Знание причин врачу необходимо для того, чтобы назначить правильное и естественное лечение. Автор «Искусства» говорит об этом:

«Разуму надлежит узнавать причины болезней и уметь лечить их всеми видами лечения, мешающего им развиваться». Автор «Ветров» рассуждает в том же направлении: «Когда мы знаем причину болезней, мы можем прописать телу то, что ему полезно, отправляясь от противоположного для противостояния болезни. В самом деле, эта медицина является самой соответствующей природе».

По этому отрывку можно судить, что каузальный метод является непременным условием подлинного медицинского искусства.

Наконец, трактат «Древняя медицина» настаивает на необходимости для науки не останавливаться на описательном и предписывающем изложении, а перейти к пояснительному, с учетом причин. Этот отрывок знаменит. Определив задачу врача, который должен изучить влияние на человека пищевого и общего режима, автор в качестве примера берет сыр:

«Недостаточно просто сказать: «Сыр — плохая пища, так как он вызывает недужность у того, кто его съел», но нужно сказать, какой недуг он вызывает, почему (dia ti) и какой субстанции в человеке он не соответствует». Таким образом, наука должна быть причинной или ее не существует.

Итак, мы видим в самых первых эпистемологических текстах древней Греции, как из удивительно трезвых размышлений о медицинском искусстве возникают самостоятельные понятия, которые в течение веков будут руководить развитием науки. Разумеется, существует разрыв между теоретическими заявлениями и их практическим применением. Например, автор «Древней медицины», несмотря на свою убежденность в необходимости причинного знания, не производит никакого экспериментального исследования по своей программе. Присутствует лишь определенное концептуальное построение: наука, которая опирается на различие, синтез и предвидение, полярна случаю, необъяснимому и непредвиденному. Это открывает парадигму порядка с исключением беспорядка, которая будет основой детерминистической концепции науки до тех пор, пока не подвергнется сомнению современной эпистемологии.

Медицина, как мы уже говорили, не была единственной сферой деятельности, превратившейся в науку во второй половине V века. Это относится также и к риторике. В V веке с развитием института гражданских судебных процессов в демократических городах, судебная риторика казалась такой же необходимой для блага граждан, как медицина. Медицина была средством спастись от болезней и смерти, риторика была для гражданина средством избежать ущерба имуществу. Есть аналогия между этими двумя видами деятельности. Логограф, который за плату составлял судебные речи для клиента, предписывал аргументацию для устранения ущерба точно так же, как врач за плату прописывал своему больному самые эффективные лекарства для устранения болезни. Поэтому нет ничего удивительного, что параллельно с теоретическими работами, написанными врачами, появились труды по искусству риторики. Известны имена авторов первых трактатов, которые назывались technai. Цицерон, ссылаясь на Аристотеля, говорит, что первыми правила риторики изложили сицилийцы Коракс и Тисий, когда на Сицилии после уничтожения тирании участились гражданские процессы. К сожалению, эти труды не сохранились. Из-за этого пробела мы рискуем преувеличить роль врачей в эпистемологических рассуждениях в ущерб теоретикам по красноречию. Однако значение, которое придает Платон сравнению с искусством медицины, свидетельствует, что именно эпистемологические рассуждения врачей воспринимались современниками как авангардные исследования. Они были транспонируемой моделью. Платон позаимствует эпистемологическую модель медицины, науки о теле, чтобы применить ее к риторике.

Действительно, существуют аналогии между Гиппократовой и Платоновой эпистемологией. Если взять два диалога, где афинский философ критикует риторику своего времени и пытается отстаивать подлинное искусство красноречия, мы вновь обнаружим, что научное знание — это каузальное знание. В «Горгии» Платон устами Сократа заявляет, что знание причин — это отличительный критерий того, что является искусством и что не является. Для установления этого отличия он противопоставляет кулинарию медицине: «Я считаю, что кулинария не является искусством (techne), но ремеслом (empeiria), потому что она не содержит никакого объяснения способа, согласно которому она предписывает то, что предписывает (…). Она неспособна сказать причину каждой вещи (…). Я говорил вкратце, что кулинария мне не кажется искусством (technе), но ремеслом (empeiria), тогда как медицина — это искусство, потому что (я имею в виду медицину) изучила причину того, что она делает, и может дать объяснение каждой из этих вещей, тогда как другая (…) имеет свойства, совершенно лишенные искусства, так как не изучает причину…».

В «Федре» для объяснения подлинного искусства риторики Платон берет в качестве модели медицину и ссылается на метод Гиппократа. Как врач устанавливает причинные отношения между различными видами продуктов или лекарств и их воздействием на различные части тела (для того чтобы их лечить и укреплять), так и философ устанавливает причинные отношения между различными типами речей и различными типами душ для того, чтобы знать, как их убедить:

«Классифицировав виды речей и виды душ (согласно искусству), он (оратор) должен перейти к обзору всех причин, связывая каждый тип (речи) с каждым типом (души), и обучая, по какой причине такая-то душа под воздействием такой-то речи была убеждена или нет».

Таким образом, причинное знание является необходимым условием существования науки у Платона, как и у автора-гиппократика.

Но между Платоновой и Гиппократовой эпистемологией возникают расхождения, касающиеся противопоставления наука-ненаука. Тогда как ненаука у врачей-гиппократиков была синонимом везения и случая (tuchе), Платон заменяет ее словом ремесло (empeiria), как в «Горгии», так и в «Федре». Что касается «Горгия», достаточно сослаться на уже приведенный отрывок о кулинарии, где сказано, что она не искусство (tuchе), а ремесло (empeiria). В «Федре» искусство (technе), как медицинское, так и риторическое, противопоставляется ремеслу (empeiria) и навыку. У врачей-гиппократиков, наоборот, опыт (peirе) — это качество человека, который знает синоним компетентности. Он всегда имеет положительное значение. Сравнительный очерк Гиппократовой и Платоновой эпистемологии позволяет убедиться, что, несмотря на явное сходство, в теории научного познания происходит концептуальная реорганизация.

Своим авторитетом Платон кладет начало принижению значения эмпирического познания. Эта реорганизация Платона способствовала тому, что познание пошло двумя путями: эмпирическим, который будет реабилитирован в секте врачей-эмпириков, и логическим, проповедуемым врачами догматической секты. И те, и другие будут ссылаться на Гиппократа, отыскивая у него то, что хотели найти. Но эти две формы познания были равноправны в Гиппократовой эпистемологии. Прочтение Гиппократа часто происходит в свете концептуального расчленения, которого в его время не существовало.

Против нападок отрицателей медицины врачи должны были выступить единым фронтом. Но когда речь шла о методах, специалисты расходились во взглядах, и внутренняя полемика могла быть такой же ожесточенной, как и внешняя. Проблема, рождавшая споры в медицинских кругах, касалась отношений между медициной и философией. Были сторонники и противники философской медицины.

Тогда как внешние оппоненты известны только опосредованно, через врача-гиппократика, дебаты о медицине и философии стоят в самом центре «Гиппократова сборника». Он сохранил произведения, представляющие каждое из этих направлений. Сборник являет собой живое досье кризиса медицины в том смысле, в каком врачи-гиппократики говорят о кризисе болезни. Это был решающий момент, когда медицина начала утверждать свою независимость от философии.