— Когда выходим? — спросил Гордей у дежурившего по кораблю матроса Григорьева.
— Не знаю, никто ничего не говорил.
— Офицеры на месте?
— Окромя артиллериста и механика, никого из офицеров на борту нет. Остальные еще до ужина укатили в Петроград, должно, по бабам. Раньше утра теперь не вернутся.
— Позови сюда Заикина, — попросил Гордей, заходя в рубку дежурного.
Григорьев ушел и вскоре вернулся вместе с Заикиным.
— Я тоже о выходе ничего не знаю, — подтвердил Заикин.
— Демин, запроси «Победитель».
Демин полез на сигнальный мостик, и вскоре оттуда захлопали жалюзи прожектора. Спустившись с мостика, Демин доложил:
— Выход назначен на восемь ноль — ноль. С «Победителя» передают, чт. о была шифровка.
Вызвали шифровщика, тот подтвердил, что шифровка о переходе миноносцев в Гельсингфорс была, он сам докладывал ее Осинскому.
— Значит, офицеры уже не вернутся. Узнали о выходе и сбежали. Что будем делать? — спросил Заикин и, взглянув на палубные часы, озабоченно. добавил: — Пора поднимать пары.
Созвали срочное заседание судового комитета, и Заикин повторил тот же вопрос:
— Что будем делать?
Члены комитета угрюмо и долго молчали, наконец Глушко сказал:
— Ход мы обеспечим, а кто кораблем командовать будет? И штурмана нет. Посадим корабль на мель — нам за это спасибо не скажут. Ну как сорвем первое задание Советской власти?
— Верно говорит Глушко.
— Не только штурмана, у нас карт нет. Да если и были бы, кто в них разберется? Может, Колчанов умеет?
— Ему так и так придется командовать кораблем, если согласится: он же артиллерист.
— Их в Морском корпусе всему учили.
Пригласили Колчанова. Командовать кораблем он согласился, сказал, что можно, на худой конец, обойтись и без штурмана, но без карт не обойдешься.
— Куда же они делись? Штурман с собой их не выносил, — сказал Григорьев. — Надо их в рубке поискать. Не иголка же…
Перерыли всю штурманскую рубку, вскрыли каюты Осинского и штурмана, но карт нигде не наШли.
— Значит, они их уничтожили, — сказал Колчанов. — Жаль, меня не предупредили…
— Может, механик знал?
Вызвали механика.
— Да, старший офицер предлагал и мне уйти с корабля, я категорически отказался.
— Почему же вы никому не сказали, что они решили сбежать? — рассердился Заикин.
— Я дал честное слово, — упавшим голосом признался механик.
— Сами‑то решили остаться?
— Это мое личное дело! — уже обиженно, даже задиристо ответил офицер.
— Оставьте его, — попросил Колчанов. — Для него слово офицера, — вопрос чесТи. — И, обращаясь к механику, спросил: — Будем служить дальше, Владимир Федосеевич?
— С удовольствием буду служить под вашим, Федор Федорович, командованием, — торжественно сказал механик и, вытянувшись перед Колча- новым, отдал ему честь.
Колчанов протянул механику руку и тоже торжественно сказал:
— И я очень рад, что вы остались на корабле… Я всегда верил в вашу порядочность… — И, повернувшись к остальным, взволнованно произнес: — С такими людьми приятно служить. И флоту российскому с ними быть! — Колчанов опять протянул руку механику.
Они долго стояли, держась за руки, улыбаясь друг другу, и даже не заметили, как члены комитета, перемигнувши’сь, один за другим потихоньку выскользнули из рубки.
Вскоре Колчанов ушел на шлюпке на «Меткий», там оказался второй комплект карт. Когда он возвращался, горнист сыграл «Захождение», и все находящиеся на верхней палубе выстроились вдоль борта, приветствуя нового командира. Колчанов вскинул голову, улыбнулся и приложил руку к козырьку мичманки.
Матросы тоже улыбнулись ему с борта, а над их головами весело порхали в рассветном небе оранжевые искры — кочегары уже шуровали в топках.
2
К утру погода испортилась. Едва вышли из Невы, налетел ветер, тонко завыл в снастях и рангоуте, захлопал полотном обвеса и бросил в лицо Колчанову первые каскады серебристой водяной пыли. Окинув взглядом перепаханный волнами залив, Колчанов определил: «Баллов шесть, не меньше, а за Кронштадтом и все восемь будет». Нащупав мегафон, поднес его к губам и крикнул:
— Корабль по — штормовому изготовить!
Команду продублировали вахтенные, и, подхваченная десятками голосов, она покатилась по кораблю от носа в корму, заглушая свист ветра и сердитое шипение волн. А вслед за ней уже тянулись по палубе желтые нитки лееров штормового ограждения, слышались отрывистые слова других команд, которые отдавали только что назначенные командиры отделений и групп. Через пятнадцать минут на верхней палубе, в каютах, кубриках, коридорах и трюмах все было закреплено по — штормовому, и матрос Григорьев, исполняющий обязанности главного боцмана, доложил:
— Товарищ командир, корабль по — штормовому изготовлен!
— Есть! Проверьте еще раз, все ли хорошо закреплено на палубе и в помещениях.
— Да вы не сомневайтесь, Федор Федорович, все сделано в лучшем виде, — сказал с сигнального мостика Демин.
Колчанов и сам видел, что на верхней палубе все в порядке, матросы исполняют команды с каким‑то особым усердием и рвением, которого раньше, пожалуй, не замечалось. Однако проверить все‑таки не мешало, хорошо бы самому обойти корабль. Но некого оставить за себя на мостике: Заикин, назначенный комиссаром, где‑то в кочегарке, Шумов ведет прокладку курса, Демин правит сигнальную вахту, а на других командиров Колчанов пока не особенно надеялся.
А уже миновали последний форт Кроншлота, и море обрушилось на корабль всей своей неистовой силой. Вот огромный вал прокатился по шкафуту, круто повалил эсминец набок.
— По верхней палубе не ходить, люки и переборки задраить!
Шумов, зажав в зубах ленточки бескозырки, берет пеленг на трубу Русско — Балтийского завода и бежит в штурманскую рубку прокладывать его на карте. Интересно, что у него получится?
Колчанов подходит к компасу, берет пеленга на трубу, створный знак и входной маяк и заглядывает в рубку. Шумов уже определил место, как и полагается, обвел точку треугольником. Но она расположеца от действительного места корабля подозрительно далеко. Проложив на карте свои пеленга, Колчанов обнаруживает невязку в две с половиной мили.
— Вроде бы все точно делал, а вот не так получилось, — огорченно сказал Шумов.
Объяснять ему, что такое магнитное склонение и девиация, сейчас бесполезно — понятия эти пока ему малодоступны. Но если подучить парня, толк из него будет.
— На каждом курсе я вам буду давать общую поправку, и тогда все получится, — утешил Колчанов. — А вообще, если будет желание, на досуге научу и вас рассчитывать эту поправку.
— Вот спасибо! — обрадовался матрос. — А желания у меня хоть отбавляй.
«Да, желания у них у всех много, — думает Колчанов, возвращаясь на мостик. — Они и раньше никогда не были ленивы, а сейчас и вовсе преобразились».
Его поразило это преображение людей, он видел, как круто изменилось их отношение к службе, в нем появилась хозяйская заинтересованность и озабоченность, понимал, что теперь разделяет с каждым из них ответственность за корабль. И это внезапно проснувшееся в матросах чувство ответственности радовало Колчанова и… настораживало. «Не приведет ли оно к утрате послушания, без которого вообще немыслима воинская дисциплина?»
И, наблюдая, как быстро и беспрекословно матросы выполняют его приказания, объяснил себе: «Возможно, они повинуются лишь потому, что другого выхода нет. Собственно, кроме меня, некому командовать кораблем. Просто я им нужен… Да, им нужны специалисты. Вероятно, когда‑нибудь они научат матросов, таких, как Шу мов, Демин, Григорьев, командовать кораблями. Но для этого необходимо несколько лет. А пока… Много ли нас осталось служить революции?»
Колчанов вспомнил, что, разыскивая карты, они’ в столе барона Осинского обнаружили дневник. Вероятно, барон второпях забыл взять его с собой или уничтожить. Читать дневник Колчанов не собирался, но надеялся, что, может быть, в последних записях обнаружит какие‑либо сведения о картах. Однако о картах там не упоминалось, как и вообще о намерении Осинского сбежать с корабля. Но последняя запись, сделанная вчера в полдень, обратила внимание Колчанова:
