Впрочем, Одарту — иногда называемому Одаром; в осьмнадцатом веке Дидро ведь тоже именовался у русских Дидеротом! — Екатерина не очень-то доверяла. В своем письме к Понятовскому осенью 1762 года она специально просит его передавать важные вещи не через этого человека: «Не давайте отнюдь письма Одару…».
Согласно сведениям русского историка И. Давидовича (Половцова), Михаил (Мишель) Одар (Michel Odart) родился в Пьемонте; при Елизавете Петровне прибыл в Россию и был определен канцлером Михаилом Илларионовичем Воронцовым в чине надворного советника на службу в Коммерц-коллегию, но по незнанию русского языка оттуда скоро ушел, и тогда Екатерина Романовна Дашкова, племянница канцлера, рекомендовала его для секретарских занятий императрице. Однако это ходатайство не было удовлетворено, так как императрица не хотела иметь секретарем у себя чужеземца, да к тому же и иностранная переписка ее была невелика, и Одар был назначен лишь управляющим одного небольшого собственного имения великой княгини Екатерины Алексеевны. По словам самого Одара, а также по свидетельству канцлера Воронцова и иностранных писателей об июньских событиях 1762 года, Одар принимал участие в перевороте, «как весьма разумный человек и поведение свое осторожно имеющий», в качестве, по всей вероятности, посредника в сношениях императрицы с преданными ей лицами, или — по выражению тогдашнего австрийского посланника Мерси д'Аржанто — в роли как бы «секретаря заговора». (Впрочем, Дашкова умаляет размеры участия Одара в перевороте.) Затем Одар поступил на службу в Кабинет императрицы в качестве библиотекаря; в это время (в конце 1762 года) Одар, между прочим, по поручению императрицы, участвовал в письменных переговорах с Даламбером относительно приглашения последнего в качестве воспитателя цесаревича. В 1763 и 1764 годах Одар был назначен членом комиссии для рассмотрения коммерции Российского государства и особого при ней собрания для рассмотрения проектов, касающихся до торговли, и был употребляем для составления соображений по предполагавшемуся торговому трактату с Англией. В 1764 году Одар оставил Россию и умер в Ницце около 1773 года.
В Государственном архиве хранятся две записки Одара: 1) «Memoire sur le commerce de Russie, á M. le procureur general le 26 juin 1761» и письмо его к княгине Дашковой, при котором послана была ей эта записка и 2) «Sentiment du conseillier de la cour Odar sur le Riglément qu'on pretent établir, relativement á la saisie (en cas de faillite) des effets envoyés en commission pour Stranger, le 2 décembre 1761». Первая из этих записок напечатана без имени автора Бюшингом в «Magazin für die Historie und Geographie», Halle, 1777, XI, 439–464.[187]
Вслед за упоминавшимися Дашковой «бессмысленными брошюрами некоторых французских писателей» конца XVIII века многие прочие читавшие ее опубликованные по-французски «Записки» французские писатели[188] уже в веке XX из-за важной роли в дворцовом перевороте 1762 года упорно отождествляли Одара, или Одарта, с графом Сен-Жерменом, о чем упоминает Поль Шакорнак. Но если принять во внимание все рассказанные выше и известные русской исторической науке сведения об этом персонаже, то отождествлять его с графом Сен-Жерменом не представляется возможным.
Достоверные факты о пребывании Сен-Жермена в России очень скудны и известны в основном благодаря книгам о Сен-Жермене Изабель Купер-Оукли и Поля Шакорнака. В российских исторических источниках подтверждений приведенным ею фактам не нашлось.
Граф приезжал в Санкт-Петербург по приглашению своего давнего друга — известного итальянского художника графа Пьетро Антонио Ротари, который в то время жил в Графском переулке возле Аничкова моста. Родившийся в Вероне 30 сентября 1707 года Ротари вплоть до 1734 года учился у лучших мастеров Италии: в художественных мастерских Р. Ауденарде и у Д.Б. Пьяцетты в Венеции, затем у Антонио Балестра и Франческо Тревизани в Риме и у Солимена в Неаполе. Начинал с росписей церкви в родной Вероне и картин на религиозные темы, хранящихся ныне в Падуе и Риме. В 1750 году переехал в Вену ко двору Марии-Терезии, затем некоторое время жил в Мюнхене и был придворным художником саксонского двора в Дрездене. В 1756 году художник был приглашен ко двору императрицы Елизаветы Петровны и оставался в России до конца своих дней. Жил в Петербурге, имел множество заказов, пользовался большим почетом. Его моделями были знатнейшие вельможи и дамы, в том числе императрица Елизавета Петровна (по мнению современников, портрет кисти Ротари, изображающий ее в черной мантии с черной кружевной наколкой, самый похожий из всех портретов) и великая княгиня Екатерина Алексеевна (три портрета), сохранились также два портрета И.И. Шувалова, цесаревича Павла Петровича в раннем детстве, канцлера М.И. Воронцова, графа Г.Г. Орлова. Однако вошел в историю в первую очередь типажными образами юных девушек, покрывающими стены целых интерьеров («Кабинет мод и граций» в Большом дворце в Петергофе-Петродворце, «кабинеты Ротари» в Китайском дворце в Ораниенбауме-Ломоносове с 22 картинами и в Гатчинском дворце, «Салон Ротари» в поместье Юсуповых в Архангельском). Женские головки Пьетро Ротари были в большой моде у русской знати и сделались обязательным украшением почти каждого царского или княжеского дворца. «Головки» имели и большое педагогическое значение, поскольку в их создании принимали активное участие русские подмастерья итальянского художника (Ротари организовал частное художественное училище и в России). Среди его учеников был А.П. Антропов; несомненное влияние Ротари испытали И.П. Аргунов и Ф.С. Рокотов. После скоропостижной смерти художника, последовавшей 31 августа (11 сентября) 1762 года, Екатерина II скупила у его вдовы все (триста сорок) оставшиеся в его мастерской картины и приказала разместить их в особом зале Большого Петергофского дворца, в так называемом «Кабинете мод и граций».
В сопровождении художника граф Сен-Жермен посетил самые известные семейства Санкт-Петербурга — Разумовских и Юсуповых. И снова, как в Лондоне, очаровал своих слушателей виртуозной игрой на скрипке, «из которой он извлекал звуки, напоминающие звуки оркестра». Утверждают, будто граф посвятил им же написанную пьесу для арфы графине Остерман.
За то недолгое время, что он прожил в русской столице, граф Сен-Жермен познакомился с адвокатом из Женевы Пиктетом, который также был принят во многих домах. Последний был родом из Женевы и служил полицейским магистратом. Из-за своего молодого возраста он не вошел в Совет Ста и уехал в Париж. Отсюда вместе с каким-то русским он пропутешествовал по Европе в течение трех лет. В Вене он встретился с Григорием Орловым и уехал вместе с ним в Санкт-Петербург. Там он познакомился с торговцем Маньяном, на сестре которого он женился, и стал его компаньоном. Из-за сомнительной аферы, в которую он оказался втянутым, его репутация была подпорчена, хотя он и был невиновным. При этом он был умен и образован.
Граф Сен-Жермен общался не столько с самим Пиктетом, сколько с его родственником Маньяном, который занимался скупкой и продажей драгоценных камней. Он откладывал все дефектные камни и давал их графу с тем, чтобы тот им придавал искомый блеск.[189]
Изабель Купер-Оукли пишет об этом периоде:
«…существуют различные не подлежащие сомнению исторические доказательства того, что уже в 1762 году граф побывал в Санкт-Петербурге, где и подружился с Орловыми. Тем более, находясь в России, мы узнали о том, что наш мистик гостил в Архангельском у княгини Марии Голицыной 3 марта 1762 года.
Нижеследующая информация была обнаружена в России и предоставлена нам одним нашим русским другом:
«Граф Сен-Жермен был в этих краях в эпоху Петра III и покинул Россию по восхождении Екатерины II на престол. Господин Пыляев,[190] впрочем, полагает, что это произошло гораздо ранее царствования Екатерины.
