки которого он владел единолично, а в алмазах совершенно не разбирался.[333] Наконец дю Боек пустил слух о том, что разоренный граф попытался выпросить у него самого крупную сумму денег.[334]
У графа Сен-Жермена нашлись в Дрездене два друга, готовых защитить его перед герцогом Брауншвейгским. Одним из них был государственный советник — барон Вурмб, другим — камергер герцога Курляндского, барон Бишофвердер.
Бишофвердер[335] написал герцогу Фридриху-Августу Брауншвейгскому следующее: «Удивлен, узнав, что брат дю Боек не согласился дать денег взаймы графу Сен-Жермену. Брат не может не знать, что, если граф часто занимал деньги, он всегда возвращал крупные суммы, и нет никакой опасности в том, чтобы с ним познакомиться».[336] Затем с согласия герцога Курляндского[337] Бишофвердер уехал в Лейпциг на встречу с графом Сен-Жерменом.[338]
Именно в это время граф написал герцогу Фридриху-Августу Брауншвейгскому следующее письмо, датированное 8 мая 1777 года:
«Монсиньор, позвольте мне открыть Вам свое сердце. Оно изранено с тех пор, как господин советник дю Боек использовал средства, которые весьма мне неприятны, с целью убедить меня в истинности распоряжений, полученных от Вас, о которых он сообщает мне в своем письме, и которые, смею Вас уверить, не имеют и не должны иметь ко мне никакого отношения. Барон Вурмб вместе с бароном Бишофвердером могут засвидетельствовать честность и правомочность сделанного мною шага, давно назревшая необходимость которого, конечно же, ни в коем случае не умаляет моего к Вам уважения и преданности. Щекотливость создавшегося положения с самого начала обязала меня скрывать свои мотивы.
Я тороплюсь исполнить возложенные на меня в этих краях обязанности, очень важные и не терпящие отлагательства, чтобы, завершив свои дела, немедленно приехать к Вам, лучшему из принцев, встречи с которым я давно и с нетерпением жду. Поскольку я уже имел честь быть представленным Вам, монсеньор, смею надеяться на то, что в силу своей проницательности Вы сумеете распознать во мне Вашего пылкого сторонника и простить меня за неотложные дела.
Остаюсь, обязанный Вам, Ваш покорный слуга Уэлдон».
[339] 
