Макиавелли приводил доводы в пользу того, что Флоренция уже не может и дальше идти тем же путем, которым шла до изгнания Медичи. Изменилась внешнеполитическая ситуация, да и сами Медичи из первых лиц итальянского города средней величины превратились в правителей государства, игравшего заметную роль в жизни всей Европы.
Не разрешило бы проблемы и многопартийное правительство (govemo largo), если речь шла лишь об увеличении численности представителей законодательного органа. Затем Никколо переходил к сути своих рассуждений. В каждом государственном образовании существуют три прослойки граждан — высшая, средняя и низшая, — и каждой нужно угодить. Флоренции, утверждал Макиавелли, необходимо упразднить приорат и остальные высшие чиновничьи должности, а вместо них учредить орган из 64 горожан, избранных из главных и второстепенных гильдий с той же долей представительства, как и в нынешнем приорате (то есть три четверти из главных гильдий, остальные — из второстепенных). Этот орган исполнял бы функции Синьории и совещательных комитетов, а во главе его стоял бы избираемый пожизненно либо на два-три года гонфалоньер. Подобным же образом следовало бы вместо разного рода советов учредить один новый орган численностью до 200 горожан — представителей высших и средних прослоек. Что же касалось мелких торговцев и ремесленников, Никколо предложил возродить Большой Совет, наделенный правом избрания всех должностных лиц города, за исключением гонфалоньера, Совета Шестидесяти Четырех, Совета Двухсот и Комиссии Восьми по охране государства, избираемых папой римским и кардиналом Джулио.
Предложенный Макиавелли проект представляется едва ли не утопическим, и остается лишь гадать, всерьез ли полагал сам Макиавелли, что выдвинутые им идеи способны решить проблемы города. Вероятно, он разрывался между Медичи, своими друзьями по кружку Ручеллаи — теперь еще сильнее критиковавшими правящий режим, — а также собственным, вскормленным Античностью республиканизмом. Чуть позже Алессандро де Пацци назовет предложение Никколо «весьма оригинальным и необычным». Хотя план реформ самого Пацци во многом отражал идеи Макиавелли, главным его отличием было то, что он представлял себе Медичи в роли конституционных глав государства, а компетенцию Большого Совета предлагал сузить до права избрания лишь мелких чиновников. Следует отметить, что все же некоторые идеи Никколо, такие как учреждение органа из 200 горожан, впоследствии станут частью конституционных изменений 1532 года, хотя к тому времени исторические события уже навеки похоронят Большой Совет.
И папа, и кардинал Джулио воздержались от проведения каких-либо реформ, возможно, в силу своего политического консерватизма. Но на сей раз Макиавелли не пострадал от последствий предпринятых им действий; более того, кардинал, пропустив мимо ушей его политические предложения, вынужден был признать талант Никколо и решил использовать их — пусть даже с известной осмотрительностью. Микеле Гуиниджи из Лукки задолжал нескольким флорентийцам 1600 флоринов, но отказывался вернуть долг под предлогом того, что все его имущество в виде наследства перешло к детям. Макиавелли было официально поручено отправиться в Лукку и убедить тамошнее правительство санкционировать рассмотрение упомянутого дела третейским судом. Поручением Никколо явно был обязан Джулио, и кардинал использовал Макиавелли для выполнения другого рода поручений политического характера, пока тот пребывал в Лукке.
20 июля Джулио написал ему добросердечное послание, обратившись к Никколо как к «почтеннейшему сударю и моему ближайшему другу» и попросив потребовать от местных властей выдворения со своих земель трех сицилийцев, бывших студентов, отчисленных из Пизанского университета, но продолжавших докучать своим бывшим однокашникам. «Проявите благоразумие и разузнайте обо всем, как надлежит, — добавил Джулио, — но мы считаем излишним далее наставлять вас, ибо знаем, что вы исполните вам порученное с должным усердием и тщанием». Должно быть, Макиавелли имел все основания для довольства, в особенности когда он после нескольких месяцев переговоров, все же сумел убедить местные власти удовлетворить его просьбу о проведении заседания третейского суда. Кроме того, Никколо также сумел собрать некоторые, не подлежавшие широкой огласке сведения, пусть и не всегда достоверные, о местном обществе, которые озаглавил «Краткий очерк о положении дел в Лукке» (Sommario delle Cose della Citta di Lucca), как всегда снабженные его комментариями о разумно управляемых республиках. В сущности, Лукка располагала кое-какими преимуществами в сравнении с Флоренцией — лучшей судебной системой, равно как и недостатками — к примеру, многие представители правительства не обладали ни соответствующими личными качествами, ни образованием для того, чтобы занимать соответствующие должности. И в подтверждение своих тезисов Никколо вновь ставил в пример Древний Рим и современную Венецию.
Что гораздо важнее, во время пребывания в Лукке Макиавелли изыскал время для написания краткой биографии одного из бывших правителей Лукки, прославленного Каструччо Кастракани. В качестве источника он использовал сочинение на латинском языке Никколо Тегрини «Жизнь Каструччо Антельминелли» (Castrucci Antelminelli Vita), существенно переработав его в соответствии с образцами, заимствованными из трудов античных классиков. Параллели между сочинением Макиавелли и биографическим повествованием Диодора Сицилийского об Агафокле, тиране Сиракуз, очевидны. Более того, Макиавелли приписывает Кастракани изречения, которые можно обнаружить в трудах Плутарха и Диогена Лаэртского. Друзья, которым он послал книгу, тут же указывали на подобные совпадения, однако воздали хвалу усердию Никколо. И все же «Жизнь Каструччо Кастракани» едва ли можно считать историческим трактатом, это, скорее, биографическое произведение, причем с весьма вольной трактовкой отдельных фактов явно в угоду тогдашним политическим воззрениям.
Для Макиавелли Каструччо являл собой пример идеального правителя и в некотором смысле «Жизнь Каструччо Антельминелли» в трактовке Макиавелли — побочный продукт «Государя». Если верить Макиавелли, Кастракани побеждал врагов обманом: «Если мог одержать победу хитростью, никогда не старался одержать ее силою, считая, что славу дает победа, а не способ, каким она далась». И в то же время книга его — своего рода гимн Фортуне и манифест военных идей Макиавелли: Кастракани побеждал флорентийцев, потому что предпочитал пехоту кавалерии, — нагляднейший пример пристрастия Никколо к историческим анахронизмам. Если сложить воедино «Жизнь Кастракани» и доклад для кардинала Джулио, остается только гадать, какую политическую систему Макиавелли считал лучшей: республику или некое подобие монархии?
Учитывая многочисленные сходства биографии Кастракани и «Государя», простейший ответ на этот вопрос заключается в том, что «Жизнь…» есть попытка переписать и несколько сгладить наиболее острые моменты в «Государе»: Кастракани представлен человеком безжалостным, хотя «с друзьями он был ласков, с врагами — беспощаден, с подданными — справедлив, с чужими — вероломен». Его политические шаги и великодушие представителя знати идут рука об руку, и по той же самой причине в данной биографии Никколо даже умудрился похвалить льстецов, коих он столь резко осуждал в своих ранних произведениях, — создается впечатление, что Макиавелли учел горький опыт того, что раболепие перед владыками куда выгоднее противоборства с ними. Несколькими годами позже Агостино Нифо попытается адаптировать «Государя», сделав его чуть более удобоваримым для представителей образованной прослойки, примерно ту же цель преследовал и Макиавелли написанием биографии Кастракани.
Так или иначе, друзья Макиавелли приняли «Жизнь Каструччо Кастракани» одобрительно, и благодаря этой книге он снискал репутацию историка в кругах Медичи. 17 ноября Филиппо де Нерли, один из приятелей по садам Ручеллаи, написал Никколо о некоем трактате, посвященном жизни Александра Македонского, сочиненном для Лукреции Сальвиати неким «болваном» (nuovo pesce). Книгу эту не одобрила ни сама дама, ни Нерли, и Филиппо попросил Макиавелли приукрасить это сочинение, «добавив сообразно ее пожеланиям те отрывки, которые сочтете подходящими». У Лукреции были весьма высокие запросы, письму и чтению эта женщина обучалась у великого гуманиста Анджело Полициано и посему была знакома с творчеством классиков. Волею случая кардинал Джованни Сальвиати, ее сын, также частенько захаживал в сады Ручеллаи и предположительно также способствовал тому, чтобы смягчить враждебность Сальвиати к Макиавелли. Нерли также умолял своего друга, чтобы Дзаноби Буондельмонти выслал ему экземпляр новой книги Никколо «О военном искусстве» (De re Military), поскольку кардинал Джулио пожелал прочесть ее, иначе непременно «сочтет меня лжецом».
