— Ага, этот годится, — уже громче сказал матрос и обратился к Петру: — Я до вас, товарищ. Есть важные новости.

— Пропусти, — сказал Петр вахтенному.

Поднявшись на палубу, матрос торопливо заговорил:

— Наши радисты слышали, будто в Петрограде против Временного правительства выступили пулеметчики и кронштадтцы. А мы тут дрыхнем?

— Погоди, не горячись, — успокоил матроса Шумов. — Надо еще проверить, насколько верны эти сведения.

— Да что проверять? Вон и на «Петропавловске» то же самое слышали.

Петр пошел в рубку и позвонил на «Петропавловск». Верно, там перехватили сообщение о выступлении кронштадтцев и даже послали радиограмму в исполком Петроградского Совета с просьбой информировать об обстановке и причинах выступления пулеметчиков и кронштадтцев.

Шумов пошел будить председателя Центробалта Дыбенко.

С Павлом Ефимовичем Дыбенко Петр познакомился уже здесь, в Гельсингфорсе, но слышал о нем и раньше. Этот матрос в прошлом черни — говский крестьянин, потом грузчик в Рижском порту. Там, в Риге, он и сошелся, с рабочими- большевикамй, получил первую революционную» закалку. А придя во флот, стал страстным большевистским агитатором. С первого же знакомства он покорил Петра неколебимой убежденностью во взглядах, решительностью, умением даже самые сложные понятия объяснить с доступной каждому простотой. Может быть, именно поэтому Дыбенко был в матросской среде весьма популярен, его хорошо знали не только в Гельсингфорсе, но и в Кронштадте, Ревеле и других базах. И когда в конце апреля 1917 года по инициативе большевиков был создан высший революционно — демократический орган флота — Центральный комитет Балтийского флота, Дыбенко единодушно был избран его председателем.

От крейсера «Россия» в Центробалт избрали Петра Шумова. И вот тецерь, работая вместе, Дыбенко и Шумов подружились.

Павел спал почему‑то одетым, снял только ботинки. В каюте было душно, на чистом высоком лбу Дыбенко выступили крупные капли пота, вьющиеся полосы разметались по подушке, под усами, в ярких губах, застыла улыбка. Эта улыбка сделала его и без того приятное лицо еще более привлекательным, и Петр невольно залюбовался. «Красивый, черт! — по — хорошему позавидовал Петр. — Вот от такого жена, пожалуй, не ушла бы…»

Воспоминание об Акульке было сейчас неуместным, и Петр поторопился разбудить Павла. Тот проснулся быстро, сел на койке и, тряхнув курчавой головой, спросил:

— Проспал?

— Нет, рано еще. Да вот с «Республики» сообщают, что в Петрограде началось…

Шумов коротко передал все, что ему рассказал матрос.

— Боюсь, что это провокация, — озабоченно сказал Дыбенко. — Цека партии и Ленин призывали к мирной демонстрации, и преждевременное выступление может дать повод к разгулу контрреволюции… Вот что, Петр, иди на «Республику» и уточни сведения. А я пока свяжусь с Антоновым- Овсеенко.

Через четверть часа Шумов был уже на линкоре «Республика». Встретил его Ховрин — тоже член Центробалта, избранный от команды линкора. Он подтвердил, что сведения из Петрограда точные.

— Я дал телеграмму Кронштадтскому Совету, запросил, нужна ли помощь. Но ответа пока нет.

— Может, «Петропавловску» ответили? — спросил Петр. — Узнай‑ка.

Ховрин послал прибывшего с Шумовым матроса на сигнальный мостик. Вскоре матрос вернулся и доложил:

— «Петропавловску» тоже не ответили. А у нас в радиорубке сидит офицер с «Кречета».

— Какой еще офицер?

— Не знаю, но без его- разрешения ни одну радиограмму не отправляют.

Шумов и Ховрин поднялись в радиорубку и там действительно увидели штаб — офицера с «Кречета».

— Объясните, на каком основании вы здесь распоряжаетесь, — потребовал Шумов.

Офицер смерил его презрительным взглядом и холодно сказал:

— Я не обязан перед вами отчитываться.

— В таком случае освободите рубку. — Петр вплотную подошел к офицеру. — Или вам помочь это сделать?

— А вы кто такой?

— Я — представитель Центробалта.

— А я выполняю приказ командующего флотом, запрещающий открытое телеграфирование и всякое использование связи для переговоров на политические темы.

Шумов и Ховрин переглянулись. Обоим стало ясно, что посланные в Петроград и Кронштадт радиограммы перехвачены командованием флота.

На посыльное судно «Кречет», где располагался штаб флота, Дыбенко пришел перед самым обедом. У камбуза выстроились в очередь бачко- вые, в кубриках раскладывались столы и банки, в кают — компании бесшумно, как тени, двигались вестовые, сервируя столы.

Каюта судового комитета была открыта, но там никого не оказалось. На столе лежала отпечатанная на машинке резолюция сегодняшнего заседания Центробалта. Синим карандашом были подчеркнуты требование о передаче власти в руки ВЦИКа, и указания о надзоре за офицерами и средствами связи. «Подчеркнуть‑то подчеркнули, а что сделали? Вот даже каюту не закрыли. Беспечность!» —¹ сердито подумал Дыбенко. Сунув резолюцию в ящик стола, он пошел разыскивать кого‑нибудь из членов судового комитета.

На баке только что закончили скатывать палубу, и теперь матросы мылись сами. Раздетые по пояс, они по очереди лезли под тугую струю из брандспойта, прыгали, гогогали, покрякивали, вскрикивали, визгливо, по — бабьи.

— Хороша водица!

— Жарь, Ванька, гамазом по всей куче!

Ванька, веселый парень с огромными глазами, мокрый с головы до ног, повернул шланг и окатил всех стоявших на палубе: раздетых и одетых. Досталось и Павлу: струя ударила ему в ухо, и он оглох. Прыгая на одной ноге и шлепая ладонью по уху, он заметил, что за ним насмешливо наблюдает укрывшийся за надстройкой дежурный по штабу офицер. Вот он, опасливо косясь на струю воды, подошел и доложил:

— Вас просит командующий флотом.

— Как говорится, на ловца и зверь бежит, — вместо ответа сказал Дыбенко. Офицер гневно сверкнул глазами, хотел что‑то сказать, но, видимо, сдержался. Да, в другое время он не простил бы матросу такой дерзости, а вот сейчас вынужден сдерживаться. «Однако сколько ненависти в его взгляде!» — отметил Павел и вслух сказалз — Передайте командующему, что я скоро зайду к нему.

— Нельзя ли узнать точнее, как скоро?

— Минут через пять. Вот только приведу себя в порядок.

Офицер еще раз смерил его презрительным взглядом, пожал плечами и ушел. «Такой не упустит возможности отомстить, — опять подумал Дыбенко. — Впрочем, только ли он? Морское офицерство в основном контрреволюционно. Веками оно было в особо привилегированном положении. В такой момент от офицеров можно ожидать любых провокаций, а мы слишком беспечны…»

Однако командующий ждет, задерживаться более чем на пять минут слишком невежливо, и

Дыбенко, причесавшйсь, пошел к ВердереВскому, По пути встретил Боброва, члена судового комитета «Кречета».

— Через полчаса соберите комитет, а я пока у командующего.

Вердеревский был в каюте один. Он жестом указал Павлу на кресло. Сегодня они уже виделись, здороваться не было необходимости, и это, кажется, обрадовало их обоих. Называть командующего гражданином, а тем более товарищем Павлу не хотелось. Вердеревский тоже не знал, как обращаться, с председателем Центробалта.

Усаживаясь в кресло напротив, Вердеревский, кивнув на мокрую форменку Дыбенко, заметил:

— Что, и вашу власть не уважают?

— Да вот, окатили.

— Распустились, матросы, шалят. Вы уже слышали о том, что кронштадтцы выступили против революционного правительства?

— Кое‑что слышал, — уклончиво ответил Дыбенко. — А вы уверены, что Временное правительство революционно?

— Во всяком случае, оно рождено вашей революцией. Да, так я пригласил вас для того, чтобы попросить вас дать матросским комитетам указание, запрещающее использовать средства связи. на кораблях без моего ведома. Тем более для переговоров на политические темы.

— А я пришел как раз за тем, чтобы попросить вас лично участвовать в таких именно переговорах. Необходимо запросить у Морского генерального штаба обстановку в Петрограде.