Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Никколо и в самом деле был личностью неоднозначной, и попытки дать ему четкую характеристику напоминают поедание хот-дога: кусаешь с одной стороны, а начинка вылезает с другой. Более того, любому, кто попытается отыскать хоть подобие связности в его мыслях и поступках, придется учесть, что взгляды Макиавелли, как и у многих из нас, со временем менялись или подстраивались под обстоятельства. Кроме того, необходимо помнить, что Никколо обладал всеми чертами типичного флорентийца того (и даже нынешнего) времени: любил прекословить, провоцировать, выделяться (bella figura), прибегая к искрометному юмору.

Конечно, он обладал всеми перечисленными качествами в превосходной степени, и эта его чудаковатость не раз доставляла Никколо массу хлопот. К примеру, лишь в старости, пережив множество неприятностей, Макиавелли понял, что значит вести себя «корректно». При этом усматривается некая ирония в том, что среди широкой публики Никколо прославился именно «Государем» — сочинением, написанным в определенное время и с определенной целью: снискать расположение Медичи, правителей Флоренции. Более того, негативные отзывы заставили бы Макиавелли прибегнуть к любым отговоркам, лишь бы скрыть свои истинные намерения.

По этой причине я питаю определенную слабость к Никколо и восхищаюсь не столько глубиной его мысли, сколько личными качествами. К тому же мне близко его чувство юмора, каким бы шокирующим оно ни казалось тем, кто с рождения не прожил во Флоренции. Этот город и вправду стал одним из персонажей моей книги, и не столько его искусство и культура, сколько особый дух и восприятие мира, которые пронизывали — и пронизывают до сих пор — это место, понять и оценить которое способны лишь немногие. В жизни я не только встречал множество Макиавелли, Франческо Гвиччардини, Франческо Веттори и других персонажей этой книги, но и не раз видел примеры гражданского поведения — или скорее наоборот — подобного тому, которое описывали Никколо и его современники.

Эта книга писалась в уединении, проникнутом духом самого Макиавелли, и старина Ник с дьявольской ухмылкой[1] заглядывал в мою рукопись. Размышляя в одиночестве над документами, которые когда-то написал или надиктовал Никколо, я стал понимать его образ мыслей (насколько возможно, конечно, с учетом вышесказанного). Что же касается вторичных источников, я не только испытал удовольствие, но и немало почерпнул, ознакомившись с большей частью той необъятной литературы, которая посвящена Никколо, хотя некоторые работы, при всей убедительности, оказались для меня во многом бесполезны. Но, по сути, их подход предполагает, что любой исторический документ, пусть и анонимный, независимо от его важности, обычно низводится до краткого примечания, тогда как некая неопубликованная записка без даты, содержащая salute е bad («приветствия и поцелуи»), но написанная рукой Макиавелли, неизменно снабжается целой научной статьей.

И это не всегда плохо, особенно если учесть, что множество документов было утрачено еще при жизни Никколо. Время от времени исследователи наталкиваются на неизвестные ранее свидетельства, которые позволяют лучше понимать значение событий, мыслей и записей, связанных с Макиавелли. Иногда жажда новых открытий приводит к фиаско. Несколько лет назад один авторитетный ученый опубликовал книгу, в которой на основании скрупулезных архивных исследований утверждал, что в конце 1480-х годов, а также в лучшие годы последующего десятилетия Никколо Макиавелли занимался банковским делом в Риме. Книга удостоилась нескольких одобрительных отзывов, но затем другой авторитетный ученый, наделенный к тому же критическим умом и характерным флорентийским озорством, написал статью, в которой доказал, что упомянутый Макиавелли не тот самый знаменитый Никколо, а всего лишь его кузен и тезка.

Хотя я и предпочитаю в работе полагаться только на самого себя, тем не менее есть несколько человек, которых я хотел бы поблагодарить за помощь. Профессор Уильям Коннелл оказался для меня весьма приятным и полезным собеседником; профессор Хамфри Баттерс первым предупредил меня о ловушках, в которые я непременно угодил бы на своем пути; доктор Брук Эттл постоянно напоминал мне смотреть на лес, а не на деревья; покойный и незабвенный профессор Джоаккино Гаргалло ди Кастель Лентини проявлял воистину безудержную страсть к истории; доктор Мэри Дэвидсон всегда была для меня неисчерпаемым источником знаний; Роберт Пиджен из Da Capo Press отнесся ко мне с терпением и пониманием; Рене Капуто, также из Da Capo Press, явил чудеса выдержки, достойные библейского Иова, столкнувшись с моей привычкой вносить множество правок в самый последний момент; доктор Марко Манетти, как никто иной, помог мне понять Макиавелли. Граф Пьеро Гвиччардини любезно позволил мне ознакомиться с бумагами его предка Франческо. Неизменную помощь оказывали работники Государственного архива Флоренции, библиотеки Риккардиана и библиотеки Национального центра Флоренции.

Огромную благодарность хочу выразить моей семье, дочерям Франческе и Людовике, и особенно моей жене Марии за ее любовь и познания в истории Италии XV века. И наконец, я хотел бы вспомнить моего прапрапра… дедушку Никколо Макиавелли и поблагодарить его не только за незримое присутствие, но и за то, что благодаря ему (не стану вдаваться в подробности) моя семья получила право отправлять мессу, когда и как того пожелает. Уверен, от самой этой мысли старина Ник, где бы он ни обитал, катается по полу от смеха.

Флоренция, 28 марта 2010 года.

Вечером 10 декабря 1513 года некто шел по дороге, ведущей к небольшому загородному дому в Сант-Андреа в Перкуссине, что в шести милях от Флоренции. Громко шумели в таверне неподалеку, где прежде бывший секретарь Флорентийской республики Никколо Макиавелли часами просиживал, играя с местными жителями в карты и нарды. Он захаживал в таверну почти каждый день с прошлой весны, когда добровольно покинул Флоренцию и обосновался в политически куда более спокойном селении Сант-Андреа. Играть в карты с селянами было весело, к тому же это занятие помогало ему забыть печали, даже когда игра (что бывало нередко) заканчивалась горячими спорами по пустякам, когда крики спорщиков, как рассказывают, долетали до самого Сан-Кашано, что в трех милях оттуда.

Подходя к дому, Макиавелли обвел взором проступивший в тусклых лучах заката далекий силуэт огромного купола флорентийского собора — одного из архитектурных шедевров всех времен. Немногим более года назад Никколо, будучи одним из влиятельных политиков Флоренции, искусно и находчиво решал важнейшие задачи, стоявшие перед республикой. Возвращение Медичи положило конец его карьере, и богиня Фортуна от него отвернулась. Некогда высокопоставленный Макиавелли сначала лишился должности и попал под подозрение новых властей из-за связи с предыдущим правителем, а затем впутался в заговор против Медичи, был арестован и подвергнут пыткам.

Никколо еще не забыл пережитое на дыбе (strappado) и потому не решался возвращаться во Флоренцию, пока все не уляжется. Однажды он вернется и непременно отыщет бывших коллег по республиканскому правительству, хотя это и опасно, поскольку правящее семейство всегда усматривало за подобными встречами заговор против себя. К счастью и вопреки вынужденному изгнанию, Макиавелли все же научился следить за происходящим во Флоренции, узнавая новости от курьеров и путешественников, ежедневно проезжавших через Сант-Андреа по дороге на юг. В подходящий момент он вернется во Флоренцию, но прежде завершит одно дело, которое, как он надеялся, поможет ему завоевать благосклонность Медичи.

Никколо вошел в дом и направился в свои покои. Одежда его запылилась и перепачкалась: весь день он гулял по полям и сидел в таверне на засаленных скамьях. В таких одеждах не пристало встречаться с теми, кто ежевечерне принимал его, как подобает принимать человека его положения и ума. Аккуратно облачившись в судейскую мантию, Никколо уселся за письменный стол. Ему не было одиноко, ибо в здесь, в этой же комнате, он постоянно ощущал присутствие великих мужей Античности. Никколо часто представлял себе, как беседует с ними, внимая их учтивым ответам на его многочисленные вопросы. Они неизменно подпитывали вдохновение Никколо, пока он сочинял трактат, который собирался посвятить брату папы римского Льва X, Джулиано де Медичи. Окинув взглядом разбросанные по столу записи, он взялся за перо. Древние обладали несравненной мудростью, но и современными авторами не стоило пренебрегать. Что ж, великий дядюшка этого церковника наверняка знал, как устроено государство, жаль вот только, что его родственник доставлял людям так много хлопот. Письма, которыми Никколо годами обменивался со своим другом Франческо Веттори, можно было сократить и вставить в сочинение, и он изо всех сил надеялся, что ему удастся использовать близкое знакомство Веттори с Медичи. Что же до личного опыта, то он мог послужить заветным кладезем в работе над книгой, которая укажет избранному читателю на то, сколь неразумно было пренебрегать столь ценным человеком, коим является ее автор.

вернуться

1

Игра слов. В английском языке словосочетание Old Nick («старина Ник») является эвфемизмом слова «дьявол». Предположительно оно закрепилось в языке как аллюзия на имя Макиавелли (см. эпилог). (Примеч. перев.)

2
{"b":"178203","o":1}