Тирриниэль быстро кивнул.

- Конечно. В свое время мне пришлось оказаться на грани, чтобы это понять.

- Зато ты сделал все сам. А эти хорьки хотят достичь просветления чужими усилиями. Получить прощение, не ударив палец о палец! Соображаешь, в чем разница? Так зачем мне им помогать? Зачем куда-то тащить, если они сами этого не желают и всякий раз клонятся туда, куда ветер подует? Для чего стараться, если они просто будут выполнять то, что я скажу, но ни на шаг не приблизятся к настоящему пониманию?

Лакр сконфуженно потупился.

- Вот и я не знаю, - вздохнула Белка, внезапно успокоившись. - Мне не нужны тридцать идиотов, стремящихся сбежать от собственной совести. Может, для них это было дальновидно и разумно - дескать, лучше так, чем Отречение и встреча с братьями в Темном Лесу. Поступиться гордыней и самомнением, быть готовым терпеть унижения, сносить чужие глупости и колебания дурного настроения. Может, они действительно посчитали, что это правильно и что терзающее их чувство вины со временем притупится. Без понятия. И может, когда-нибудь они поймут, что просто искали легких путей. Но я, чтоб ты знал, никогда не требую от своих подопечных раболепства. И не терплю тех, кто не может мне возразить. Более того: жестоко за это наказываю, потому что до сих пор считаю, что правильный аргумент непременно должен быть озвучен. Разумеется, в свое время и на своем месте. Да, я требую от них беспрекословного подчинения. Да, слежу за дисциплиной. Да, могу покалечить того, кто бросил мне вызов и не сумел доказать, что он этого достоин. Однако те, кто мне доверился и признал мою власть, ВСЕГДА остаются свободными в своих решениях. Я не ограничиваю их ни в чем. Просто спрашиваю за каждое слово и требую, чтобы они за него отвечали. По делу сказал - добро, уважаю. Бахвалишься на пустом месте - хорошо, давай проверим, так ли ты умел. Докажешь, что хорош в бою, отлично: живи. Не докажешь - не обессудь: какое-то время походишь в лубках и попрыгаешь на одной ноге, но зато потом сто раз подумаешь, прежде чем открывать рот или выпускать когти... такова моя правда, Лакр. И таковы мои методы. Может, они излишне жестокие, но они работают и работают хорошо: за последние несколько веков среди Охотников не было ни одного случая, чтобы кто-то погиб у меня на Охоте. И не было ни одного перевертыша, которого я не смогла бы удержать от срыва.

Громадный волк, подняв массивную голову, серьезно кивнул.

- Вот так, - заключила Белка. - Так мы и живем, рыжий. Конечно, в стае не принято оставлять братьев в беде. Каждый из нас готов на многое, чтобы выручить оступившегося. Но когда кто-то отказывается от себя самого и решает сдаться... когда он боится взглянуть правде в глаза и предпочитает утонуть, чем барахтаться до последнего, или отказывается идти вперед, хотя когда-то вся стая была готова нести его на руках... в конце концов, от такого дурака отворачиваются все. Безвольному трусу, отказавшемуся сражаться даже за себя самого, больше никто не подаст лапу. Никто не подойдет и не встанет плечом к плечу. С таким не войдут ни в одни двери, не станут загонять одного оленя. И помощи предлагать больше не станут. Просто потому, что он уже умер. Умер для всех и, прежде всего, для себя самого. Его больше нет, понимаешь? От него осталась лишь пустая оболочка, которая ходит, ест и пока еще способна разговаривать. Но она больше ничего не желает в этой жизни. Ни о чем не думает. Ничего не стоит и ни к чего не пригодна. Я уже сделала для них одну уступку, когда уговорила хмер не рвать их в клочья, и не совсем понимаю, для чего должна брать на себя лишнюю ответственность, становиться им мамкой и тащить с собой эти тридцать пустых оболочек, которые оказались не нужны даже самим себе!

Лакр неуверенно оглянулся на спящих эльфов.

- Но может, все не так плохо? Все-таки им здорово досталось. Может, они еще сумеют понять?

- Может, - неохотно согласилась Белка. - Только я этого пока не вижу. И решать за них ничего не собираюсь.

- Ты поможешь им?

- Нет. Если они сами этого не захотят.

- А если захотят?

- Тогда... подумаю. Но это будет дорого им стоить.

Ланниец пожал плечами.

- Твое право. Хотя, полагаю, за возможность все исправить они на что угодно согласятся. По крайней мере, я бы на их месте принял бы даже полное Подчинение.

Белка рассеянно кивнула, потихоньку теребя холку перевертыша. Лакр какое-то время ждал продолжения, надеясь вызнать еще что-нибудь, но она надолго замолчала, думая о чем-то своем. Словно забыла о его существовании. После чего ланниец счел за лучшее встать и, откланявшись, вернулся обратно, по дороге старательно обходя мерно дышащие тела Перворожденных.

Стрегон мысленно вздохнул, с сожалением подумав о том, что впереди остроухих бедолаг еще ждут нешуточные испытания, о которых они пока не подозревают. Потом так же мысленно им посочувствовал, потому что при любом раскладе не хотел бы оказаться на их месте. Наконец, бесшумно повернулся на бок, собираясь честно добрать последние крохи сна. Однако именно в этот момент наткнулся на совершено ясный взгляд ллера Эналле, в котором проступила странная задумчивость, и неверяще замер, напряженно прокручивая в уме недавний разговор. После чего понял все, со злым восхищением молча выматерился и в который раз напомнил себе НИКОГДА больше не связываться с Белкой.

Следующие два дня эльфы Эналле вели себя так, будто ничего не произошло: безропотно вставали с первыми лучами солнца, молча ели, затем поднимали с земли вещи и послушно шли, куда указывали. Они ни с кем не спорили, никому не возражали, старались держаться особняком. Беспрекословно исполняли все, что требовала от них Белка, и до самой ночи без единой жалобы бежали ровной рысцой, равнодушно следя за тем, как по мере приближения ко второму Кордону неуловимо меняется окружающий лес.

Однако Стрегон, по-прежнему держащийся позади Тиля, все же подмечал задумчивые взгляды эльфов, бросаемые в сторону Белки. И в них, как ни странно, не было ни раздражения, ни возмущения, ни обиды - ничего, что могло бы возникнуть после недавней беседы. Конечно, он ни на миг не усомнился в том, что остроухие не посмеют обозначить даже малейшие признаки недовольства, но не увидеть от них совсем никакой реакции тоже не ожидал.

Белка, казалось, ни о чем не подозревала. Бежала в своем привычном темпе, на ушастых "подданных" не обращала никакого внимания, обращалась к ним редко, таким же тоном, как и ко всем. Говорила сухо и по делу. Ночь неизменно проводила в одиночестве, сберегая рассудки спутников от помрачения, поутру просачивалась в Место Мира неслышной тенью. Потом уверенно показывала дорогу, неутомимо двигаясь по только ей одной известным ориентирам, и, казалось, могла бежать в таком темпе сутки напролет. Но, жалея попутчиков, примерно в полдень все-таки давала им небольшой роздых. Где-нибудь возле реки или холодного ключа, где можно было обмыть лицо, перевести дух и вдоволь напиться. Правда, сама в это время забирала Шира и исчезала непонятно куда. На час или на два. А потом так же спокойно возвращалась и поднимала остальных.

Стрегон поначалу беспокоился, полагая, что ей приходится, как в прошлый раз, отгонять от них крупное зверье. Однако Тирриниэль оставался невозмутим, тревоги не показывал и встречал невестку лишь вопросительным взглядом. Словно вежливо интересовался, нашла ли она то, что искала. Белка в ответ только пожимала плечами, а Шир едва заметно качал головой.

Приближение второго Кордона Стрегон ощутил задолго до того, как вновь увидел непроницаемую зеленую стену из веток, лиан и колючих побегов, непроходимой завесой закрывшую весь мир до самого горизонта. До того, как в воздухе появился чуть горьковатый запах палисандра (да, теперь он начал хорошо его различать), когда заметно поредели деревья, а среди местного зверья все чаще стали мелькать почти обычные зайцы, не слишком агрессивные лисы, сравнительно небольшие по размерам волки. И даже вездесущие насекомые перестали походить на маленьких злобных монстров, которые имели лишь одну цель в своей короткой жизни - отравить как можно больше народу.