Она напрягалась в его руках.

– Я должна уйти, Люк, – прошептала она.

Его тело стало таким же напряженным, как и ее. Она отпрянула от него в тот момент, когда шок, который он испытал, эхом отозвался в ней, вернувшись посредством их сокращенной связи.

– Нет.

Уверенно вставая на ноги, она встретила его взгляд. Он медленно поднялся, чтобы заглянуть ей в лицо, его глаза были холодными, жесткими, угрожающими.

– Я не позволю тебе уйти.

В тот момент, когда она поняла, что слов больше не достаточно, она почувствовала, что неуверенность отступила и есть что–то еще, что собирается занять ее место, что–то растет в ней, чтобы ответить на вызов в его глазах. Что–то темное и примитивное, вне досягаемости человеческой логики. Внезапно она поняла, что это такое, схватилась за него, вытянула всю свою скрытую мощь, облекая ее в оружие.

Она ударила прежде, чем он успел подготовиться к этому. Он пошатнулся от воздействия этой силы, побелел от шока, почти закачался, чуть ли не хватая ее, чтобы удержаться. Смакуя горечь своей победы, Джой отстранилась от его прикосновения.

– Ты не можешь остановить меня, – сказала она хрипло. – Я под стать тебе, Люк. Ты сделал меня достойным соперником.

Люк услышал вызов, она увидела подтверждение этого в его глазах, почувствовала его ответ через сумбур эмоций, упорно зиждущихся в их связи. Вспыхнул гнев, чтобы отразить ее атаку. Гнев и гордость столкнулись с ее желанием и давили на него до тех пор, пока она первая не отшатнулась. Руки Люка взметнулись, чтобы схватить ее руки в болезненные тиски.

– Не совсем, Джой, – прорычал он. Его глаза беспощадно держали ее, ничего человеческого в них не осталось вообще. Она безжалостно боролась с ним, извиваясь, чтобы вырваться из его ментального и физического обладания. Чувствуя, как он цепляется за ускользающий контроль.

– Не испытывай меня, – умоляюще вымолвил он сквозь стиснутые зубы. Его тело балансировало на краю неистовой безудержности. Он тряс ее каждым словом. – Я не позволю тебе уйти.

Внезапно воцарившуюся тишину наполняли лишь звуки двух прерывистых дыханий. Тупик. Ни один не отводил взгляда, ни один не отступал. Боль и гнев циркулировали и вспыхивали между ними.

– Ты не сможешь караулить меня всегда, Люк, – сказала Джой тихо, холодно. – Ты не сможешь держать меня, как пленницу.

Каким–то образом она освободилась от его хватки, Люк держал скрюченными, как когти, пальцами пустой воздух. Весь окружающий воздух был пропитан его напряжением и ее собственным горьким решением.

Джой пристально глядела на него сквозь маску отчужденности и ужасающего спокойствия. Она чувствовала, будто ее мускулы, подобно замерзшему миру за стенами хижины, навсегда сковал лед. Холод. Своим ледяным безразличием она сдерживала его, чувствуя, как жар его атаки ускользает прочь, не найдя себе точки опоры. Когда она гневалась, он мог пробить ее оборону, но против этого он был беззащитен. Беспомощен.

Она преднамеренно надавила на его слабость.

– Если бы я ушла сейчас, что бы ты сделал, чтобы остановить меня? – слова были безликими и почти равнодушными. – Мы будем продолжать в том же духе, пока не упадем в обморок от истощения или не убьем друг друга?

Люк моргнул, не выдержав испытующего взгляда. Ее победа. Его молчаливое опровержение искрило подобно электрическому току, кратко пронзая ее броню изо льда. Мысль о том, чтобы убить ее, причинить вред, потеряв контроль, глубоко потрясла его. Вероятность этого заставила его содрогнуться. На мгновение Джой чуть не выпустила ту силу, которая позволяла ей бороться. Его лицо – его лицо было настолько уязвимым, наполненным такой тоской и отчаянием, что она почувствовала, как начинает проникаться сочувствием. И она чувствовала то, что чувствовал он: его гнев, его страх, его нужду.

– Ты не можешь уйти в самый разгар зимы, – это был последний отчаянный аргумент, который зажег надежду в глазах Люка, и Джой боролась, чтобы удержаться и не закрыть свои глаза. – Это слишком опасно, слишком.

– Ты забыл, Люк? – пробормотала она с бесконечной печалью в голосе. – Я ведь, как ты.

И прежде чем она успела сдаться, прежде чем ее намерения пошатнулись и толкнули ее в его объятия, прежде чем он вынудил ее еще раз обо всем забыть, она снова прибегла к своей новообретенной власти над ним и заставила его понять.

Она ушла.

Люк пришел в себя, медленно сознавая это ужасное знание, ощутил его всем своим существом даже тогда, когда кости и мышцы являлись бесполезными вещами, находящимися за пределами его контроля, когда мир все еще дрожал на грани забвения.

Она его бросила. Ее последние слова эхом отдавались у него в памяти. Как он. Она была как он.

Каким–то образом он сумел подняться с дивана, нетвердо держась на ногах. Его зрение прояснилось, и опять глаза затянуло красной мглой. Она его бросила.

Сколько прошло времени? Как долго он лежал здесь без чувств после того, как она нанесла ему поражение? Его ощущение времени было нарушено, казалось, что прошла вечность с того момента, как она ушла. Люк почувствовал тупое удивление, что его связанное в узел сердце как–то еще бьется.

Связь, она все еще оставалась, практически исчезнувшая, сжавшаяся до тонкой струйки эмоций, которые говорили ему о том, что она жива. Больше ничего.

Он встречался с тотальным поражением только раз в своей жизни, ничто из его не проснувшихся сил не позволило спасти мать, когда он звал ее в Валь–Каше. Та покинула пределы его досягаемости навсегда. И сейчас Джой сделала то же самое, оставила его медленно умирать, забрала половину его растерзанной души.

Все разбилось вдребезги, все правильное, что было между ними, уединенный и закрытый, принадлежащий только им одним мир, который они создали, счастье, которое она отказалась принять как реальное. Она считала это иллюзией, которую он навязал ей. И нашла самую верную месть. Проклятие, убившее его мать, повторило само себя, трагично и неотвратимо.

Люк слепо бродил по комнате, смутно замечая послеобеденный солнечный свет, струящийся сквозь окно хижины. Пол был ледяным под босыми ногами. Ее атака оставила его ум отупевшим, отчаянье стерло блестящую хищную остроту. И еще, где–то глубоко в себе, он обнаружил гордость за ее новоприобретенную силу, за то, как она встретила его, как противостояла ему. Нанесла ему поражение.

Они действительно были под стать друг другу. Ее упрямая гордость и страх чувствовать, потерять себя и разрушить все защитные барьеры, которые она выстраивала всю свою жизнь в одиночестве, закрывали от нее то глубокое душевное понимание.

Но то, что он понимал это, ничего не значило. Она его бросила.

По мере возвращения силы он начал передвигаться по хижине, прикасаясь ко всему, чего касалась она. Ее аромат остался, но ему было уже много часов, и огонь был аккуратно погашен.

Что–то толкало его, какой–то полузабытый инстинкт самосохранения воспламенил дремлющий гнев. Мышцы сократились, адреналин зарядил тело подобно электрическому току.

Нет. Отрицание пришло из самой глубокой части его души, отказывающейся это принять, неспособной вытерпеть поражение. Глухое рычание родилось в груди, и в этом звуке не было ничего человеческого.

Ничего осмысленного не было в том, что двигало им, когда он кинулся в кухню, а потом в спальню – ящики были выдвинуты, пустые без ее вещей. Он нашел ее сорочку и поднес ее к своему лицу, вдыхая запах Джой, позволяя шелку выскользнуть из рук на пол.

Не было ни записки, ни послания. Только статуэтка, которую он подарил ей, с деревянной головой волка, откинутой в скорбном плаче, лежала на пустом туалетном столике, где она оставила ее для того, чтобы он нашел.

Отчаянный гнев вернулся, заполняя пустоту, которую она создала в его сердце, вырываясь наружу в потоке примитивной силы. Он ощущал, что его тело трансформируется, мышцы сжимаются и кричат в протесте, сквозь дикий туман в голове он видел ее глаза – непреклонные, пронзительные, с отголосками боли.