После полудня он узнал, что заговорщики заперлись в Капитолии. Тут он вновь облачился в прежние одежды, созвал ликторов и солдат и явился с ними на Форум. Он поставил стражу у тела Цезаря, после чего сразу отправился к Кальпурнии и с помощью уговоров и ухищрений убедил ее передать ему все документы и сокровища мужа.

По воле случая Антоний был в это время главным магистратом того самого республиканского режима, который хотели оставить в неприкосновенности убийцы Цезаря. Вероятно, по этой причине никто тогда не покусился на его жизнь. Почувствовав свою силу, Антоний тотчас начал действовать.

На следующий день он взял на себя управление государственными делами. Антоний созвал на 17 марта сенат и принял меры по умиротворению, объявив амнистию, распространяющуюся как на цезарианцев, так и на тех, кто участвовал в заговоре и намеревался свергнуть диктатуру.

Меж тем римский плебс все более проникался враждебными чувствами к убийцам Цезаря, засевшим на Капитолии. 18 марта сенат поручил Антонию вступить с ними в переговоры. Они согласились на это при условии, что стороны обменяются заложниками. Антонию и Лепнду, другу Цезаря, командовавшему войсками в Риме, пришлось послать своих младших сыновей на Капитолий, и тогда оттуда спустились Кассий и Брут. Совместный обед Антония и Кассия дает, если можно так выразиться, обильную пищу для размышлений древнеримским и современным историкам. Сотрапезникам приписывают такой диалог:

Антоний (Кассию): А ты не прячешь, случаем, в рукаве кинжал?

Кассий: А как же, и отличный. Он пригодится, если и ты захочешь сыграть роль тирана.

Как бы то ни было, но уже на следующий день Антоний предписал сенату назначить Брута и Кассия наместниками в отдаленные области империи. Радуясь, что гражданской войны удалось избежать, сенат с готовностью проголосовал за новые назначения. В тот же день Антоний решился к вечеру прочесть публично завещание Цезаря, устроить торжественные похороны и произнести надгробную речь.

Завещание содержало весьма существенный пункт в пользу Октавиана, которому надлежало принять имя Цезарь. Антонию предлагалось приобщиться к делам управления, если внучатые племянники Цезаря будут не в состоянии сделать это. Были в завещании также распоряжения относительно садов на правом берегу Тибра, где жила Клеопатра. Их отдали римскому народу, вдобавок каждому жителю Рима предстояло получить из личных средств диктатора по три тысячи сестерций.

Оглашенные Антонием распоряжения, пышность похорон, сама погребальная речь, которая явилась панегириком Цезарю, раздавшему столь щедрые дары, настроила толпу против заговорщиков. Тело Цезаря сожгли на Форуме, и было видно, как люди в сумерках устремляются из многих мест с пылающими головнями к домам убийц Цезаря. Постаравшийся раздуть этот мятеж Антоний не поколебался принять суровые меры: он велел казнить каждого, кто будет схвачен как поджигатель. Смертельно напугав убийц, он уже привел их к покорности и теперь не желал, чтобы дело зашло слишком далеко. План Антония удался, и вскоре многие заговорщики отправились в те области, которые назначил им сенат, Брут и Кассий тоже покинули город. Цицерон отправился на свою виллу на берегу Неаполитанского залива, вновь потерпев поражение.

Используя документы Цезаря, Антоний начал приводить в исполнение отложенные диктатором проекты и дополнил их своими собственными идеями, сулящими ему прибыль и способными укрепить его власть. Он отправился на юг Италии с намереньем собрать ветеранов Цезаря и составить таким образом сильную армию. По примеру прошлых лет это путешествие завершилось грандиозными попойками.

Вернувшись с немалой армией в Рим, Антоний велел ветеранам пройти с обнаженными мечами по городу. В Риме его поджидала неприятность: юный Октавиан, который не постеснялся принять имя Цезаря, пришел требовать свое наследство.

Ему исполнилось тогда девятнадцать лет. Он был невзрачен на вид, к тому же имел привычку прятаться от солнца. Утонченный умник, изнеженный, любитель острых ощущений, распутник, не брезгующий скандалом, — вот каков, надо полагать, был в глазах Антония Октавиан. Он говорил по-гречески не хуже, чем по-латыни, был писателем, но все созданное им не соответствовало вкусу Антония, любившего возвышенный стиль. Поговаривали, правда, о стойкости и отваге, проявленной им в Испанской войне, но Антоний этому, пожалуй, не верил и был склонен отнести слухи на счет симпатии, которую питал Цезарь к внучатому племяннику. Короче, Антоний юношу всерьез не принял.

Октавиан тотчас поставил его на место, выступив в роли правоверного цезарианца и критикуя от имени своего великого деда уклончивую и осторожную политику Антония; он вскоре показал себя незаурядным демагогом и не замедлил сообщить плебсу, что готов выплатить по двести сестерций каждому римскому гражданину согласно завещанию Цезаря (как если б эта плата еще не состоялась). Таким образом, он сделал все возможное, чтобы изобразить Антония недостойным продолжателем дел Цезаря.

Тогда Антоний попытался продемонстрировать, что пойдет дальше Октавиана. Он стал готовить воистину революционные проекты. И туг он открыл, что, пытаясь ему противодействовать, молодой человек вступил, не смущаясь, в сговор с республиканской партией, с Цицероном, с убийцами Цезаря, которых еще вчера сам клеймил позором.

В этих перипетиях минул 44 год. Ветераны Цезаря заставили Антония и Октавиана публично помириться, но публичное примирение отнюдь не помешало молодому человеку взять под свою руку легионы Антония, которые, как он надеялся, будут ему верны. Зимой соперничество обострилось. Цицерон возглавил антиантониевскую партию в сенате и заклеймил противника в страстных речах, получивших название «Филиппик». Антоний; чей консульский срок истек, потребовал себе в качестве провинции Цизальпинскую Галлию, рассчитывая, несомненно, восстановить там свои силы, весьма ослабленные Октавианом, и, закрепившись на севере, форсировать затем, подобно Цезарю, Рубикон. Но ему пришлось вступить в открытый бой с войсками Октавиана, и, понеся тяжелые потерн под Мутиной (нынешняя Модена), он вынужден был бежать через Альпы в надежде воссоединиться с Лепидом, правителем Нарбонской Галлии, верным сподвижником Цезаря.

Через год после отъезда Клеопатры у самого ее непримиримого врага Цицерона были все основания торжествовать. Антоний понес поражение, теперь ему не ускользнуть от Октавиана. Республиканская партия побеждает.

Цицерон купается в лучах славы. Ему устраивают овации, торжественно провожают домой. Это, несомненно, самый счастливый период его жизни.

Глава II

Великий поворот

Анархия в Риме поставила Клеопатру в трудное положение. Она принадлежала к партии победителей, но Октавиан и Цицерон парализовали ее действия. Однако пассивность была опасна. Четыре оставленных Цезарем легиона все еще находились в Александрии, и противоборствующие партии, собирая войска, могли попытаться использовать эти силы.

Клеопатра не теряет присутствия духа. Не впервые Рим входит в полосу междоусобиц, и потому на Востоке к этому приспособились: стараются брать на себя как можно меньше обязательств, а если уж берут, так перед двумя враждующими сторонами одновременно. Выяснилось, что Клеопатра правильно поступила, заблаговременно избавившись от своего брата-супруга. В Сирии внезапно появился самозванец, претендующий на то, что он Птолемей XIV, чудом спасшийся после падения в Нил. Оставалась еще, правда, одна из ее сестер, та самая Арсиноя, которую Цезарь провел в цепях по Риму, — она стала жрицей Артемиды в Эфесе.

В непосредственной близости от Египта враждебные Риму силы сплотились меж тем вокруг Кассия, одного из убийц Цезаря; Кассий засел в Сирии и обзавелся небольшим флотом. Ему противостоял зять Цицерона Долабелла, любовник предыдущей жены Антония; принявший на себя одновременно с ним обязанности консула в 44 году, он разделял его политические взгляды.