По испуганному взгляду и пылающему отнюдь не стыдливым румянцем округлому лицу все присутствующие догадались о причине столь бурного возвращения еще до ее озвучивания:

— Там Мастодонт бесится. Всех перестрелять грозится, если пасынка не спасем. А с ним еще пара горилл. Выход из отделения перекрыли. Никого, орут, не выпустим, пока мы парня в чувство не приведем.

Гримасы злости и страха, застывшие на лицах присутствующих, угадывались даже под стерильными масками. Полуминутную немую сцену нарушил звонкий щелчок уроненного операционной медсестрой зажима.

— Сейчас выходить опасно. Надо переждать, пока наплыв эмоций спадет. — Юрий обернулся к Ирине: — Он в операционную не попрется? Не помешало бы двери на засов закрыть.

— Согласен, — поддержал идею коллеги Григорий. Он уже закончил ушивание раны грудной клетки трупа. — Скоро должна милиция подъехать. Вот мы у них под крылышком и выйдем.

— Да там уже сидит парочка в ментовской форме. Но они даже не пытаются этих бандюг утихомирить, — нокаутировала надежды врачей Ирина.

Григорий раздраженно хмыкнул и, уже начав стаскивать окровавленные перчатки, вдруг остановился и, обойдя операционный стол, задумчиво остановился у таза с использованным инструментарием. Затем медленно, как бы колеблясь, взял скальпель, которым он вскрывал грудную клетку юноши, и подошел к животу мертвеца.

— Ну что, Юра, пара часов у нас имеется. Так проведем время с пользой для врачебной практики. Да и диагноз кровотечения подтвердим, — его нарочито бодрый голос звучал несколько наигранно, но эффект разрядки был достигнут.

— Или опровергнем, — понятливо кивнул травматолог, подойдя к столу с другой стороны. — Лена, — обернулся он к операционной медсестре, — нитки подряхлее, каких не жалко.

Николай молча сидел у анестезиологического столика. Дискутировать по поводу происходящего ему не хотелось. Парня не оживишь. Больно ему уже не будет. А прикрыть себя от возможных издевательств со стороны любящего папаши не помешает. Да и у экспертной комиссии возникнет гораздо меньше вопросов, если официально представить случай как факт остановки сердца у больного, который уже был оперативно искромсан и находился под полноценным общим наркозом, чем предложить сомнительное описание весьма скользких обстоятельств молниеносной кончины нетронутого скальпелем пациента. Нечестно? Может быть. Но перед кем? Ведь хуже от этого никому не будет. А лучше? Точнее, спокойней. Людям в белых халатах, честно пытавшимся (пусть и безуспешно) выполнить свою работу по спасению заведомо безнадежного (теперь Николай был в этом практически уверен) пациента. Риск ярлыка «опоздавших разгильдяев» для них заметно снижается. Разве это не повод для некоторой селективной подтасовки второстепенных деталей, никоим образом не определивших окончательного исхода ситуации.

Рассветов в очередной раз поймал себя на увязании в абстрактных разглагольствованиях. Не время. Сейчас стоило подумать над тем, как лучше всего оформить карту мифического наркоза, на каком этапе изобразить картину резкого ухудшения состояния больного. Затем подробно расписать терапию по спасению уходящего в небытие организма. И наконец, сместить время констатации смерти, сообразуясь с окончанием фантомной операции.

— Кровищи литра полтора, не меньше, — со злобным удовлетворением объявил Григорий, копаясь в брюшной полости трупа: — Отсос!

Вишневого цвета жидкость из живота эвакуировали при помощи атмоса и больших марлевых тампонов.

— Ну в тазу я задерживаться не стану. По сценарию, как только я туда вошел, пацан остановку выдал. — Григорий вопросительно взглянул на Николая.

Инсценировка операции заняла немногим более часа.

Окончательный диагноз теперь сомнений ни у кого из врачей не вызывал. На первом месте стояла черепно-мозговая травма, тяжелый ушиб головного мозга. Он же и был основной причиной смерти. Квартет менее экстремальных, но также весьма опасных для жизни травм расположился в графе «сопутствующие».

Пришло время покинуть дружелюбные стены операционной.

Доктора вышли в предбанник. Нарочитая неторопливость снимания перчаток, шапочек и масок лишь подчеркивала внутреннюю напряженность каждого. Никто не хотел выступать перед Мастодонтом в роли глашатая смерти пасынка. Впрочем, Григорий не без оснований полагал, что его-то эта перспектива касается в последнюю очередь. При поступлении больного со свирепым папенькой он не общался. Пациент был поднят в операционную травматологического отделения с переломом таза и черепно-мозговой травмой. Да и непосредственной причиной смерти явилась вовсе не общехирургическая патология. И это притом, что основную физическую работу по спасению юноши выполнил именно он.

И Юрий, и Николай понимали, что честь принятия первого удара должна выпасть кому-то из них, но в одиночку никто идти не хотел.

Травматолог нашелся первым:

— Коля, дискутировать некогда. Ты — основной спасатель. Я — основной приемщик. Так что давай по справедливости. Подходим вдвоем. Я начинаю говорить. Сожалеем, дескать, соболезнуем. Ты включаешься — сделали, мол, все, что могли. Ну а там вместе выслушиваем. Даст Бог, дальше угроз и проклятий дело не пойдет.

— А если пойдет? — угрюмо усмехнулся Николай. Он не поручился бы, что сможет контролировать свое поведение, зайди эти «хозяева жизни» слишком далеко. Но где была та черта, до которой он мог бы вытерпеть, Рассветов и сам не знал.

— А мы в коридоре говорить не станем. Пригласим его одного, без мордоворотов, в ординаторскую. И ментов позовем, — Юрий даже посветлел, вспомнив о товарищах из органов, терпеливо несущих вахту у входа в отделение.

— Ладно, чего резину тянуть. Ты — ведущий, я — в метре позади и сбоку. Как по этикету. — Николай открыл дверь в коридор. — Идем!

Разделенная поворотом шестидесятиметровка показалась им марафонской дистанцией.

Мастодонт сидел на скамье для посетителей у самого выхода. Рядом примостился моложавый типчик криминальной наружности, немного уступавший боссу габаритами. Примерно на полпути между поворотом и выходом через приоткрытую дверь одной из палат доктора увидели суетящуюся подле больных Ирину. «Прячется» — с завистливой досадой определил Николай. Дело ясное, кому охота под боком у таких рыл сидеть. Юрий жестом вызвал медсестру в коридор.

— Ты насчет милиции говорила, — вполголоса спросил он. — Не видать их что-то.

— Так они за дверью, в вестибюле дожидаются. И там же еще один из этих… — запнулась она.

Юрий угрюмо кивнул, и они продолжили тягостное дефиле.

Когда до посетителей оставался десяток шагов, Мастодонт, доселе неподвижным взглядом наблюдавший за приближающимися врачами, начал медленно подниматься со скамьи. Вблизи Николай разглядел его большой волевой подбородок, мясистый, покрытый капельками пота нос, встретился с тяжелым взглядом оплывших карих глаз. Идущий впереди Юрий натянуто-официозным жестом указал папаше на дверь ординаторской:

— Заходите сюда, пожалуйста. Нет-нет, а вы обождите здесь. Вы ведь не родственник, — поспешно осадил он проявившего двигательную активность мордоворота.

Приоткрыв дверь перед входящим Мастодонтом, травматолог за его спиной легким кивком указал анестезиологу на выход из отделения. Зови, мол, правоохранителей.

Он отрицательно покачал головой. «Нет. Неправильно это». Вряд ли Юрий услышал шепот коллеги, но отношение к ситуации у него, похоже, было сходным. Секунду помедлив, он передернул плечами и вошел в ординаторскую. Шедший последним, Рассветов плотно прикрыл за собой дверь.

— Присаживайтесь. — Травматолог указал Мастодонту на диван. Сам он сел за свой рабочий стол. Николай, пройдя вглубь просторной комнаты, расположился около компьютера. Кресла были ближе, но разваливаться в них, утопая в мягкости, ему показалось неуместным.

— Говори! — Низкий, с хрипотцой, голос Мастодонта резанул слух. Он в упор смотрел на Юрия и, казалось, пригибал его тяжелым взглядом с высоты своего почти двухметрового роста.