Тем не менее, было бы неправильным предположить, исходя из этого, что он снова, как в 60-е гг., обладал почти неограниченной властью. Внутри партии и руководства происходили бурные дебаты до кампании «Пересмотра» и во время ее и проникали через нижестоящие организации и местные собрания на улицы. Новая программа, почти без сомнений, являлась результатом консенсуса, возникшего отчасти из-за расхождений среди руководства и давления снизу. Часто проводились горячие дискуссии, ведущие к открытым разногласиям между верховными лицами и однажды между Кастро и одним из министров Национального Собрания[202]. Если неортодоксальные политические взгляды до сих пор рассматривались как неприемлемые в конце 80-х гг., проводились гораздо более критические споры о принятии решений, не выходящих за пределы Революции, чем те, что имели место в два предыдущих десятилетия.
И невозвращение Кастро к видному положению на внутренней сцене означало изменение власти в пределах режима. Вместо этого произошло возобновление популистского стиля 60-х гг. при службе новой социальной мобилизации. В 70-х гг. была установлена новая система экономической администрации, делающая акцент на децентрализацию управления и материальные стимулы. Она не требовала такого же харизматического руководства, которое сопровождало кампанию по увеличению патриотических усилий. Неизбежно было то, что среди руководства именно Кастро как Главнокомандующему и лицу, тесно связанному с народом, придется проводить атаку, почти полностью начатую им. Пока происходили драматические перемены в среднем слое членов партии, управляющих и чиновников в экономических министерствах вследствие кампании «Пересмотра», смена персонала среди высшего руководства показывала, что там нет серьезных разногласий. Это скорее означало изменение акцента, подобное практике перестановки в кабинете министров, увольнялись те министры, которые были наиболее тесно связаны с неудачами политики. На выборах в Политбюро в 1986 году из 27 членов Политбюро 1980–1985 гг. девять потеряли свои места, но сохранили свои позиции в Центральном Комитете, один умер, один перевелся в Секретариат и один ушел в отставку по старости.
Некоторые западные издания прославили образ Кастро как эксцентричного выразителя взглядов против неизбежного принуждения к модернизации, резюмированных Горбачевым. Это являлось искажением образа. Кампании «перестройки» и «Пересмотра» возникли из разных политических потребностей и традиций, как отметил Кастро в своей речи к Национальному Собранию во время визита Горбачева[203]. В отличие от Советского Союза, Куба являлась небольшим и относительно однородным обществом, члены которого до сих пор могут быть способны на совершение великих подвигов коллективными усилиями, если этого потребует режим. Тогда как советские реформаторы видели в либерализации средство освобождения энергии, перекрытой смертельным грузом бюрократии, кубинское руководство считало, что им необходимо крепче сжать тиски экономики и общества, чтобы побудить граждан к усердной работе и защите Революции от угрозы американской агрессии. «Пересмотр» являлся их ответом на три возможных недостатка: экономический спад, общественное недовольство и продолжительная потребность государства забирать существенную часть национальных излишков.
Несмотря на все отличия, «перестройка» и «Пересмотр» были тесно связаны друг с другом. Возможно, Кастро отклонил идею кубинской «перестройки» на основе того, что она не подходила, но он не мог избежать влияния реформ Горбачева. Гласность и перестройка были уклончивыми, чего нельзя сказать о призыве к большим усилиям, что являлось ядром кампании «Пересмотра». Один из новых лозунгов, связанных с кампанией «Аора си подемос конструир эль социализме» (переведенный в официальной ежедневной кубинской газете «Грамма» как «теперь мы действительно собираемся построить социализм»), звучал скорее ноткой усталости, как будто все жертвы прошлого были напрасными, и он стал мишенью общественной критики. Среди членов партии, таких как некоторые старые дореволюционные коммунисты и молодые коммунисты, существовало значительное, хотя и молчаливое восхищение Горбачевым; казалось, на этот раз советский руководитель перепрыгнул Кастро.
Еще важнее то, что перестройка советского экономического управления имела серьезное влияние на особые отношения между двумя странами. Горбачев стремился ввести более эффективные принципы в международных торговых связях Советского Союза. Во время визита на Кубу в апреле 1989 года он сделал недвусмысленное предупреждение относительно нового подхода: «Так как жизнь продвигается вперед, появляются новые требования к качеству нашего взаимодействия. Это особенно применимо к экономическим отношениям — им следует быть динамичнее и эффективнее и приносить большую отдачу обеим нашим странам, обоим нашим народам»[204]. С этих пор кубинским экономическим посредникам приходилось больше иметь дело с покупателями и продавцами, действующими в соответствии с критерием выгоды, чем с советской бюрократией. Советский Союз будет искать восстановления лучшего баланса в торговле между двумя странами, и скрытые цеповые скидки в советско-кубинской торговле будут уменьшены. Скрытая подоплека лежит за хвастливым 25-летним договором о сотрудничестве, подписанным совместно Горбачевым и Кастро во время прежнего визита на Кубу, и соглашением между двумя странами, заключенным вскоре после этого.
Однако самым серьезным эффектом, который вызвали на Кубе «новые политические взгляды» Горбачева, стал ее молчаливый отход от политики стран «третьего мира». В конце 60-х гг. Кастро критиковал Советский Союз за его равнодушное отношение к национально-освободительной борьбе, например во Вьетнаме. Тем не менее под руководством Брежнева в 70-е гг. Кремль был активно вовлечен в оказание военной и экономической помощи странам, равняющимся на СССР, обозревая страны «третьего мира» как арену для противостояния Запада и Востока. Горбачев определенно отверг такое понимание международных отношений. Он доказывал, что проблемы нищеты и конфликта в слаборазвитых странах могут быть решены только совместными действиями с супердержавами и, следовательно, им необходимо стремиться главным образом к разрядке отношений между Западом и Востоком. Хотя он заявил, что Латинской Америке принадлежит важная роль в процессе разрядки отношений, было ясно, что странам «третьего мира» придется стать более или менее пассивными зрителями переговоров супердержав. Более того, Горбачев намекал, что он больше заинтересован в торговом потенциале Латинской Америки, чем в ее политической окраске[205].
Растущее взаимопонимание между Москвой и Вашингтоном в конце 80-х гг. приветствовалось Кастро, пока оно вело к международной разрядке. Существенное урезывание расходов на вооружение высвободит деньги, которые могут использоваться для поддержки развития и гарантировать погашение долга стран «третьего мира». Разрядка советско-американских отношений также проложит путь к возобновлению американо-кубинских связей и снимет экономическую блокаду острова. Однако он не верил, что США изменили своим взглядам. Стратегический отход Советского Союза от стран «третьего мира» оставит Кубу и другие страны, такие как Никарагуа, опасно незащищенными перед американскими действиями, как считал Кастро. В своей речи в 1988 году в тридцать вторую годовщину великой экспедиции на Гранма он заявил, обращаясь к Соединенным Штатам, как к империи: «Мы искрение поддерживаем мирную политику Советского Союза. Но мир имеет различные значения для разных стран. Почти несомненно, что способ империи по установлению мира означает существует мир для могущественных, мир с Советским Союзом и война с небольшими социалистическими, революционными, прогрессивными или просто независимыми странами «третьего мира»[206]. Он проявил свое беспокойство во время визита Горбачева на Кубу в апреле 1989 года. Противопоставляя революционные процессы на Кубе и в России, он позволил себе язвительную, в чем-то опрометчивую шпильку насчет Советского Союза, заявляя, что на Кубе не было сталинизма, «если меня не считают… прообразом Сталина, и в таком случае я могу сказать, что все мои жертвы в нашей стране до сих пор находятся в добром здравии». Он продолжил критикой политики Горбачева: «Мы знаем, что означает выражение новых международных политических взглядов, новое мышление в решении проблем. Но у нас нет уверенности, у нас до сих пор ее нет. У нас нет каких-либо подтверждений тому, что империалисты утвердили эти новые международные политические взгляды. Наоборот, у нас есть много причин, чтобы не доверять их поведению»[207].
