Впервые представитель династии Лагидов покидает область дельты, ведь со времен Александра Великого Египет как бы повернулся лицом к Средиземноморью. Клеопатра увлекает Цезаря не только против течения Нила, но и как бы против течения истории, уносит к Древнему Египту, в страну пирамид, сфинксов, за сотню миль к югу, к Верхнему Египту Фив и Луксора, и еще дальше к тайне первого нильского порога, который назывался тогда Сиеной, а ныне называется Ассуаном. И еще дальше, к Эфиопии.

На царском корабле помещалась супружеская спальня, покои для гостей, приемный зал, все было устроено с величайшей роскошью. Корабль сопровождал целый флот. То было путешествие двух полубогов, исследовавших во что на протяжении тысячелетий сумели люди превратить Египет, эту гигантскую песчаную чашу пустыни, среди которой Нил сотворил жизнь.

Здесь, в неизъяснимой чистоте весны, под безумно голубым небом, среди насыщаемых постепенным зноем раввин, где дождь бывает лишь раз в году, если вообще бывает, Клеопатра и Цезарь ощутили всю мощь ни с чем не сравнимого триумфа, дарованного им Египтом. Два месяца путешествий, два месяца празднеств и открытий для одного и другого. Два месяца вне обычной жизни, без гонцов. Два месяца, в течение которых оба наблюдали богатства Египта, его цивилизацию, его несравненные храмы, созданные поколениями. Они прибыли к воротам Эфиопии, к истокам экзотической торговли. Клеопатра продемонстрировала своему возлюбленному свое приданое, и Цезарь оценил всю меру получаемого им могущества.

Они возвратились в начале мая, когда ветер пустыни хамсин швырялся в Нил вихрями песка и высохших насекомых и было приятно вновь погрузиться в приморскую прохладу Александрии.

С кондом путешествия нечто кануло в прошлое — безвозвратно ушло время, когда Клеопатра и Цезарь принадлежали друг другу. Она привязала его к себе так, как ни одна женщина до сих пор не смогла этого сделать, и дала такое могущество и ослепительное величие, какого не мог ему дать никто.

Жизнь потекла своим чередом. Они остались союзниками и друзьями. Они будут любовниками, когда к тому представится возможность. Быть может, соединят свои судьбы для иного жребия. Более высокого.

А сейчас дело Цезаря — это мятеж Фарнака в Азии, поднимающие голову в Африке и в Испании помпеянцы, волнения в самом Риме, — словом, необходимость бороться, чтоб упрочить власть.

Цезарь торопится в Сирию.

Глава XIV

На Клеопатру пала тень

История направляет яркие лучи своего светильника на Цезаря. Едва он отбывает из Александрии, как Клеопатра со сцены исчезает. Исчезает полностью. Она окунается в густые сумерки, похожие на те, какие окружали ее в детстве и юности. Однако мрак рассеется еще прежде, чем современные историки завершат свои изыскания и сопоставят источники, пользуясь сведениями, добытыми задним числом и опубликованные много лет спустя, после того эпизода, который мы попытаемся воссоздать. Но стоит ли забегать вперед?

Враг Цезаря той поры нам известен, в частности, благодаря Расину. Это Фарнак, которого он упоминает в предисловии к «Митридату»: «О Фарнаке умолчу: кому не известно, что именно он возмутил против Митридата остатки его войска и вынудил отца сначала предпринять неудачную попытку отравиться, а потом заколоться, чтобы не попасть в руки врагов?»[24] Действие трагедии Расина происходит за шестнадцать лет до той кампании, которую начинает теперь Цезарь.

Уместно привести двустишие Расина:

Это справедливо с той лишь поправкой, что за предательство в 64 году Помпей сделал Фарнака царем Боспора Киммерийского, скажем проще, царем Тавриды, в то время как его отец Митрцдат владел прежде большей частью Малой Азии. Фарнак, единственный из тех, кого Помпей посадил на царство, сохранял строгий нейтралитет во время единоборства обоих претендентов на верховную власть в Риме и полагал, что теперь с поражением Помпея ему предоставляется возможность получить благодарность от победителя, а по существу, устроить повыгоднее собственные дела. Он захватил Малую Армению и Каппадокию. Но цари этих государств, еще до александрийского убийства, установили связь с Цезарем. Впрочем, решение о расчленении царства Митридата Евпатора было принято не по прихоти одного только Помпея, а исходило от всего триумвирата, то есть в этом участвовали и Цезарь и Рим. Когда представители Цезаря в Азии потребовали от Фарнака отказа от завоеваний, тот пожелал вынести этот вопрос на рассмотрение самого Цезаря.

Поскольку с ответом тянули, Фарнак позволил себе разгромить римские войска, подчинить другую половину отцовского царства, грабя при этом римское имущество и предавая казни римских наместников на своем пути.

Весной 47 года Цезарь выступил против Фарнака. Спустя две недели после высадки в Сирии их войска сошлись, и Цезарь едва не обратился в бегство при первом бурном натиске Фарнака, но затем все же в несколько часов уничтожил его армию. Именно тогда он послал в Рим свое знаменитое донесение: «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил». Спасшийся после этой бойни Фарнак был убит своим родичем по возвращении в Тавриду.

Цезарь меж тем предпринял триумфальный марш по восточным провинциям, отдав не распределенные еще территории царства Митридата Евпатора Митридату Пергамскому, его внебрачному сыну, только что оказавшему запертым в Александрии римлянам столь значительные услуги. Дав по ходу дела кое-какие наставления царькам Малой Азии, Цезарь направился в Афины и три месяца спустя после разгрома Фарнака высадился в Тарснте. В начале октября по старому исчислению, то есть в середине августа, Цезарь прибыл в Рим.

В период его более чем двадцати месячного отсутствия делами в Риме заправлял в роли вице-диктатора тот самый Марк Антоний, с которым мы уже познакомились как с начальником конницы Габиння, когда восемь лет назад он способствовал возвращению трона Птолемею Авлету. Антоний, как видим, сделал при содействии Цезаря головокружительную карьеру. Стал вторым человеком в Риме. Как ни странно, но, прибью домой, Цезарь позаботился прежде всего об отмене некоторых начинаний Антония и приостановил осуществление его недальновидных политических планов. Дело в том, что Антоний стремился сблизиться с партией богачей и выступил против демагога[26] по имени Долабелла. Цезарь публично осудил Антония, отсрочил взнос долгов и арендной платы, упразднил недоимки бедняков и велел приступить к раздаче хлеба, масла и денег. Действуя в том же духе, он учредил налог на богатство.

Впрочем, ситуация, которую застал Цезарь по возвращении, была отнюдь не блестящей. Устранение Помпея, восстановление порядка на Востоке, присоединение Египта, укрепляя престиж, создавали предпосылки для будущего, но непосредственных выгод не приносили. Цезарь был хозяином только сегодняшнего дня, он олицетворял собой надежды самых разных слоев. В настоящее время могла ускользнуть из рук важнейшая его опора — армия, ибо олигархия восстанавливала свое войско, главным образом в Испании, старом оплоте Помпея.

Цезарь, как мы помним, взял с собой после Фарсала лишь небольшую часть войска для преследования Помпея. Остальная армия под водительством Антония вернулась в Италию. Ветераны и их вождь растратили почти всю добычу в увеселениях и попойках. В начале 47 года солдаты потребовали денег и земель, чтобы на них поселиться. Поняв, что навстречу им не пойдут, они взбунтовались. Примерно в то же время, как Цезарь покидал Александрию, Антоний поспешил к ветеранам в Кампанию, отказавшись от любимых удовольствий — вина и женщин, — однако ничего там не добился.