Нет, крик боцмана не пугал Заикина. Но этот крик привлек внимание вахтенного офицера старшего лейтенанта Колчанова, он вышел из рубки и строго спросил:

— В чем дело, боцман?

Боцман выпустил Заикина, вытянулся и доложил:

— Так что, вашскородь, дерется!

— Кто дерется?

— Вот матрос Заикин. Ударил в ухо.

— Вы с ума сошли! Заикин, это правда?

Заикин понимал, что, если сознается, ему грозит суд. С листовкой удалось выкрутиться, спасла роба. Жесткий брезент ее заглушил хруст бумаги. Но и за то, что ударил старшего — по чину, полагаются в лучшем случае штрафные роты. Может, не сознаваться?

— Нечаянно я их задел, — сказал Заикин. — Наследил я на палубе, боцман заставили меня подтереть. Как я повернулся задом к флагу, они мне под этот зад пнули, я выпрямился и нечаянно задел боцмана плечом. Вон и Демин видел.

Колчанов повернулся к Демину:

— Видел?

— Так точно, вашскородь! Все так и было, как Заикин обсказал. Нечаянно вышло.

И хотя Колчанов отлично видел багровое ухо боцмана и понимал, что матросы врут, решил принять их версию. Как бы там ни было, случилось это на его вахте, а наживать лишнюю неприятность незачем. К тому же боцмана. Пузыре- ва он не любил и сейчас, отведя его в сторону, сказал:

— Полиция на корабль идет, надо принимать катер, так что сейчас не до этого. Потом разберемся. Надо поскорее сдать приборку, идите докладывайте старшему офицеру.

И боцман побежал, но не к старшему офицеру, а в свою каюту. Там у него на дне сундучка лежали две серебряные ложки, украденные. из сервиза барона Осинского.

Демин говорил сердито:

— Хорошо еще, что я тут оказался, а не другой кто. И то неизвестно, чем дело кончится, боцман вряд ли будет молчать. И как тебя угораздило?

— Черт его знает! Я и сам не ожидал, что смажу его в ухо, — огорченно признался Заикин.

— Драть тебя за это мало! — сказал Зотов. — Нас выдержке учишь, а сам…

Клямин сидел в углу, хмурил свои густые брови и молчал. Наконец тоже выдавил:

— Неладно вышло. Пузырев, ясное дело, сволочь, а ты из‑за него в каторгу мог угодить.

— И ведь может еще угодить! — подхватил

Демин. — Если Колчанов даст этому делу ход, полевого суда не миновать.

— Колчанов не даст, — уверенно сказал Шумов.

Все обернулись к нему.

— Почему? — спросил Заикин.

— Так вот, не даст, и все. Я вам еще не говорил, а ту листовку‑то он нашел. И никому о ней не сказал.

— Может, притаился, выжидает?

— А чего ему выжидать? Он не Поликарпов. Вспомните, как он в этой истории с капустой помог нам. У меня такое предчувствие, что он нашу сторону держит.

— Предчувствиям в нашем деле доверяться опасно, — заметил Демин.

— А хорошо бы нам и среди офицеров хотя бы одного своего заиметь, — сказал Заикин.

— Ни одному из них нельзя доверять, — возразил Зотов.

— Баре, они и есть баре, — сказал Клямин. И тихо добавил: — Полундра! Карев на горизонте.

— Нюхает, сволочь! Вот бы кого за борт спустить.

Карев вывернулся из‑за башни и пошел к ним, поигрывая висевшей на цепочке никелированной дудкой. Он очень гордился этой дудкой как символом его неограниченной власти над матросами. Стоило ему взять дудку за никелированный шарик, поднести ко рту, дунуть — и каждое его слово будет уже не просто словом, а командой, которую каждый матрос обязан выполнить беспрекословно.

Но на этот раз Карев свистеть в дудку не стал, а подсел к матросам и почти ласково спросил:

— О ч: ем толкуете, земляки?

— Про погоду, — ответил за всех Клямин. — Зима, а тут сыро. У нас в эту пору сугробы до крыши наметает. Ребятишки мои, поди, без дров- то околевают.

— Выживут! — уверенно сказал Карев. — Должок‑то помещику выплатил?

— Куды там! Последнюю коровенку забрал, ирод!

— А ты, Шумов, об чем печалишься? Слыхал я, девка у тебя на берегу завелась?

— От кого слыхали?

— Минный офицер Поликарпов сказывал. Он за тебя и перед старшим лейтенантом Колчановым просил, чтобы на берег пустил. Ну и я тоже просил. Пускают, значит. Как подойдем к стенке, так и собирайся.

— Покорнейше благодарю, господин унтер- цер! — рявкнул Гордей.

— Ладно, потом сочтемся, — снисходительно сказал Карев, поднимаясь с палубы.

Когда он ушел, Заикин сказал:

— Это хорошо, что тебя пускают, хотя и подозрительно. Смотри, как бы Поликарпов не выследил. На этот раз к Ивану Тимофеевичу пойдешь не ты, а Зотов, его тоже пускают в город.

Гордей огорчился. Как только корабль пришел на рейд Ревеля, Гордея неудержимо потянуло на берег. Он упрямо убеждал себя в том, что просто соскучился по земле, по городу, что эта тяга к берегу — обычная потребность долго плававшего моряка. Но после того как Заикин сказал, что ему не следует идти в тот маленький домик под черепичной крышей, у Гордея пропало желание идти на берег и он догадался, что обманывал себя, что ему очень хотелось видеть именно Наталью. Он еще не знал, почему ему хотелось ее видеть:

потому ли, что она так похожа на Люську Вицину, или просто она сама по себе понравилась. Как бы там ни было, он злился сейчас на Заикина. А тот, ничего не подозревая, говорил:

— Случай с капустой показал, что мы плохо знаем настроение экипажа. В минной части у нас вообще никого нет, боцманская команда тоже без нашего влияния. Осторожность осторожностью, но бездействовать нам нельзя. Ты, Демин, возьми- ка на себя боцманов.

— Боцманов мне теперь нельзя, — сказал Демин. — Пузырев после этого близко меня не подпустит.

— Тоже верно, — согласился Заикин. — Тогда придется тебе, Зотов, заняться боцманами. А ты, Гордей, займись минерами. У тебя видишь какая дружба с Поликарповым. Вот и используй ее.

— Как? — спросил Гордей.

— Это уж сам думай. Только смотри не попадись. А тебе, Демин, придется заняться старшим лейтенантом Колчановым. Возможно, он захочет выспросить тебя насчет моей стычки с Пузыревым, вот и прощупай. А не спросит — сам почаще лезь на глаза. Надо бы нам и к унтер — офицерам хорошенько приглядеться, среди них тоже есть люди подходящие, хотя и выжидающие пока. Назревают большие дела, недаром полиция даже к нам пожаловала.

— Что‑нибудь нашли?

— Нет. Но сам факт, что полиция обыскивала военный корабль, весьма показателен. Не думаю, чтобы барон Осинский сам разрешил это делать. Наверное, приказали сверху. А там ведь тоже не очень любят полицию. Если уж белая кость морского офицерства якшается с полицией, значит, дела у них неважные. Есть сведения, что в Петро граде да и по всей России опять неспокойно. Тебе, Зотов, надо получить у Ивана Тимофеевича более подробную информацию об этом. Революция вот — вот начнется, нам надо не упустить момент.

— Упустили уж, — насмешливо заметил молчавший до этого матрос Глушко. — Мы ведь могли ее начать, если бы ты, Николай, не отговорил матросов. Шибко они тогда озлились за капусту, в один миг могли скидать всех офицеров за борт.

— Всякое преждевременное выступление будет предательством революции, потому что дает возможность царскому правительству расправиться с нами поодиночке…

Над палубой разлились веселые трели дудок. Свистали к вину. На бак вынесли ендову с водкой, и старший баталер начал устанавливать порядок среди набежавших сюда матросов. Длинная шеренга их вытянулась вдоль борта, петлей захлестнула орудийную башню и протянулась до шкафута. Матросы покрякивали, толкали друг друга в спину, напирали на передних, а старший баталер, размахивая списком, орал:

— Куда прете, сволочи? Прольете — сами без чарки останетесь!

Клямин, оглядев длинную очередь матросов, сплюнул за борт и сказал:

— Вот те и революция, ядрена вошь!

Поликарпов нагнал Гордея у проходной. На нем был черный плащ из тонкой шерсти, ослепительно сверкали позолоченные пуговицы и золото погон, белоснежный шарф делал лицо офицера еще более бледным, маленькие круглые глазки с черными зрачками были похожи на пуговицы с одной дыркой. Казалось, что они пришиты к лицу небрежно, поэтому Поликарпов был немного раскос, отчего было трудно понять, куда он в данный момент смотрит.