— П-понимаете. Травмы вашего ребенка, — («Хорошо хоть сыном не назвал», — мелькнуло у Николая), — оказались гораздо тяжелее, чем можно было предполагать при первичном осмотре, — («Да нет же, не то», — чуть не вырвалось у Рассветова), — поэтому, когда парня подали в операционную, ситуация резко ухудшилась…

— Короче! Он жив?! — Дыхание Мастодонта участилось, а желваки играли все явственнее.

— Извините. Мы сделали все возможное. — Николай поспешил предупредить дальнейшие сюсюкающие речитативы коллеги. — Сожалеем.

— Загубили, — с расстановкой произнес Мастодонт. Его лицо стремительно краснело. Белки глаз налились кровью. Шумное дыхание участилось. Он производил впечатление приготовившегося атаковать быка.

— Понимаете, у него выявили и повреждение легкого, и внутрибрюшное кровотечение, и, что хуже всего, тяжелую черепно-мозговую травму…

— Загубили!!! — взревел Мастодонт и, схватившись обеими руками за край отнюдь не миниатюрного стола, одним резким движением отбросил его в сторону, впечатав в стену около выхода.

Юрий вскочил и попытался отпрыгнуть назад, но, задев стул, с грохотом упал спиной на дверцы шкафа, сполз на пол и безвольно, словно смирившись, застыл на линолеуме, не сводя глаз с нависающей над ним живой глыбы.

— Нет! Успокойтесь! Мы сожалеем. Но парня вы этим не вернете, — почти прокричал Николай в массивный затылок Мастодонта.

Дернувшийся было по направлению к Юрию амбал резко обернулся к Рассветову.

— Ты… — прохрипел он, вперив сверлящий взгляд ему в лицо.

Николай явственно ощутил запах алкоголя. Яблоко от яблони…

— Я реаниматолог. И могу вас заверить, что мы сделали все возможное. У юноши были травмы, не совместимые с жизнью… — Он затараторил, как его незадачливый коллега. Подобная манера общения ему всегда претила, но сейчас он видел себя говорящего как бы со стороны.

Болезненный толчок в плечи отбросил Николая к столу, заставив вернуться в «свое» тело.

— Не надо! — успел вскрикнуть он, прежде чем компьютерная клавиатура обрушилась ему на голову, разлетевшись после контакта с его теменем на несколько остроконечных обломков. Непосредственно от удара боли он почти не почувствовал. Но через несколько секунд появилось мерзко-саднящее ощущение в месте, куда пришелся удар, и он явственно ощутил, как по волосам потекла вязкая теплая жидкость. «Ерунда. Кожа рассечена», — с профессиональной флегматичностью констатировал Рассветов. В этот момент дверь в ординаторскую распахнулась, и на крыльях служебного рвения влетели два молодца в милицейской форме. За их спинами маячила «вывеска» сопровождавшего Мастодонта субъекта.

Виновник экстрима обернулся к вошедшим. Один из правоохранителей, мелькая майорскими погонами, быстрым шагом приблизился к нему и мягко произнес:

— Успокойтесь. Мы все очень сожалеем. Но вы должны быть стойким. Присядьте. — Он робко коснулся руки Мастодонта и указал на диван.

Но безутешный папаша, выместив первый гнев, уже и так поутих. Грузно повалившись на диван, он мрачно поинтересовался:

— Когда тело пацана вывозить будут? Хочу попрощаться.

— Через два часа после смерти. Так положено. — Поднявшийся с пола Юрий растерянно стоял около шкафа. — Час остался, — запнувшись, поправился он.

— Долго. Проведите меня к сыну, — не терпящим возражений тоном прохрипел Мастодонт.

— Но… — Травматолог осекся, поймав быстрый взгляд майора. — Сейчас я предупрежу медсестру. — Он вышел.

Николай приложил к саднящему месту носовой платок. Крови было немного. Головокружение на уровне легкого похмелья. Лишь зудел порез под волосами.

— Идите за медсестрой. Она вас проведет. — Вернувшийся Юрий был предельно вежлив, но подрагивающие губы и бегающий взгляд выдавали внутреннюю напряженность.

Мастодонт и майор вышли. Оставшийся страж порядка, щуплый старлей, окинув веселым взглядом разгромленную комнату, ехидно поинтересовался:

— Жертвы есть?

— А что, можно заявление о нанесении телесных повреждений подать? — парировал Николай. И, не дожидаясь ответа, направился в свое отделение.

Подступавшую злость вытесняла одна мысль: «Только бы не пришлось волосы вокруг ссадины сбривать».

Выездные курсы по реанимации новорожденных длились три дня. Занятия проходили в актовом зале второй городской больницы. Здесь было просторней и уютней — сказывалось многолетнее спонсорство металлургического завода.

Почетными делегатами от реанимационного отделения единогласно (голоса самих «делегатов» корректно не учитывались) были избраны Александр и Дмитрий.

Для последнего это, впрочем, было весьма прогнозируемым событием. Парень всего лишь два года работал анестезиологом, еще не имел категории и вполне закономерно считался «ребенком отделения».

А вот у Александра самолюбие взыграло. Он, врач второй категории с шестью годами анестезиологического стажа за широкими плечами, вполне, по его мнению, мог бы претендовать на равноправное участие в голосовании, где кандидатура второго «делегата» определялась бы на общих основаниях. Хотя, критически оценивая подобный вариант развития событий, он понимал, что шансы у него были лишь в случае выбора методами тыка, «короткой спички», считалочки, — но на подобный непрогнозируемый экстрим коллеги вряд ли бы согласились.

Впрочем, поначалу все складывалось не так уж и плохо.

Профессор, читавший лекции, оказался человеком аккуратным и все три дня приезжал ровно к девяти утра. К двенадцати теоретическая часть заканчивалась и слушателям раздавались тестовые бланки, на заполнение которых уходило минут двадцать. Таким образом, Александр освобождался на два часа раньше, чем в рутинный трудовой будень. Лишь на третий, заключительный, день цикла дотошный кафедрал вздумал устроить практический экзамен по интубации манекена младенца. Александр спокойно вызвался в числе первых, уверенно провел манипуляцию, ввел трубку в четко очерченное отверстие. Но ложка дегтя не заставила себя ждать. Он «ошибся дыркой», введя трубку в отверстие пищевода, а не трахеи. И это он, на счету которого, по его же собственным скромным подсчетам, была по меньшей мере тысяча интубаций взрослых пациентов и полсотни манипуляций с «настоящими» живыми младенцами. А тут с какой-то куклой, и такой казус. Но окончательно настроение у него испортилось, когда, вынужденный в течение бесконечно долгих трех минут стоять перед всем залом с извиняющейся полуулыбкой, он параллельно должен был изображать внимательную заинтересованность словами профессора, подробно и, казалось, с некоторым ехидством объяснявшего суть ошибки. Напряженная поза Александра и раздосадованный взгляд настолько выдавали внутреннюю напряженность, что стоявшая рядом ассистентка кафедрала утешительно шепнула:

— Не расстраивайтесь вы так. На манекенах очень часто не получается.

Но ущемленная профессиональная гордость напоминала о себе весь день.

К утру неприятный осадок растворился, и Александр явился на работу в умеренно боевом настроении. Но мелкие пакости судьбы и не думали заканчиваться.

Исаак Данилович, выслушав отчет дежурантов, спросил «молодых» о прошедших курсах. Но «старики» слушали скудный на инциденты рассказ без особой заинтересованности, а когда все получили привезенные «экскурсантами» сертификаты о прохождении цикла, тема и вовсе сникла.

— Скучновато вы, ребятки, трехдневку провели. Другое дело мы. В понедельник ошпаренного младенца привезли. Мамочка, видите ли, утренний чаек себе заваривала, а ребеночка, чтоб под присмотром был, на кухонный стол рядышком положила. Он, простачок, ножкой чайник с заваркой себе на пузо и бахнул. Итог — тридцать процентов поверхности тела ожог первой степени, десять процентов — второй. Пришлось реанимобиль из детской областной вызывать. Во вторник дядя Боря нас с Колей потрепал неслабо. Больная после эндопротезирования [2] на четвертые сутки коллапс с остановкой дыхания выдала. Полдня из травматологии не вылезали. Сотни единиц гормонов и пару баллонов кислорода на нее извели. Думали, придется на трубу сажать и — к нам на искусственную вентиляцию. Но вроде попустило… Как она, Коль, ты с утра уже наведывался?