Я вышел из ванной, вытираясь полотенцем на ходу. Николь ждала меня в спальне, выложив на застеленную кровать подозрительный пыточный набор.

– В дантиста играть будем? – На всякий случай я притормозил за пару метров до кровати.

– Ага. И в гинеколога, – ухмыльнулась она, яростно пощелкав маникюрными ножницами.

Я уже говорил, что бываю очень тупым? Так вот, я ничего не понял, пока она не объяснила, что с такими клешнями, как у меня, олигархов не бывает даже среди чернобыльских мутантов. И принялась ловко исправлять положение, щелкая всякими блестящими штучками с удивительной для юной шлюхи сноровкой.

Не скажу, что это было противно, но некая тревога меня не отпускала – я, к примеру, представил, как сейчас в номер вломится Ганс и увидит, что я себе позволяю. Неудобно получится – и так пацан переживает за компанию, а если еще при нем без всякого стыда боевому товарищу тюнинг наводят, как какому-нибудь содомиту гламурному, может и в крайность впасть. Или драться полезет, а я сейчас что-то не в форме, боюсь, не удеру. Хорош я буду, олигарх пехотный, с полированными ногтями и фингалом под каждым глазом.

Я едва не задремал под мерное жужжание и тихое пощелкивание, так что, когда Николь громко сказала мне: «Все! Ну-ка, встань и пройдись», я вздрогнул и непонимающе смотрел на нее, пока она не столкнула меня с кровати.

Я встал, прошел возле нее пару раз носом вперед, как ходят дорогие тетки по подиумам, потом отбросил полотенце и решительно взял ее за плечи – расшевелила она меня с утра, зараза, а случая расслабиться все не представлялось.

Николь с довольной гримасой осмотрела меня всюду, особо придирчиво глазея на мои ноги и почему-то на спину, а потом вздохнула:

– Подожди, животное, еще не все. Сейчас будем под мышками брить.

У меня, разумеется, опять все упало.

– Ты что несешь, женщина? Какие подмышки? А как я потом в баню с пацанами явлюсь?

Николь поморщилась:

– В баню, кретин, надо не с пацанами, а с бабами ходить. А бабам твои бритые подмышки будут даже в тему – за человека примут, глядишь, лишний раз отсосут. Уж поверь мне – я знаю.

Мы начали спорить, но она опять меня переспорила, предложив натуральный обмен – я соглашаюсь на надругательство с подмышками и визит в парикмахерскую, а она потом разрешает мне надругаться над ней без презерватива.

Она сделала это с моими подмышками, снова загнав меня в ванную, и именно тогда к нам в номер снова постучали.

Николь нахмурилась и строго сказала:

– Сиди здесь, не дергайся. Можешь пока еще раз помыться – хуже не будет.

Потом она вышла, и я услышал несколько приглушенных голосов из гостиной. Голоса звучали тихо и вежливо, но упрямо и настойчиво – с такими интонациями обычно просят денег уличные попрошайки, и я сразу догадался, что к нам явились клерки со счетами за номер.

Впрочем, Николь их довольно быстро отбрила – когда я второй раз за это утро вылез из ванны, с отвращением обтираясь мокрым с прошлого раза полотенцем, Николь сидела в кресле с телефоном в руках и напряженно смотрела в потолок.

– Демиурги приходили? – вспомнил я ее комментарии.

– Ага, – рассеянно кивнула она. – Демиурги, копрофаги, некрофилы, адвокаты…

Я подивился этому странному перечислению, возвращающему меня в полузабытую гражданскую жизнь, но комментировать ничего не стал, усевшись в кресло рядом с ней.

Николь повернулась, и ее миловидное лицо вдруг исказили жесткие, резкие черты:

– Значит, так, пацан ты мой нереальный. Я сейчас звоню одному знакомому барыге, ты его, кстати, видел уже. И если он вписывается в эту тему, ты уже никуда не спрыгиваешь, понял? Работаем вместе, и никаких виляний жопой!

Я пожал плечами – мне действительно было все равно. Если Ганс договорится с Сусликом, мы можем до самого приказа бродить по столичным кабакам – главное, больше Акуле на глаза не попадаться.

Я открыл было рот, чтобы рассказать Николь об этом, но она властно подняла руку, приказывая мне молчать, и заговорила в телефон каким-то незнакомым, твердым и уверенным до дерзости голосом:

– Здравствуй, дорогой! Проснулся? Уже на совещании? Трудолюбивый ты мой, у меня есть тема. Вот именно с этими рейнджерами тема. Да, еще в «Хошимине», в апартаментах. Да, вторые сутки тоже надо оплатить и третьи, как минимум. Ну не зуди, любимый – если тема выгорит, ты получишь в сто раз больше! Бля, я говорю, в тысячу раз больше получишь, ты же меня знаешь! Да, с этим самым. Давай по телефону без фамилий. Похож – не то слово. Один в один просто, я его тут подчистила в разных местах – теперь приодеть осталось и все, город наш. Нет, гардероб я уж, так и быть, сама оплачу, не печалься. С тебя апартаменты и еще надо будет подсветить нас вечером, в тусне. Кстати, а где наш прототип сейчас обретается? Где? Ха-ха, а мужики-то не знают! Значит, у нас месяц есть, как минимум. Что? Пигмалион? Смешно, да, сейчас понимаю. Ну ладно, целую. Там тоже целую. Хорошо, завтра точно поцелую везде. Все, бывай!

Она отключила трубу, но по-прежнему смотрела в потолок, игнорируя мое напряженное молчание.

Я скромно кашлянул, чтобы напомнить о своем существовании, и Николь повернулась ко мне:

– Слушай, а ты вроде не совсем полный идиот, как твой приятель? Словарный запас у тебя побогаче. Учился, что ли, или так, по подворотням нахватался?

Я остолбенел от возмущения – клубная шлюха критикует мой словарный запас!

Николь заметила мою реакцию и взяла тоном пониже:

– Да ладно, не трепыхайте так крылами, корнет. Ты скажи лучше, писателя такого, Шоу, читал когда-нибудь?

Я расправил плечи и, гордый от распирающих меня познаний, торжественно переспросил:

– Которого – Бернарда или Ирвина?

Николь похлопала маленькими ладошками у меня перед носом и удовлетворенно кивнула:

– Слава богу, нашего Пигмалиона хотя бы языку учить не придется.

До меня наконец дошло, что именно она хотела спросить, и я неуклюже сострил:

– В первоисточнике все свадьбой закончилось. Ты меня в финале тоже замуж выдашь?

Николь вздохнула:

– За такие деньги ты у меня дважды в день будешь замуж выходить.

Я не стал ей возражать, потому что уже заметил, что мне не хочется ей возражать. Я даже испугался, что она может передумать и просто уйдет сейчас из номера – где я потом ее найду? Поэтому я только кивнул и молча смотрел на нее, незаметно вдыхая ее волнующий запах.

– Если все пойдет как надо, получим по лимону, а то и больше, – сказала она, тронув меня за плечо и обведя другой рукой пейзаж за окном – дескать, весь мир у наших ног.

Я опять кивнул, даже не вникая в смысл сказанного, но потом вдруг осознал, что за сумму она озвучила.

– По миллиону? Рублей? – глупо переспросил я, уже зная, что точно не рублей и даже не монгольских тугриков.

– По миллиону евро, пацан, – насупившись, сказала она. – Это как минимум. Так что, если ты, падла, не будешь работать как следует, я ночью выстригу все волосы у тебя в паху!

Я поднял руки бритыми подмышками вверх и умоляюще сказал:

– Только не это, сестренка!

Она одобрительно покачала кудряшками, пристально разглядывая меня, а потом с неожиданной теплотой улыбнулась:

– А что ты там все время принюхиваешься, солдат? Хочешь?

Я радостно замычал, онемев от счастья, тут же спрыгнул с кресла и принялся выплясывать вокруг нее в радостном нетерпении. Николь бережно сняла свои меховые трусики и, удобно расположившись на диване, строго сказала:

– Прическу не помни, Пигмалион хренов. Не для тебя сделана.

Второй раз в жизни я забирался в лимузин, но уже помнил, что самые удобные места там расположены в конце салона – можно не просто вытянуть ноги, но даже лечь, если приспичит.

Приспичило не мне, а Гансу, но Николь рявкнула на него, чтобы не мял костюм, и Ганс послушно поднялся с кожаных сидений, сев возле дверей и хмуро глядя оттуда на разъяренную блондинку.