Попытки консервативных чиновников провести контрудар провалились, и вооруженная власть перешла в руки Батисты, который возвел себя в должность полковника и руководителя военного штаба. В это же время студенты провозгласили новое правительство, состоящее из пяти членов и управляемое профессором Рамоном Грау Сан-Мартином. В этом правительстве популярный социалист Антонио Гутерас стал министром внутренних дел. Неспособное обеспечить признание Соединенными Штатами и подавить волнения на Кубе (Гутерас безуспешно призывал рабочих вернуться на заводы, чтобы помочь новому кабинету), правительство Грау пало через сто дней.

Тепёрь бывший сержант Батиста держал в руках будущее Кубы, на время уравновесив требования студентов и рабочих с интересами консервативной буржуазии; в действительности Батиста стал Бонапартом революции 1933 года. С этих пор и до 1959 года ему пришлось контролировать политическую жизнь Кубы. Восхождение Батисты к власти имело два распространенных объяснения. Среди организаций различных элит на Кубе армия была относительно автономной силой и, конечно, единственным объединением, способным навязать политическое решение. Во-вторых, класс чиновников был в некоторой степени дискредитирован сотрудничеством с Мачадо, в то время как сержанты, многие из которых вышли из бедняков или являлись мулатами, были заражены революционной атмосферой начала тридцатых годов. Батиста зависел от тех, кто агитировал за радикальные реформы, обещанные правительством Грау: забастовки жестоко подавлялись, Гутерас был загнан в один из домов Гаваны вместе с несколькими сторонниками и убит после долгой перестрелки. Хотя он с помощью правительства эффективно контролировал ситуацию, Батиста провел программу реформ — ограничил раздачу земли, проекты обеспечения благосостояния, заплатил рабочим за праздники и отпуска и тому подобное, что убавило требования революционного движения в 1933 году.

Для поколения бунтовщиков времен Кастро революция 1933 года означала еще одну неудачу, хотя выгоднее представлять, что историческое стремление кубинской нации к свободе идет от борьбы за независимость 1868 года. Это чувство крушения надежд особенно глубоко ощущалось на личном уровне. Индивидуальная самооценка переплелась с «национальным достоинством». Очевидность господства Северной Америки прослеживалась во всем. Культура кубинского среднего класса была насквозь пропитана американскими ценностями, и в поведении американцев, начиная с их послов и закапчивая матросами, явно прослеживалось отношение к кубинцам как к низшей расе. Раболепство и продажность поколений политических лидеров, включая тех, кто участвовал в войне за независимость, казались предательством. С другой стороны, революционное наследство прошлого было жестоким, так как политическая система Кубы с треском провалила выполнение своих обещаний, а попытки вызвать настоящую перемену проводились путем восстаний, вооруженных акций и уличных беспорядков. Студенты-бунтовщики, в частности, считали себя настоящими наследниками этой национальной традиции. От прошлого они унаследовали убежденность в своем долге продолжить незаконченную борьбу за независимость и развитие в интересах настоящих кубинцев: бедных, лишенных собственности, униженных. Они также унаследовали чувство своей собственной силы. Именно студенческое движение привело к свержению Мачадо и установлению недолговечного «революционного» правительства в 1933 году. Несмотря на контрреволюцию Батисты, студенты принудили новое правительство признать неприкосновенность университетского городка — полиции было запрещено входить на его территорию. Когда Кастро в 1945 году был зачислен в Гаванский университет как студент, изучающий право, отголоски событий 1933–1934 годов еще определяли политическую жизнь Кубы. Действующие группировки, сражавшиеся против Мачадо, до сих пор сохранили свое оружие, даже если и потеряли идеалы. Некоторые социальные и экономические реформы, проведенные после революции, были сохранены в новой конституции. Однако тс, кто извлек выгоду из переворота, не выполнили своих обещаний. Студенты были привилегированной группой, из которой традиционно выходили политические лидеры, но их доступ к влиянию демократическим путем и с помощью личных достоинств оставался закрытым из-за широкого распространения покровительства. Отчаяние, которое чувствовал новый пласт студентов сороковых годов, усугубилось явным превращением повстанцев 1933 года в воинственную банду и безжалостных мстителей. Новое поколение бунтовщиков видело свою миссию в том, чтобы подхватить знамя национального освобождения, впервые поднятое в 1868 году, а затем отброшенное на обочину. Существующие местные, исторически сложившиеся, модели развития общества не были ни мирными, ни в особенности демократичными. Любая глубокая политическая или социальная перемена происходила с помощью насилия. Система парламентарной демократии доказала не только непрочность реформ, но вообще неспособность их проведения. Ока также являлась бездонным источником для коррупции. Все кубинские герои погибли мученической смертью в молодом возрасте. Почти все великие люди, пережившие последнюю войну за независимость, стали негодяями, развращенными властью и богатством. Насилие было причиной перемен, возникших из нескольких источников: забастовки рабочих, крестьян и сельскохозяйственных работников, продолжающаяся старая традиция деревенского разбойничества, а также сила студентов.

Таким образом, историческое наследство, перешедшее к новому поколению политически одухотворенной молодежи, было составлено из нескольких радикальных ветвей, которые переплелись вместе в более или менее связную картину прошлого и необъятную картину будущего: борьба бывших рабов за полное равенство; интернациональная борьба против империализма; утопический социализм и анархо-синдикализм, на которых основывалась борьба рабочего класса Марти; либеральные принципы самого Марти; коммунистическое движение двадцатых годов; студенческие восстания тридцатых годов; либеральный национализм среднего класса и непрерывная борьба кубинских рабочих в городах и в сельской местности за повышение заработной платы и улучшение условий. Все эти направления означали противоречивые стремления, но в одно время они пришли к убеждению, что социальная и экономическая перемена — необходимый элемент национального освобождения. Это радикальное наследство оказало огромное влияние на стратегию Кастро при восхождении к власти.

Глава 2

БУНТОВЩИК

В истории семьи Кастро вряд ли были моменты, из которых можно сделать вывод, что Кастро станет бунтовщиком. Его отец сделал себя сам. В конце прошлого века он эмигрировал из Испании после участия в последней войне за независимость в качестве рекрута испанской армии. Двигаясь к району Майари в Ориенте, самой восточной провинции Кубы, он начал свою трудовую карьеру как укладчик рельсов для железной дороги местных работодателей — «Америкен Юнайтед Фрут Компани». Вскоре он стал разносчиком, продающим лимонад рабочим на плантациях, а затем и разнообразные товары местным жителям. Как и многие испанские мигранты, он много работал, но и много экономил. На свои сбережения отец Кастро арендовал землю у «Юнайтед Фрут Компани» и стал выращивать сахарный тростник, чтобы продавать его американским заводам.

Тяжелым трудом и строжайшей экономией он вскоре стал богатым плантатором. Несмотря на изобилие, семья Фиделя не разделяла интересов земельных собственников. Его мать служила горничной и кухаркой в семье Кастро, когда его отец был женат первый раз. На самом деле родители Кастро поженились только после рождения двух его старших братьев и его самого в 1926 году. Всеми средствами старший Кастро стремился сохранить свои грубые привычки человека, который много и тяжело работает, и воспитал детей в «ежовых рукавицах». В крае не существовало установившейся везде олигархии; район Майари, в котором находилась собственность семьи, начал эксплуатироваться американскими компаниями только к концу XIX века. Таким образом, Фидель Кастро вырос среди детей разного социального происхождения. В редких воспоминаниях детства Кастро любит говорить о том, что ранний опыт общения с детьми из бедных семей оказал положительное влияние на его политическое развитие[20]. Возможно, это обеспечило его уверенной простотой в общении, пока он не почувствовал разницу из-за того, что его отец владел основной частью земли и давал работу большинству людей данной местности. Хотя Кастро не был воспитан на традиционных ценностях элиты землевладельцев, он также не принадлежал и к искушенной городской культуре, к которой относили себя многие из его будущих студенческих товарищей, он не был ни человеком из народа, ни типичным представителем высшего или низшего класса. Невозможно судить о том, насколько большую роль в самообразовании Кастро сыграла неопределенность его культуры, но, вероятно, это обстоятельство повлияло на его исключительность. Много лет спустя Кастро сказал: «Я родился, чтобы быть политиком, быть революционером. В восемнадцать лет, будучи еще неграмотным, я уже политизирование выражался. Так как я вышел не из семьи политиков и вырос не в политической атмосфере, для меня было бы невозможно исполнить революционную роль или пройти важное революционное ученичество в относительно короткий срок, если бы у меня не было особого призвания».