Самое важное обдумывание состоит в вынесении общего суждения о совокупности наблюдаемых признаков. Процитируем автора «Прогноза»:

«Именно обдумывая с помощью сопоставления благо приятных и неблагоприятных признаков, вы должны делать свои прогнозы; это лучший способ сказать правду».

«Нужно сразу обратить внимание на все признаки с первых дней».

«Нужно, чтобы тот, кто намеревается правильно предугадать, кто выживет, а кто не выживет, у кого болезнь продлится долго, а у кого недолго, досконально ознакомился со всеми признаками, чтобы быть в состоянии судить, обдумывая их значение с помощью сопоставления».

На самом деле полное знание всех признаков вряд ли возможно из-за их необъятного количества. И тем не менее:

«При болезнях нужно извлекать диагностические признаки из следующих соображений: о человеческой природе вообще и об особой природе каждого, о болезни, о больном, о медицинских предписаниях, о том, кто предписывает, так как лучшее и худшее может произойти и по этой причине, об общем и особом строении неба и каждой области, о жителях, о пищевом режиме, об образе жизни, о возрасте, о речах, о манере говорить, о тишине, о мыслях, о сне, об отсутствии сна, о сновидениях, каковы они и когда появляются, о былинках, которые срывают руки больного, о зуде, о слезах, о пароксизмах болезни, о кале, о моче, о мокротах, о рвотах, обо всех течениях болезни, наблюдая, какие прекращаются и какие их заменяют, о скоплениях, которые ведут к смерти или прекращению болезни, о поте, о простуде, об ознобе, о кашле, о чихании, об икоте, о респираторных затруднениях, об отрыжке, о ветрах, которые выходят со свистом или с глухим шумом, о кровотечениях, о геморроидальных шишках. Проводить наблюдение нужно руководствуясь этими признаками и всем, что дано через посредство этих признаков».

В этом перечислении поражает множество позиций, которые нужно принять во внимание, и одновременно отсутствие всякой классификации. Признаки нагромождены друг на друга. Перечисление принимает эпические масштабы. Современный ум перегруппировал бы их по рубрикам, отделил основные от второстепенных, иначе говоря, синтезировал бы их. Достоинства Гиппократова духа в другом: необычайная память и особое внимание к мельчайшим деталям. Синтез производится не в произведении, которое просто напоминает о позициях для исследования, а в суждении врача, который во время обследования должен учитывать совокупность признаков.

Внимание к мельчайшим деталям привело к тому, что врачи вели карточки больных с чрезвычайной точностью, день за днем записывая симптомы, которые они считали знаменательными — с начала болезни до ее исхода, обычно фатального.

Карточки были известны еще до греческой медицины. В Египте труды по медицине состояли из ряда коротких статеек о болезнях. Этот способ изложения существует в некоторых нозологических трактатах «Гиппократова сборника», традиционно приписываемых книдским Асклепиадам.

Но карточки индивидуальных болезней появляются только в школе Гиппократа, уже уехавшего из Коса в Фессалию. Они сохранились в трактатах под названием «Эпидемии». Только самая древняя группа, состоящая из I и III книг, содержит сорок две аккуратно составленные карточки. Гален насчитывал в пятой книге «Эпидемий» пятьдесят индивидуальных случаев. Если их объединить, они образовали бы трагедию в сто актов. И иногда акт обладает единством времени. Так раненый, получивший повреждения печени утром, вечером умирает:

«У того, кто был ранен в печень дротиком, цвет лица сразу же стал землистым; запавшие глаза, возбуждение, дурнота; он умер до того, как опустела площадь, тогда как ранен был утром».

Конечно, стиль врача совсем не похож на стиль автора трагедии, нагромождающего патетические детали, чтобы взволновать публику. (Вспомним рассказ в «Медее» Еврипида о смерти молодой и прекрасной новобрачной, павшей жертвой отравленного подарка соперницы). У врачей ничего подобного нет. Тем не менее иногда сквозь объективность рассказа угадываются эмоции. Вот трагическая история дочери Нерия:

«Девушке, очень красивой девушке, дочери Нерия, было двадцать лет. Ее подруга, играя, ударила ее ладонью по темени. Тотчас же она потеряла зрение и перестала дышать. Когда она вернулась домой, сразу же началась лихорадка, у нее болела голова, и все лицо покраснело. На седьмой день из уха потек зловонный и красноватый гной; его вытекло больше одного киафа; казалось, что ей лучше и произошло облегчение. Но вот снова наступила сильная лихорадка; девушка была слабой и не разговаривала; правая сторона лица перекосилась, были затруднения с дыханием, конвульсии; она дрожала, язык был одеревенелый, взгляд неподвижный. На девятый день она умерла».

Для упоминания о возрасте, разумеется, есть медицинское оправдание. Но вот упоминание о красоте в список признаков не входит. Нас волнует трагический контраст между красотой девушки, играющей с подругами, и перекошенным лицом, остановившимся взглядом через восемь дней после несчастного случая, на вид безобидного. Взгляд врача, умеющего бесстрашно взирать на невыносимые вещи, замечает и трагедию. Описания больных воскрешают сцены обыденной жизни и производят глубокое впечатление:

«У жены Феодора была сильная лихорадка из-за кровотечения, зимой. Лихорадка прекратилась в течение второго дня. Вскоре после этого у нее появилась тяжесть с правой стороны, как если бы это шло от матки. Все это произошло вначале. В последующие дни ощущалась боль в груди, она была сильной. Ей помогли припарки на правый бок. На четвертый день боли появились снова. Дыхание было учащенным; трахея во время вдоха, который был мучительным, слегка свистела. Она лежала на спине, ей было трудно перевернуться. Ночью лихорадка стала более острой, и был непродолжительный бред. На пятый день утром лихорадка казалась более умеренной; сначала со лба в небольшом количестве стекал пот, потом по всему телу и ногам. После этого ей показалось, что лихорадка отступила; на ощупь ее тело стало холоднее. Но сосуды на висках пульсировали больше, дыхание было более учащенным, временами она бредила, и все ухудшалось. Язык был все время очень белым; кашля не было, кроме третьего и четвертого дня, и то непродолжительного; жажды не было, но мокрота; правый гипохондрий на пятый день сильно опух, потом стал более мягким. На третий день с помощью свечей она выделила немного экскрементов, на пятый день снова немного жидкости; живот мягкий, моча вязкая, имеющая вид сока лазерпиция; глаза, как у уставшей женщины. Ей трудно было вставать и переворачиваться. На пятый день ночью она была плохая, бред. На седьмой день в то время, когда площадь полна народу, потек обильный пот; он начался со лба и распространился по всему телу. Будучи в полном сознании, она привела в порядок свои дела, но в середине дня она сильно бредила. Что касается охлаждения, оно было аналогичным, но произошло ухудшение того, что относится к цвету лица. Вечером с кровати упала нога, она без причины угрожала своему ребенку, затем умолкала и на какое-то время успокоилась. В момент первого сна сильная жажда, бред; она вскакивала, оскорбляла присутствующих, потом снова умолкала и на какое-то время оставалась спокойной. В течение всей оставшейся ночи у нее был тяжелый сон, но век она не смыкала. На (седьмой) день большую часть времени отвечала кивками головой, ее тело оставалось неподвижным, а рассудок довольно ясным; в тот же час снова пот, глаза опущены к нижнему веку, неподвижные, отупевшие; белки желтые и мертвенные. Все лицо желтое и черное, большую часть времени она протягивала руку к стене или одеялу; когда она пила, слышались шумы; она рвала даже через нос; она собирала лочья шерсти, прятала лицо в ладони; после пота руки были, как лед; пот, который вышел позже, был холодным, тело на ощупь тоже холодное. Она вскакивала с кровати, кричала, бредила. Дыхание учащенное, руки дрожали, при приближение смерти конвульсии. Она умерла на седьмой день. На шестой день она помочилась ночью в небольшом количестве. Моча приставала к палочке, была клейкой и похожей на сперму. Все эти ночи она страдала бессонницей. После шестого дня моча слегка кровянистая».