Говорят, предательство известно с библейских времен. Да что там с библейских – значительно раньше. Когда первобытный человек научился завидовать, ненавидеть, предаваться амбициям. Когда его стали обуревать жажда власти, жадность, стремление разбогатеть за счет своих соплеменников.

Все это так. И все же дело не только в презренных сребрениках, но и в характере, натуре, убеждении людей.

В повести делается попытка в художественной форме на примере двух случаев предательства в нашей военной разведке показать возможные причины, которые могли привести к измене Родине в период «холодной войны».

Я не могу согласиться с генерал-лейтенантом в отставке Кирпиченко В.А., который в своей широко известной книге «Разведка: лица и личности» утверждает, что «во всех известных случаях предательства никаких идеологических мотивов не просматривается. Причины его самые прозаические и неизменные: казнокрадство и, как следствие, вербовка иностранной спецслужбой на основе компрометирующих материалов».

По Кирпиченко выходит, что с идеологией у наших предателей все было в порядке.

Это упрощенная попытка объяснить предательство в разведке «прагматическими причинами» не выдерживает критики. Вот как изменников из советских спецслужб в свое время характеризовал начальник контрразведки ЦРУ Джеймс Энглтон: «Они были людьми, не имевшими высоких принципов».

Система отбора в КГБ и ГРУ[1] была несовершенна и давала возможность проникнуть в ряды разведчиков идеологически нестойким элементам, потенциальным предателям. В наших главных разведслужбах не было и не могло быть совершенной методы селекции, так как руководители, которые отбирали в разведку новые кадры, в большинстве своем были заражены меркантильной идеологией. Время показало, что многие из них быстро сменили веру, выбросили свои партийные билеты и переметнулись в другой лагерь.

Рыба гнила с головы, что неизбежно вело к предательству. Сегодня, когда российской разведке навязывается деполитизация и деидеологизация, власти в Соединенных Штатах при приеме в разведку все большее значение придают идейному фактору, политической благонадежности и преданности американским идеалам.

Природа не терпит пустоты. Чем заполнить опустевшую душу разведчика, когда ее покинули идейность и верность Отчизне?

В таких случаях пустоту заполнит предательство.

В повести автор попытался показать глубинные причины измены в нашей разведслужбе, рассматривая «прозаические» причины как производные от государственной идеологии в широком смысле этого слова. Вам, уважаемые читатели, судить, насколько это ему удалось.

Многие описанные в книге события в той или иной форме имели место в жизни. Фамилии, имена персонажей, места и время действия автором изменены.

15 декабря 1960 года майор Дронов Виктор Никифорович, оперативный офицер резидентуры ГРУ в Стокгольме, задержался в советском посольстве на Виллагатан, 17 дольше обычного. Все уже давно разъехались на обед, а Виктор все сидел, склонившись над пишущей машинкой «Оптима» и, как шутили сослуживцы, «давил клопов» – печатал двумя пальцами годовой отчет о проделанной работе. Дело продвигалась очень медленно не только из-за скудости информации, которую приходилось собирать по крохам, а то и высасывать из пальца, но и из-за недостаточной практики работы на пишущей машинке. То у Виктора лента вылетала из бобины, скручиваясь в черный, пачкающий пальцы комок; то палец бил не по тому клавишу и вместо литеры «а» вылетала буква «п». Приходилось снимать бобину, расправлять и перематывать ленту, заправлять ее по-новому, подчищать бритвой букву или слово, вновь исправлять, а время неумолимо летело.

За соседним столом до обеда работал оперативный офицер Иван Бобров. Его машинка строчила как пулемет, каретка, словно бешеная, летала справа налево. Пальцы Ивана вслепую, как у пианиста, находили нужный клавиш. Он посидел полчаса за машинкой, собрал документы в папку и, бросив по-шведски «Хей по дей!» («До свидания!»), улетел из резидентуры, оставив у Виктора неприятное чувство собственной беспомощности. Тут, по всей видимости, примешивалось и нечто сугубо личное. Виктор недолюбливал Ивана, этого «партайгеноссе», как его называли сослуживцы, бывшего комсомольского работника, говоруна и скользкого человека, напоминавшего ему одного партийного работника, с которым пришлось столкнуться на фронте.

Разведгруппа его взвода попала под минометный огонь противника, Виктор прибежал на узел связи, чтобы срочно связаться с командным пунктом полка. На узле радист и замполит роты Федорчук слушали какое-то выступление Сталина. Виктор приказал радисту срочно соединить его с командным пунктом полка, но замполит стал возражать, ссылаясь на то, что надо дослушать до конца важную речь вождя. Виктор передал целеуказания и спас от верной гибели людей, но с замполитом пришлось подраться. И неизвестно, как бы повернулась судьба Дронова, если бы не вмешался в это дело умный командир роты старший лейтенант Фисун, который замял этот инцидент и откомандировал замполита при первой возможности в другую часть.

Виктор уже битых два часа не мог осилить две страницы, торопился и делал еще больше ошибок. Отчаяние охватило его, но он, стиснув зубы, вновь и вновь бросался в атаку на машинку. На следующий день уходила почта в Центр, и надо было кровь из носа успеть представить отчет на подпись резиденту. Писанина отнимала много времени, а Центр придумывал все новые и новые бюрократические штучки.

Майор Дронов работал в Швеции под прикрытием должности инженера торгпредства и писал свой первый оперативный годовой отчет. Окончив Военно-дипломатическую академию Советской Армии с золотой медалью, он как перспективный разведчик – так во всяком случае ему записали в служебной характеристике – был направлен в американское направление ГРУ и готовился поехать работать в Соединенные Штаты под «крышу» Амторга[2] против главного противника. Он просидел там около месяца, но вдруг его неожиданно вызвали к начальству и сообщили: обстановка резко изменилась и ему срочно надлежит выехать в Швецию. На подготовку отводилось очень мало времени.

Позже Дронов узнал, что выезд по тревоге был вызван тем, что из Стокгольма за бездеятельность был отозван оперативник ГРУ и надо было срочно, чтобы не потерять место в торгпредстве, заполнить вакуум. Такое случалось в управлении нередко, но чаще подобная необходимость вызывалась тем, что надо было устроить какого-нибудь важного сынка на высокооплачиваемую и, главное, не опасную должность. Обычно в кадры звонили из инстанции – так на тогдашнем партийно-командном жаргоне именовали ЦК КПСС – и сообщали: есть мнение направить имярек вместо Анголы во Францию. «Блатные» – это из того же жаргона, – как правило, направлялись в аппараты военных атташе или под дипломатическое прикрытие. Советские представительства во Франции, Швейцарии, Италии, США, Австрии, ФРГ, Англии, Швеции кишмя кишели «блатными».

Виктор не знал шведского языка, но на выездной комиссии ему объяснили, что в Швеции хорошо работать и с английским, а в стране он легко овладеет и местным языком, поскольку владеет немецким. Член комиссии, седой, грузный полковник в летной форме, авторитетно заявил, что разница между шведским и немецким незначительная, как между русским и украинским. Правда, Дронову было не совсем понятно, откуда взяли, что он владел немецким. На фронте, будучи командиром разведвзвода, он знал только «Хальт! Хенде хох!» («Стой! Руки вверх!»). Затем его словарный запас пополнился еще несколькими выражениями в основном от общения с немками и посещения курсов немецкого языка при Доме офицеров во время службы в ГДР, но не настолько, чтобы говорить о знании языка. Вот так Виктор без всякой подготовки сразу попал с корабля на бал, не зная толком ни регион, ни условия работы по прикрытию…