Ожидая команды, он весь напрягся, снова заныла ключица.

Разрывы подползали все ближе и ближе, а команды все не было, и Гордей уже с раздражением подумал о Колчанове: «Какого дьявола он медлит?» И хотя Шумов понимал, что открывать огонь сейчас бессмысленно: снаряды до крейсера все равно не долетят, раздражение не проходило.

Неожиданно корабль вздрогнул, его резко бросило в сторону — снаряд разорвался у самого борта. Эсминец круто повернул вправо, и Гордей лихорадочно завращал рукоятки прицела, отыскивая крейсер. Вот снова поймал его в перекрестие нитей и с удивлением заметил, что султаны разрывов стали отползать назад. Значит, дистанция увеличивается? Откуда же тогда взялся этот снаряд, встряхнувший корабль?

Оторвавшись от прицела, он оглянулся и увидел, что миноносцы отходят к Кассарскому плесу, а грохот орудий доносится откуда‑то слева. Он не знал, что из‑за острова по миноносцам открыл огонь немецкий линейный корабль.

А вскоре Гордей поймал в прицел силуэт немецкого миноносца, потом увидел второй, третий… Их оказалось семнадцать. Вот они разделились на две группы.

— Окружают, сволочи! — крикнул Клямин. — А ну, ребята, держись!

Он же потом и закричал ликующе:

— Гли — кось, братцы, на камни лезут!

Четыре немецких миноносца и верно выбросились на камни. Но остальные тринадцать стремительно приближались. Теперь Гордей видел уже не только надстройки и башни, но и серые фигурки людей, снующих по палубе немецкого миноносца, который он держал в прицеле.

— Залп!

Грохнуло орудие. Гордея резко бросило назад и оглушило — не успел открыть рот. Плотнее прижав лоб к резиновому ободку прицела, Гордей увидел, как перед самым носом неприятельского миноносца встал высокий фонтан воды. Едва Гордей успел повернуть рукоятку, как ухнул второй выстрел. Под самым мостиком миноносца плеснуло пламя.

Мостик вражеского миноносца дымился, кто‑то прыгнул с него прямо за борт. Второй снаряд угодил в трубу, и она рухнула, разбросав по палубе огромный сноп искр. Миноносец круто развернулся и стал уходить.

В это время с мостика донесся тревожный голос матроса Демина:

— «Гром» подбит!

Если Шумов бой видел только в перекрестии нитей прицелов, то Демин, стоявший на сигналь_: ном мостике, наблюдал всю картину сражения. Он видел, как в самом начале боя выбросились на камни четыре вражеские миноносца, как потом были повреждены и вышли из боя еще два, и тоже ликовал. Но оставшиеся миноносцы подходили все ближе и ближе, а из‑за острова палил из своих 305–миллиметровых пушек немецкий дредноут. Снаряды ложились близко, вздымая огромные столбы воды, поднимавшиеся выше мачт. Сверху они были похожи на разбросанные по огромному полю снопы.

Когда снаряд разорвался у самого борта, Демина чуть не сбросило с мостика, он едва успел ухватиться за ограждение. Потом еще несколько снарядов разорвалось довольно близко, но теперь Демин крепко привязался поясным ремнем к поручню.

Он не видел, как снаряд попал в «Гром», но узнал об этом первый: сигнальщик с «Грома» просемафорил: «Имею повреждение. Пробит борт, испорчена машина. Хода не имею».

Демин видел, что «Гром» — лежит в дрейфе, но отбивается от наседавших на него трех вражеских миноносцев. «Забияка» и «Победитель» перенесли огонь именно на эти три миноносца и начали прикрывать «Гром» дымзавесой. Тем временем «Храбрый», продолжая отстреливаться, подошел к «Грому» лагом, и с борта канонерской лодки подали на миноносец концы для буксировки.

«Храбрый» потянул «Гром» к плесу. Но они не прошли и двух кабельтовых, как концы оборвались, и «Гром» опять лег в дрейф, отстреливаясь от немецких миноносцев. А их устремилось на подбитый корабль уже не три, а девять, они явно хотели отрезать «Гром» от наших кораблей. Кажется, немецкие миноносцы благополучно миновали поставленную «Забнякой» и «Победителем» огневую завесу и теперь сами хотят отсечь огнем канлодку от «Грома».

Но «Храбрый» все — Таки успел подойти к «Грому». С палубы эсминца на канлодку начали прыгать матросы. Вот уже и последние перемахнули через фальшборт, остался только один. Ему что‑то кричали с «Храброго», но он только отмахивался. «Что он, спятил?» — подумал Демин и с ужасом увидел, что канлодка отошла от эсминца.

«Неужели бросили?»

С сигнального мостика «Храброго» семафорили:

«Команда «Грома» снята полностью, кроме одного машиниста Самончука, отказавшегося покинуть корабль».

Самончук? Федор Самончук? Демин хорошо знал его. Человек он вполне надежный, через него Заикин поддерживал связь с судовым комитетом «Грома». Почему он сейчас отказался покинуть корабль? Неужели хочет сдаться немцам? Не может быть!

А вражеские миноносцы уже совсем близко от «Грома», Демин видел, как немецкие матросы, разобрав швартовые, выстроились у борта, вероятно, будут брать эсминец на буксир.

Самончук все стоял на палубе и смотрел вслед уходящей лодке. Вот он поднял руку над головой, прощально помахал ею. Потом неторопливо прошел по опустевшей палубе и, нагнувшись; откинул люк. Прежде чем спуститься в него, обернулся к подходившему вражескому эсминцу и, вытянув руку, показал что‑то. Демин уже обо всем догадался.

Над «Громом» взметнулось пламя, и тяжелый грохот пронесся над морем, заглушив выстрелы орудий, разрывы снарядов. Демина так рвануло в сторону, что он на какое‑то время потерял «Гром» из виду. А когда увидел его снова, миноносец уже погружался в море. Над косо вставшей крестовиной мачты в клубах дыма трепетало красное полотнище флага…

Демин сдернул бескозырку. Обнажили голову и все находившиеся на мостике и палубе матросы и офицеры. Они повернулись к тонущему эсминцу и провожали его скорбными взглядами. В этих взглядах было что‑то страшное, казалось, навсегда застывшее. Молчали люди, молчали орудия, и только чайки громко плакали над уходившим в бездну кораблем.

Но вот залп вражеского миноносца встряхнул людей, они зашевелились, и над морем снова загремели раскаты орудий, встали черные султаны воды.

Демин туго натянул на голову бескозырку, зажал в зубах ленточки и взял сигнальные флажки. Он передавал медленно, так, чтобы могли прочитать не только сигнальщики, а все кто хотя бы мало — мальски знал азбуку флажного семафора:

«Всем, всем. Машинист эскадренного миноносца «Гром» Федор Самончук, выполняя революционный долг, взорвал поврежденный корабль, чтобы он не достался врагу…»

Вахтенный офицер мичман Сумин уже раскрыл было рот, чтобы обругать матроса за самовольную передачу сигналов, но, вглядевшись в лицо матроса, увидел его устремленный куда‑то далеко, в бесконечность, наполненный торжеством и скорбью взгляд, заметил скатывающиеся по скулам сигнальщика крупные горошины слез и не решился окликнуть матроса. Мичман так и стоял с открытым ртом, пока Демин не перестал махать флажками.

Бой закончился только к вечеру, когда из Куйвасте на помощь миноносцам подошел отряд кораблей и отогнал своим огнем немецкие эсминцы. А ночью надводный заградитель «Припять» выставил минное заграждение при выходе из Соэло — Зунда на Кассарский плес. Это освободило остальные корабли от необходимости оттягивать свои силы сюда и позволяло сосредоточить их в Ирбенском проливе, через который немецкий флот намеревался прорваться в Рижский залив.

Там немцам особенно мешала 305–миллиметровая батарея, установленная на полуострове Сворбе. Кроме батареи на перешейке, соединяющем Сворбе с Эзелем, сражалась небольшая группа войск. Ее поддерживали огнем эскадренные миноносцы «Украина» и «Войсковой». Против них немецкое крмандование направило линейные корабли и значительно превосходящие сухопутные силы. Положение защитников полуострова стало отчаянным. Оно осложнялось еще тем, что 305- миллиметровая батарея не имела кругового обстрела и поэтому не могла поддержать защищавшую перешеек пехоту.

Командующий морскими силами Рижского залива, зная о тяжелом положении защитников полуострова, тем не менее не принял никаких мер, чтобы оказать им помощь, даже тогда, когда получил с батареи просьбу об этом.