- Но теперь - добавил он серьезно - теперь, когда ты заставила меня об этом подумать, я обещаю рассмотреть твое предложение со всей заслуживаюей его серьезностью.

Я не успела выяснить, шутит ли он, потому что дверь открылась.

- Я не помешаю? - спросила, входя, Консепсьон.

Консепсьон никогда не стучится. Зачем? Ведь даже если она стучится, она входит, не дожидаясь ответа.

Она несла самое красивое в доме блюдо, серебро восемнадцатого века, отмеченное «С.Н.» (С и Н это инициалы моих родителей, но это совершенно случайно, блюдо было найдено на распродаже два года назад). Я видела это блюдо вчера вечером черным от окисей. Значит, она отчистила его сегодня утром, она покрыла его вышитой полотняной салфеткой, она срезала розу, достала две из трех оставшихся чашек Индийской компании, поджарила хлеб, сформовала из масла сердечко…

И потом она сама, несущая блюдо. Ни следа усталости от поездки и бала.

Подумать только, некоторые женщины тратят состояния на эпиляции, массажи, искуссвенный загар, краску и макияж! Немного лимонного мыла и хоп! Консепсьон кажется вышедшей из рук первой придворной дамы Царицы Савской.

Она поставила тарелку нам на колени. Мы ее стеснялись, она нас - ничуть. Она села на кровать по-турецки и начала мазать тартинку маслом. У нее под блузкой как всегда ничего не было, а нам казалось, что она еще обнаженнее, чем обычно.

- Ах, Месье! - приговаривала она, - он в постели с мадам! Вот так! Его надо баловать! Потому что месье, вот так!

Она послала ему воздушный поцелуй и протянула бутерброд.

- Месье хорошо поработал, поэтому теперь нужно набраться сил для отпуска! - сказала она с симпатией.

Потом она сказала:

- Есть новости…

И от этой коротенькой фразы мы покрылись холодным потом. Потому что каждый раз, когда Консепсьон влюблялась, она сообщала нам об этом, стыдливо говоря:

- Есть новости…

Итак, появились новости, и уже пять лет мы знали, что это не предвещает ничего хорошего: влюбленности Консепсьон всегда кончались плохо для нее и, следовательно, для нас.

- Это случилось вчера вечером на балу, - продолжала она, намазывая маслом тост. - Я встретила кузину…

О- ля- ля ! Когда Консепсьон утверждает, что встретила кузину, можно быть уверенным, что дело в шляпе. “Кузина” это идеограмма, за которой скрывается очередной усатый избранник.

- Только… - (она остановилась и принялась есть тост, за которым Жан уже протянул руку - скорее по привычке, чем от голода). - Только, я боюсь, это расстроит Месье…

Кузина хотела увезти Консепсьон к морю, но она - кузина - была свободна только в ближайшие дни…

- Всего десять дней, - сказала Консепсьон, опуская длинные ресницы. - А бедный Месье хотел прямо сейчас увезти Мадам в свадебное путешествие…

Влетела оса, начала прожорливо жужжать над блюдом с завтраком, и была отправлена к чертовой бабушке изящным и точным жестом Консепсьон. Жан, кажется, потерял дар речи.

- Десять коротеньких дней, продолжала Консепсьон. - И ведь чем раньше я уеду, тем раньше я приеду, а, Мадам?

Жан посмотрел на меня в поисках помощи. Но я не питала иллюзий. Каникулы будут скроены по пунктиру, намеченному Консепсьон. Да и потом будет жестоко не удовлетворить ее просьбу, потому, что, как она сказала, болтая ложечкой в чашке Жана:

- У Месье всегда под рукой Мадам, а у меня…

Нельзя быть бесчеловечными! И мы сказали “да”. На радость Консепсьон было приятно смотреть, она говорила, что я ее мама (какой ужас !), она целовала руку Жана и крутилась по кровати, засыпая нас тостами, потом она сказала :

- Что касается Игнасио…

Я беспокойно замерла с тостом в воздухе.

- С Игнасио все улажено. Моя сестра из Безиерца возьмет его к себе.

- Тетя Кармен? - сказал Жан.

- Тетя Кармен, si . Она приедет за ним сегодня после полудня, если вас не затруднит присмотреть за ним до этого времени. Потому что за мной приедут сегодня утром. На мотоцикле.

Она еще не закончила говорить, когда из голубой дали до нас донесся мощный рев «Кавасаки».

- Уже! - воскликнула Консепсьон, прижимая руки к груди.

Она высунулась в окно, расстегивая блузку сверху вниз и крича:

- Я готова! Я уже иду!

Мужской голос кузины ответил на языке Изабеллы Католической.

- Вот я тебе! - пообещала Консепсьон с жемчужным смехом. Она повернулась, и мы увидели ее грудь и живот. Зрелище, способное прикончить святого Антония.

- Ох! Простите! - с чувством сказала она.

Мы ошеломленно молчали, а ведь за пять лет мы приобрели некоторую стойкость. Она послала нам воздушный поцелуй, а клаксон гласом иерихонской трубы сотрясал стены.

- Иду! Иду!

Мы слышали, как она мчалась по коридору и слетала по лестнице.

- Она уедет совсем голая! - сказал Жан, дрожа от уважения.

Я вылезла из кровати, оставив блюдо у него на коленях и оказалась у окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как Консепсьон выскакивает из дома в цветастом платье, на которое пошло не более сорока сантиметров ткани при ширине 80. Но я увидела также кузину, и мне стало страшно. Посреди двора, оседлав огромную машину, крепко стоял на ногах воплощенный ужас. С такой внешностью можно сниматься в детективах! Широкие черные челюсти, грудь, покрытая волосами и амулетами, длинный шрам на щеке, взгляд хищника. Каска, разрисованная эпизодами из “Bloody Billy Butch Le Kid”(американский вестерн), руки, на ладонях каждой из которых я могла бы сидеть, и выражение лица, студящее кровь у любого безоружного человека. Моя малышка Консепсьон грациозно запрыгнула на сиденье за этим зверем, поставила перед ним дорожную сумку, которую я подарила ей на Рождество, обвила монстра руками. Он нажал на педаль, и вонючий дым поднялся ко мне в громком шуме старта.

Потом тишина вновь завладела поместьем, и я услышала над головой шуршание крыльев возмущенной горлицы, присевшей на крышу.

Я сказала:

- Я пойду прогуляюсь в саду…

- Нет, - сказал Жан. - Ты пойдешь прогуляешься в моей постели.

Его талант переворачивать фразы! Я сделала вид, что не поняла, но как бы случайно подошла к нему.

- Ты кончил завтракать? - спросила я притворно заботливо.

Не отвечая, он протянул мне блюдо, и я захотела поцеловать его улыбку. К несчастью, в момент, когда я собралась взять у него поднос и поцеловать его одновременно, убивая таким образом двух зайцев, нам на головы свалилось небо в образе полога от кровати. Ошпаренные чаем, ослепленные муслином, оклеенные мармеладом и с головы до ног обмазанные маслом, мы бились среди простыней, с вышитыми инициалами « F. P.» и забрызганных грязью кружев. Тончайшие занавеси со вздохом разрывались, отдавая Богу столетнюю душу, а Жан кричал, что его уже достал этот полог, что он больше слышать о нем не хочет, что с ним покончено раз и навсегда, что ему не хочется стать калекой, что от такого можно сделаться импотентом, что он удивляется, как до сих пор им не стал за то время, что я заставляю его под ним спать…

- Сто раз я говорил тебе, что она прикончит нас, эта твоя девичья фиговина!

Он ушел, хлопнув дверью, а я получила сильнейший удар куском штукатурки по голове, смягченный, к счастью, мармеладом, которого было полно у меня в волосах.

Мужчины завидуют нашей способности в случае кризиса опираться на “твердую почву домашних дел”. Почва колыхалась у меня под ногами, и выметание мусора, стирка простыней, уборка того, что когда-то было каркасом полога и занавесями, не принесла мне никакой пользы. Матрац сушился на солнышке у открытого окна, а осколки с вензелями Индийской компании были собраны в единственное оставшееся целым блюдце. Вчерашняя партия в бильярд, должно быть, разбудила аппетит игроков, потому что я нашла только часть еды, приготовленной по приезде. И я решила совершить большой рейд за покупками, когда сестра из Безьерс увезет Игнасио.

Он пришел в полдень с мальчишками и очень маленькой мерзкой рыбкой, которую сам поймал в реке. Он хотел сьесть рыбку, но готовая она пахла еще хуже, чем сырая, и я вынуждена была ее вбросить, сперва предложив Октаву, который с трудом подавил рвоту.