А. М. Александров-Агентов хорошо знал то, о чем он писал, ибо именно он помогал Брежневу принимать и формулировать многие решения по сложным международным проблемам. Случалось, Брежнев отклонял решения, предложенные А. А. Громыко, но принимал то, что подсказывал ему Александров-Агентов. Однако понимание Брежневым ограниченности своих возможностей и способностей не вело генсека к отказу от власти, но создавало дополнительные трудности в отношениях с другими членами Политбюро, обладавшими своими амбициями и претендовавшими на более значительную роль в принятии решений. Не только в проблемах экономики, но и во внешней политике такого соперника Брежнев видел в Алексее Косыгине, который вошел в высшие круги руководства СССР и КПСС много раньше Брежнева и значительно превосходил его по интеллекту и опыту. На более значительную роль в управлении страной претендовал не только Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин, но и Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный. В этих конфликтных ситуациях Ю. Андропов принимал сторону Брежнева, снабжая его не только советами, но и важной информацией. Постепенно Андропов стал незаметно и деликатно выполнять часть работы, которую во времена Сталина и Хрущева делал сам «вождь», никому ее не передоверяя. Но Брежнев был другим человеком, и он был только благодарен Андропову за принятие на себя многих дополнительных обязанностей, особенно в области внешней политики. Отношения этих двух людей в 1969–1970 годах стали очень близкими, хотя Андропов и не принимал никакого участия в разного рода развлечениях, которые так любил Брежнев, — в охоте и рыбной ловле, в частых застольях, в посещении футбольных и хоккейных матчей. Брежнев почти ежедневно, а то и несколько раз в день звонил Андропову, обращаясь к нему по имени — «Юра».

Еще в конце 1960-х годов Советский Союз начал значительно увеличивать мощь своих вооруженных сил — на суше, на море и в воздухе. Однако военное и политическое противостояние великим странам всего мира было непосильно для СССР. Изменить отношения с Китаем в то время еще не представлялось возможным, политика Мао Цзэ- дуна была непредсказуема. Надо было менять отношения со странами Запада, и Андропов начал это понимать раньше многих других советских лидеров.

Разумеется, главной проблемой в данном случае являлись отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Однако здесь накопилось так много недоверия и предрассудков, что даже некоторое сближение оказалось крайне затруднительным. Движение к разрядке и снижению уровня противостояния началось на советско-американском направлении как благодаря Ричарду Никсону и Генри Киссинджеру, так и Брежневу и Громыко. Советский министр иностранных дел работал в прошлом послом СССР в США, и это облегчало переговоры. На европейском направлении движение к разрядке началось раньше и проходило быстрее. Этому способствовал приход к власти в ФРГ социал-демократов и конкретно Вилли Брандта, а также участие в этом процессе Юрия Андропова.

Еще во времена Н. Хрущева, и особенно в дни Карибского кризиса, стало очевидно, что в современных условиях недостаточно одних лишь официальных отношений между главами больших государств. Обмен мнениями через официальные каналы происходит слишком медленно и зависит нередко от мнения не только глав государств, но и окружающих их чиновников. Однако время «красных» или «белых» телефонов прямой связи, по которым Горбачев или Ельцин могли без посредников говорить с президентами США и Франции, с премьером Великобритании и канцлером ФРГ, пришло позднее. У Андропова появилась мысль о создании неофициального или даже тайного канала связи между Брежневым и В. Брандтом. Роль связного с советской стороны выполняли работник КГБ Вячеслав Кеворков и журналист Валерий Леднев, а с германской — статс-секретарь ведомства канцлера Эгон Бар. Многие из успехов советской внешней политики на европейском направлении были связаны с деятельностью этого тайного канала. Конечно, решающее слово во внешней политике страны в 1970-е годы принадлежало Брежневу. Однако Андропов сумел убедить генсека в правоте своей точки зрения. Как писал Кеворков, «с самого начала установления канала с немецким канцлером Генеральный секретарь понял, что передаваемую и получаемую информацию надежнее всего пропускать через голову Андропова, которую он считал более светлой, чем у остальных приближенных, да и у него самого. Человек, признающий чье-либо умственное превосходство, уже не дурак. Андропову такая постановка вопроса давала серьезные преимущества перед остальными, обеспечивая ему постоянный доступ к Генеральному секретарю и возможность еще более доверительного с ним общения»^[172]. Громыко был крайне недоволен возросшей ролью Андропова в решении проблем внешней политики. По свидетельству Кеворкова, на одном из заседаний Политбюро Громыко заявил, что ему мешают проводить согласованный с руководством страны внешнеполитический курс, и обратился к Брежневу с просьбой убрать с пути всех людей Андропова, не способных понять, что «ключи от Германии лежат в Вашингтоне». Но Брежнев не поддержал амбиций министра иностранных дел, и тот вскоре понял, что допустил непростительный просчет. Громыко осознал не только свой аппаратный просчет и просчет по поводу места, где лежат «ключи» от Германии и Европы. Деятельность Андропова в области внешней политики проходила по тайным каналам, он никогда не участвовал открыто ни в каких встречах на высшем уровне и не подписывал никаких соглашений кроме соглашений о совместной работе спецслужб социалистических стран. Поэтому все успехи внешней политики, а они в 1970-е годы были очевидны, становились также и успехами МИДа. Уже в 1971–1972 годах в отношениях между Громыко и Андроповым исчез элемент конфронтации и соперничества, два лидера стали успешно сотрудничать друг с другом.

Андропов участвовал в заседаниях Политбюро ЦК КПСС как кандидат в члены Политбюро — без права голоса. В 1973 году по предложению Брежнева Андропов был избран полноправным членом Политбюро. Одновременно членами Политбюро стали Андрей Громыко и Андрей Гречко. После смерти А. А. Гречко в 1976 году министром обороны СССР, а также членом Политбюро избрали Дмитрия Устинова, с которым у Андропова были самые добрые и доверительные отношения. Появление в Политбюро Андропова, Громыко и Устинова укрепило позиции Брежнева, о личной преданности этих людей Брежневу было хорошо известно. Однако укрепились позиции во власти и самих этих советских лидеров. По многим вопросам они могли принимать самостоятельные решения, а по более важным обращаться непосредственно к Брежневу, минуя Суслова или Косыгина. Лишь по вопросам «особой важности» обсуждение и решение выносилось на Политбюро.

О близости Брежнева и Андропова, а также о манере и формах их общения писал в мемуарах начальник личной охраны Брежнева Владимир Медведев. «Самым близким к Брежневу человеком из высокого окружения был, несомненно, Юрий Владимирович Андропов, — свидетельствовал В. Медведев. — И чрезвычайно для него важным, ибо Андропов, возглавляя самое могущественное и практически никому не подконтрольное ведомство — КГБ, был в курсе всех дел в стране — не только коррупции, преступности, возможных заговоров, но и состояния экономики, межнациональных отношений, внешнеполитических дел, настроений в народе. Человек интеллигентнейший, образованный, совершенно бескорыстный, веривший в социалистические идеалы, он напоминал мне большевиков начала века. Имея рядом такого информированного и преданного человека, Брежнев был застрахован от всякого рода неприятных неожиданностей… Андропов был в высшей степени деликатным, во всяком случае, по отношению к Брежневу. Без предупредительного звонка не являлся и вообще понапрасну Генерального не беспокоил ни звонками, ни тем более визитами… Кириленко мог тряхнуть Брежнева за плечи: "А-а, Леня…" Подгорный тоже вел себя панибратски: "Леонид, ты…" Андропов же всегда обращался к Генеральному подчеркнуто уважительно, по имени-отчеству. Думаю, что Андропов для Генерального был приятным собеседником даже в сложных делах, потому что, задавая какой-то вопрос, Андропов сам же ненавязчиво, в форме совета, подсказывал и ответ, не заставляя Генерального ломать голову. Он как бы щадил Брежнева, вначале учитывая его занятость, потом — болезнь. Эта манера разговора с вышестоящим руководством была в традициях органов безопасности. Мне неоднократно приходилось быть свидетелем разговора Брежнева с Андроповым. Юрий Владимирович входил — всегда спокойный, рассудительный. "У меня, Леонид Ильич, несколько вопросов". Задавал четко, кратко… Брежнев обычно задумывался, а Андропов аккуратно заполнял паузу: "Думаю, надо поступить таким образом, как вы считаете?" Все вопросы решались как бы сами собой»^[173].