Предъявив пропуск, Людерсдорф направился по коридору «С» к начальнику контрразведки Энглтону. Сверху над дверью комнаты сорок три горела зеленая лампочка. Кирилл нажал на кнопку, на табло загорелось «войдите». Людерсдорф открыл дверь и вошел в просторную комнату, уставленную стеллажами с книгами и различными предметами искусства, которая больше походила на библиотеку, чем на кабинет важного чиновника разведывательного ведомства. Из-за письменного стола в углу поднялся мужчина лет шестидесяти, в строгом английском темно-синем шерстяном костюме, в больших роговых очках, высокий и худой, несколько сутуловатый, с пробором в аккуратно расчесанных редких волосах, и быстро пошел навстречу Кириллу, улыбаясь и протягивая ему руку. После традиционного «Хелло» и рукопожатия мужчины уселись в кресла напротив друг друга у небольшого журнального столика, на котором стояли великолепные желтые орхидеи – гордость хозяина кабинета, выведенные им самим. Об увлечении Энглтона рыбалкой и цветами, особенно орхидеями, знали многие в ЦРУ.
Кирилл не раз бывал в этом кабинете и каждый раз, беседуя с его хозяином, открывал что-то новое в этом необычном, даже загадочном человеке. Они хорошо знали друг друга. Оба были страстными поклонниками Достоевского. Энглтон часто обращался к Кириллу как к эксперту по русским делам. У них случались и споры по Достоевскому. Энглтон в оценке русского классика больше склонялся к мнению Фрейда, Кирилл же считал Фрейда сумасшедшим. Иногда они спорили и на другие темы, чаще на профессиональные. Так, однажды Энглтон попросил Людерсдорфа поработать с перебежчиком из КГБ Голицыным, чтобы выяснить истинные мотивы его перехода на Запад. Перебежчик требовал встречи с президентом США и миллион долларов. Кирилл встретился с Голицыным на конспиративной квартире и после беседы с ним прямо ему заявил, что он сукин сын и шантажист. Энглтону Людерсдорф сообщил, что, по его мнению, перебежчик с явными признаками шизофрении в виде «комплекса Ленина», как его окрестили в Гарвардском проекте.
Однако шеф контрразведки сам, по всей видимости, страдал схожими с Голицыным комплексами и не обратил внимания на замечание Кирилла, что привело в дальнейшем к печальным последствиям для ЦРУ.
Энглтон принадлежал к разряду типичных «ястребов» американского истеблишмента. Он был ярый антикоммунист по своим убеждениям. Западная элита, правящий класс, в большинстве своем беззаветно преданы своим идеалам. Всех этих никсонов, бушей, тэтчеров, колей – лидеров буржуазной демократии – объединяет слепая ненависть к коммунизму. Существенная разница нашей элиты после Сталина состоит в том, что она всегда сомневалась, никогда до конца не была предана идеалам коммунизма. Поэтому и появились ренегаты и предатели – Яковлевы, Горбачевы, Шеварднадзе и их прихлебатели, которые помогли Западу развалить наше великое государство.
– Мне понравилась ваша задумка, – сразу с места в карьер начал Энглтон. – Вы смотрели фильм «Маньчжурский кандидат»?[15]
– Нет, – ответил Кирилл, не понимая, к чему он клонит.
– Великолепный фильм, – продолжал между тем начальник контрразведки, не обращая внимания на то, что его вопрос вызвал недоумение у собеседника. – Обязательно посмотрите, он подкрепляет мои мысли и созвучен с вашей основной идеей в записке. Уверен, у вас получится, должно получиться. Ваши доводы очень убедительны.
Энглтон снова улыбнулся своей таинственной улыбкой, как бы подчеркивая, что ему всегда известно больше, чем кому-либо другому. При этом на его худом лице еще резче обозначились две глубокие морщины, идущие по желтоватой, давно потерявшей упругость коже заядлого курильщика от крыльев с горбинкой носа вниз по диагонали к кончикам губ, обрываясь у широкого рыбьего рта.
– Мне кажется, вы не только очень хорошо уловили тонкие струны русской души, но и очень правильно почувствовали процессы, которые сейчас идут в России, заметили эту коррозию человеческой души и всей системы, которая пока хорошо замаскирована и еще не видна невооруженным глазом. Вам удалось разглядеть эти микротрещины, которые должны расшатать и разрушить всю систему. Мне кажется, что все идет именно так, как предсказывал покойный Аллен Даллес. Вы правильно целитесь в ферзя, чем важнее фигура, тем больший вред она может нанести нашему противнику. «Стриж», конечно, пешка, но она со временем может стать проходной и превратиться в ферзя. Ведь эта ваша основная мысль, правильно я вас понял, Билл?
– Совершенно верно, Джеймс. Я хочу «Стрижа» сначала поймать в сеть и посадить в клетку, научить летать и со временем превратить в орла, в большую птицу. Вот смысл всей затеваемой мной операции, – ответил Кирилл.
– Хотел бы только обратить ваше внимание, коллега, на одну небольшую деталь во всей этой, игре, – снова начал Энглтон. – Вы, вероятно, заметили, что жена «Стрижа» еврейка?
Кирилл знал об отношениях начальника контрразведки к евреям и его чрезмерной подозрительности ко всем и ко всему. Правда, некоторые считали, что у него были серьезные основания к этому, так как усиление влияния выходцев из еврейской общины вызывало негативные эмоции внутри ЦРУ. Доля евреев-сотрудников в резидентурах увеличилась с 10 до 35 процентов, а среди руководящих кадров с 5 до 30 процентов. В коридорах Лэнгли вслух говорили о том, что многие потенциальные кандидаты на вербовку отказывались иметь дело с сотрудниками-евреями, опасаясь, что сообщаемая ими информация будет использована в интересах разведслужбы Израиля «Моссад».
Энглтон лично курировал резидентуру ЦРУ в Тель-Авиве и не доверял евреям, считая, что они руководствуются прежде всего интересами Израиля.
– Да, Джеймс, я обратил на это внимание и постараюсь учесть в работе, – вставил Людерсдорф.
– Так вот, – продолжал Энглтон, – вы хорошо знаете, как ловко евреи еще с библейских времен умели использовать своих женщин. Помните, в Библии, приближаясь к Египту, Авраам инструктировал свою жену Сару: «Вот, я знаю, что ты женщина, прекрасная видом. Скажи же фараону, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя». А в России у коммунистов со времен революции все еще продолжает функционировать институт еврейских жен, особенно в высших эшелонах власти. Достаточно вспомнить, что у Молотова, Кирова, Ворошилова и у многих других партийных боссов жены были еврейками. Вы наверняка знакомы с недавно изданной в Нью-Йорке книгой русского эмигранта Андрея Дикого «Евреи в России и в СССР». Советую вам еще раз ее перечитать. Там вы найдете много любопытного и полезного для вашей будущей операции, – закруглился Энглтон, вставая и тем самым давая понять собеседнику, что аудиенция окончена. – Желаю вам успеха, Билл. После операции загляните ко мне, обсудим все как следует.
Людерсдорф поблагодарил Энглтона за ценные советы, попрощался и направился в секретариат. Стрелка часов уже приближалась к 15.00. Предъявив пропуск охраннику, он на специальном лифте, которым можно было воспользоваться, только зная шифр, поднялся в круглый зал.
Ровно в 15.00 председательствующий, директор по делам Советского Союза и восточноевропейских стран Джон Ленчовеки, предоставил слово Людерсдорфу. Кирилл в течение пятнадцати минут коротко доложил суть планируемой секретной операции. Члены группы были предварительно ознакомлены с запиской и вопросов практически не задавали. Не пришлось использовать и приготовленный Кириллом реквизит: видео– и аудиозаписи, полученные из мадридской резидентуры. В конце заседания пришел и сам директор ЦРУ Билл Кейси. Он коротко подвел итоги, добавив в конце, что хочет знать все, что происходит в Москве. Планируемая операция, по его мнению, должна была служить этой цели. В представлении Кейси хорошим оперативником мог быть только тот, кто не боится иной раз преступить закон.
Через три дня Кирилл вылетел в Испанию самолетом Нью-Йорк-Париж-Мадрид. Он был уверен в успехе операции. Сидя в удобном кресле, американский ас пытался проанализировать поведение Лобкова в предстоящей операции. Он немного волновался, как спортсмен перед стартом. Обычно ему приходилось иметь дело с волонтерами, где главное было определить истинную мотивацию и ценность доброжелателя. А здесь было нечто другое: надо было самому сделать вербовочное предложение и убедительно доказать вербуемому, что другого выбора, кроме согласия, у него нет. У Людерсдорфа был свой метод вербовки. Он отличался от общепринятых тем, что был как бы от противного и основывался на прекрасном знании русского национального характера. Большинство работников ЦРУ, встречаясь с перебежчиками из Советского Союза, всегда пытались наобещать им златые горы, если они соглашались сотрудничать. Кирилл действовал по-другому, что давало ему возможность быстро разобраться в истинных мотивах перебежчика. Он никогда волонтеру ничего не обещал, а, наоборот, говорил ему, что тот может встретить большие трудности на своем пути…
