В действительности же папская кампания была, по тогдашним меркам, молниеносной, причем настолько, что письма из Флоренции не поспевали за Макиавелли. «Никколо Макиавелли в Форли или туда, где его черти носят» — такой адрес вывел Бьяджо Буонаккорси на письме от 11 октября. К тому времени Юлий II уже прибыл в Форли, однако теперь, чтобы добраться до Болоньи, ему приходилось миновать территорию Фаэнцы, захваченной венецианцами. Во избежание риска он решил обогнуть их, пробравшись по землям республики, не удосужившись заблаговременно предупредить власти Флоренции, что заставило Макиавелли, не спешиваясь, проложить дорогу для папского кортежа. По извилистым горным дорогам Юлий II миновал Фаэнцу и прибыл в Имолу, а Никколо опередил его, добравшись до места 20 октября. Там он встретил послов из Болоньи, горевавших по поводу того, что Флоренция поддерживает понтифика, на что Макиавелли со смехом ответил: мол, Бентивольо преподал Флоренции хороший урок, научив ее «плыть по течению», добавив, что в произошедшем виноваты сами болонцы.
Поскольку в прошлом Болонья подливала масла в огонь беспорядков в Пистойе и не раз науськивала Чезаре Борджиа на флорентийцев, Никколо не мог скрыть своего злорадства, видя, что для Бентивольо наступил час расплаты. Тем не менее Никколо не суждено было увидеть состоявшийся 10 ноября триумфальный въезд понтифика в город, так как 26 октября его отозвали назад во Флоренцию. Очевидно, затянувшееся пребывание Макиавелли при дворе понтифика стало поводом для злословий в канцелярии; по крайней мере, судя по насмешливому письму от 1 октября 1506 года, имитирующему эпистолы папской курии и написанному неким Джустиниано и другим анонимом, который подписался как «твой приятель»:
«Превосходительный и высоко вельможный господин! Поскольку, находясь здесь, мы разумеем, что Ваше доброе здравие и благостное расположение духа обусловлено величайшим довольством Вашей Светлости, а что до высокой чести, почестей и приличествующих Вашей натуре приятственных бесед с подобающими персонами, в коих недостатка нет, но неистощимое изобилие, и кои Вам симпатизируют, любят Вас и нежат, а также пышных застолий и несметного количества благотворных и изысканных яств, кои имеются в распоряжении Вашего желудка (поскольку Вы поглотили или же поглощаете больше обычного, будьте осторожны: атмосфера там не столь тонка, как здесь — она еще тоньше; она гладка на ощупь, приятна и мягка, как сообщил Ваш величественный и почтеннейший руководитель), то, с одной стороны, мы не можем не поздравить Вас и изо всех сил не порадоваться за Вас (превозмогая легкую зависть, коя у Вашей персоны отсутствует), но, с другой стороны, опасаемся, что благодаря испытанному Вами веселью, утонченным удовольствиям и изысканным яствам Вы так располнеете и обленитесь, что позабудете о нас, как уже не раз бывало, и не вернетесь домой, но что еще хуже, примете духовный сан и всецело превратитесь в теперешнего куриального священника. Да поможет Вам Бог и осчастливит Вас!
Мы с нетерпением ждем вестей с другого конца света, рассказа о лучших блюдах, будь то из мяса молодых телят или доморощенных горных козлят; и каждый из нас жаждет узнать, что же происходит в Пезаро.
У нас же ничего нового, если не считать того, что Арно течет в том же направлении, что и всегда.
Прощайте. Наши наилучшие пожелания Вашей Светлости per Infinita secula seculorum.[47] Аминь».
Друзья Макиавелли подшучивали над его пристрастием к роскоши и неприязнью к церковникам. Среди служащих канцелярии, людей светски образованных, наделенных присущим всем флорентийцам чувством ядовитого юмора, подобный обмен остротами был делом обычным. К примеру, известно, что во время дипломатических поездок Макиавелли имел обыкновение отвечать на письма непристойностями и остротами, над которыми все смеялись, едва не «вывихнув челюсть». Ни один из этих комичных эпизодов не дошел до нас, хотя сходный пример содержится в уставе придуманного Макиавелли братства, высмеивавшего многие религиозные организации тогдашней Флоренции. «Устав общества любителей наслаждений» (Capitoliperuna compagnia dipiacere), написанный примерно в 1504 году, сопоставим с обменом колкостями, бытовавшим в канцелярии, и свидетельствует о ироничном остроумии Никколо.
Правила этого импровизированного общества, открытого для обоих полов (в настоящие братства допускались либо только мужчины, либо только женщины), предписывали безостановочно сплетничать и «непременно говорить дурно обо всех». Дамы — участницы общества обязывались не реже раза в неделю посещать «службы» (Servi) — как явствует из пьесы «Мандрагора», сервитов из Сантиссима-Аннунциата,[48] которых Макиавелли считал шайкой распутных негодяев, — в противном случае «понести наказание и прийти на службу повторно». Если хотя бы двое мужчин сочтут какую-нибудь из дам слишком красивой, ей надлежало поднять юбку на «четыре дюйма выше колен», тогда как любой привлекательный господин должен был «доказать, что не воткнул себе в штаны носовой платок или нечто подобное». Всякая дама, имевшая свекровь, должна была в течение шести месяцев ее отравить и применить то же средство к мужьям, «не исполняющим супружеского долга». Наказания для женщин включали «ссылку в мужской монастырь» и «созерцание, исключительно в очках, великана на площади [подразумевается Давид Микеланджело, установленный в 1504 году]», а для представителей обоих полов — «получасовое стояние с неприкрытым задом, пока все вокруг испускают газы». Правила пусть и курьезные, но все же свидетельствуют о весьма распространенных во флорентийском обществе пороках, среди которых были склонность к зависти и злословию, а также отсутствие искренней веры в Бога. Никоим образом не поднимая себя на недосягаемый уровень морального судьи, Макиавелли предпочитал высмеивать пороки, которые были присущи и ему самому.
На свою беду, Никколо не ограничивался осмеянием распространенных пагубных пристрастий — с чем смирился бы всякий — и обратил свое острое как бритва перо против конкретных особ. Примерно в 1504 году Макиавелли взялся за «Маски» (La Maschere), комедию в стиле Аристофана, в которой «под вымышленными именами» зло высмеял кое-кого из современников. Написать это сочинение Никколо подвиг Марчелло Виргилио Адриани. Несмотря на то что произведение было утрачено из-за отказа внука Никколо Джулиано де Риччи переписать обнаруженные им фрагменты (едва разборчивые), сам автор, вероятно, поделился наиболее пикантными фрагментами с друзьями. Если какие-то обрывки этого сатирического опуса и просочились сквозь стены канцелярии — что также весьма вероятно в таком болтливом городе, как Флоренция, — то это вызвало бы еще большую ненависть объектов его насмешек. Так или иначе, к концу 1506 года часть горожан сочли, что этот выскочка Макиавелли слишком много себе позволяет и настала пора преподать ему урок хороших манер. И вскоре такая возможность им представилась.
Император Максимилиан I Габсбург[49] был вовлечен в политику Италии с конца XV века, и, хотя ему нередко приходилось обращать внимание на проблемы собственного государства, он никогда не оставлял попыток прибрать к рукам то, что, по его мнению, принадлежало ему по праву. Император жаловал герцогство Миланское Людовико Сфорца и разгневался, узнав, что французы не только взяли того в плен, но и захватили то, что считал своей вотчиной. Священная Римская империя и Франция враждовали с 1479 года, после смерти герцога Бургундии Карла Смелого две державы начали войну за его наследство. Более того, Максимилиан I считал Северную Италию частью своей империи, что лишь укрепило его решимость очистить эти территории от французов. К тому же ему хотелось проучить венецианцев и тем самым отомстить им за самовольный — как он полагал — захват Венето и части Ломбардии, не говоря уже о землях, которые, как он считал, принадлежали Церкви.
